Все заслуженные люди…

– А если не заслуженные? Или жизнь не заслуженного не стоит ничего?

– Да, ты прав. Но я так их помню…

Опять пошел дождь, мир сузился, стал меньше, тесней: они двое и дети их рядом.

При разгоревшемся угольке сигареты Аня увидела его губы, сжатые жестко, горькие морщины у рта, увидела, как задрожал в пальцах уголек сигареты, когда он отнимал ее от губ, и сердце в ней повернулось. Он ведь мужчина, тот, кто должен защитить…

Как часто в наш век самым беспомощным оказывался мужчина. И не его была вина.

Она целовала его мягкими, добрыми губами.

– Обожжешься. Сигарета же.

– А ты не кури, когда с