— А вы заключили брак с… корыстной целью? — глупо спросил Иван.

— Конечно же! — охотно подтвердила Диана. — С ужасно корыстной целью! С какой же еще?

— Диана, вы надо мной смеетесь…

Несчастный вы, Иван, — жалостливо протянула она. — В вашей голове сейчас происходят сложнейшие мыслительные процессы. Я даже вижу, как шевелятся ваши мозги под черепной коробкой. Давайте, Иван, лучше помоем посуду, а? Это будет полезнее и гораздо веселее. И думать не надо.

— Давайте, — согласился Иван. — А вообще, я сам могу. В смысле, помыть посуду. А вы отдохните или с Таней побудьте.

— Тане сейчас не до нас. Я ей новый номер журнала купила. Она теперь вычеркнута из жизни, как минимум, на полчаса. Так что давайте мыть посуду вместе. Или нет — вы будете мыть, если уж вам так хочется, а я буду вытирать и в шкаф ставить. Договорились?

— Договорились, — кивнул Иван, чувствуя себя маленьким и глупым ребенком. — А еще я хотел сказать вам, Диана… Я давно уже хотел сказать…

Мысленно он обругал себя идиотом за такое предисловие. Она уже не улыбалась, смотрела серьезно, чуточку напряженно и очень внимательно.

— Да? Ну, говорите! Что вы такое мне давно уже сказать хотели?

— Я хотел сказать, что вам очень к лицу этот… халат. Правда.

Она смеялась так, что остановить ее, казалось, вообще невозможно. Иван стоял, растянув губы в улыбке, смотрел на нее и чувствовал себя почти счастливым. Он понимал, что выглядит сейчас очень глупо, и вообще с тех пор, как ушли Лора и Мур, все время выглядит глупо, но этот ее заразительный и волшебный смех очень легко помогал примириться со всем на свете — не то что с собственным глупым видом.

— Нет, Иван, вы правда немножко ненормальный! Ну это можно вот так про халат говорить, а? Я уж думала, вы мне сейчас предложение сделаете… Обычно в фильмах всегда мужчины так себя вести начинают, когда собираются сделать предложение. Говорят, что они давно уже собирались, но все никак не решались… Нервничают… А вы — халат… С ума сойти можно…

— А если бы я… тоже?

— Что — тоже? Да вы вообще, что ли, Иван, нормально не умеете разговаривать, да?

— Ну, если бы я, как те мужчины из фильмов, тоже сделал вам… предложение?

Он и сам не понимал, почему задал этот дурацкий вопрос. Ведь предложение ей делать не собирался — по крайней мере, пока. У него даже и в мыслях такого не было.

— Я замужем, Иван, — напомнила Диана. — Так что, если бы вы сделали мне предложение, как те мужчины из фильмов, мне пришлось бы вам отказать. К сожалению. А теперь идите сюда. Я хочу надеть на вас фартук. Чтобы вы не забрызгали свой джемпер. Ну идите же сюда, говорю!

Сбросив наконец охватившее его оцепенение, он подошел к Диане и встал рядом с мойкой, в которой была свалена целая гора посуды. Она сняла с крючка на стене красный фартук в огромный белый горох. Подняла руки — так, как поднимает руки женщина, когда хочет обнять мужчину. Иван послушно сунул голову в петлю, слегка наклонившись. Ему понравилось надевать фартук, потому что Диана в этот момент была близко-близко и потому что она подняла руки именно так, как поднимает руки женщина, когда хочет обнять мужчину. А еще потому, что он совсем рядом почувствовал ее дыхание и легкий цветочный запах ее волос. Все это было чрезвычайно приятно. По телу пробежала стайка мурашек, колени стали мягкими и едва не подогнулись.

— А теперь повернитесь ко мне спиной, — велела Диана.

— Зачем? — тупо спросил Иван. Ее руки пока еще лежали у него на плечах, поэтому поворачиваться очень уж не хотелось.

Но все же пришлось.

— Я завяжу тесемки. У фартука сзади есть тесемки, и их нужно завязывать. И еще, знаете, что я хочу сказать вам, Иван?

— Что?

Теперь он стоял к ней спиной, а она сзади возилась с тесемками от фартука. Потом поднялась на цыпочки и, почти коснувшись мочки его уха, тихо прошептала:

— Вам очень идет этот… фартук. Вы в нем просто неотразимы.

— В таком случае я готов носить его всю жизнь, не снимая, — ответил он глухим голосом и повернулся.

Л она уже включила кран и пыталась отрегулировать воду до нужной температуры. И вид у нее был такой, как будто в этой жизни, кроме грязной посуды, ее вообще ничто не интересует. Как будто несколько секунд назад ее руки вовсе и не лежали на плечах у Ивана и ничего такого про фартук она не шептала ему на ухо.

Как будто все это Ивану приснилось.

Он молча наблюдал за тем, как она намочила в воде губку, как выдавила из банки каплю ядовито-зеленого моющего средства и принялась намыливать первую тарелку.

— Диана…

— Ну что еще?

— Мы ведь договорились, что посуду буду мыть я. Вы же специально для этого надели на меня фартук. Чтобы я не забрызгал джемпер.

— Ах да, — улыбнулась она и послушно отступила от мойки. — Извините, я забыла.

Теперь тарелку намыливал Иван. Ничего себе забыла, раздумывал он, глядя на то, как ядовито-зеленое средство для мытья посуды впитывается в губку, оставляя на ней едва заметный ядовито-зеленый след. Как это можно забыть о том, о чем говорила минуту назад. Это еще разобраться нужно, кто из них двоих немножко ненормальный. Вполне вероятно, что оба…

Она приняла у него из рук первую вымытую тарелку, вытерла ее полотенцем и поставила в шкаф. Планировка кухни у Дианы была замечательной — пространство возле мойки было таким узким, что им приходилось стоять почти вплотную друг к другу, иногда соприкасаясь плечами. Только жаль, тарелок было мало и мылись они слишком быстро, исчезая из мойки почти на глазах.

— Да вы спите, что ли, Иван? Ну, ей-богу, мы так до утра будем с этой посудой возиться.

— Я просто очень стараюсь.

— Он очень старается, — усмехнулась она. — А побыстрее нельзя стараться? Или вам нравится торчать возле раковины?

— Нравится, — честно признался он.

И она, кажется, поняла, что он имел в виду, сказав, что ему нравится возле раковины. Пробормотала себе под нос:

— Глупость какая, — и громыхнула тарелкой так, что Ивану показалось, будто тарелка разбилась.

Посуда из раковины продолжала исчезать с катастрофической скоростью. Диана нетерпеливо теребила в руках полотенце, но больше уже Ивана не подгоняла.

— Мы так и будем молчать теперь? — спросила она, будто на что-то разозлившись.

— Нет, не будем молчать. Будем разговаривать. Расскажите мне что-нибудь, Диана.

— Что, например?

— Ну, например… А знаете, в тот день, когда мы встретились в отеле, забавная такая штука вышла, — вдруг вспомнил Иван. — Я давно уже у вас хотел спросить, про глаза.

— Про глаза?

— Помните, когда мы встретились в море, у вас цвет глаза был точно такой же, как море. Сине-зеленый. А потом, когда вы… — Иван слегка запнулся, — когда вы танцевали на сцене, и потом, когда поднимались по лестнице, глаза у вас были совсем черные.

— Глупость какая, — ответила она категорично. — Вы что же, Иван, думаете, у меня запасные глаза есть?

— Ну, и об этом я тоже подумал. И про линзы.

— Не было никаких линз. Ерунда все это. Вы просто много выпили в тот вечер, поэтому у вас начались зрительные галлюцинации.

— Вы так думаете?

— Другого объяснения у меня нет.

— А может быть, у вас что-нибудь болело? Очень сильно?

— Очень сильно? Ну да, — вспомнила она. — Очень сильно болела нога. Я ее в кровь туфлями растерла. А танцевать все равно пришлось. И было правда ужасно больно. Но я терпела. Только я все равно не понимаю, как моя нога связана с глазами. Вы шутите, да?

— И вовсе я не шучу, — улыбнулся Иван с видом победителя. — Вы разве не знаете, что у человека от боли зрачки всегда расширяются?

— Глупость какая, — снова сказала Диана, убирая в шкаф очередную вымытую Иваном тарелку. Эта тарелка была последней — теперь на дне мойки лежали только ложки, вилки и два ножа. В переводе на время это минут пять-семь, не больше. Потом можно будет еще почистить раковину порошком и вытереть ее сухой тряпкой. Это еще две-три минуты. А потом возле мойки делать будет совсем нечего.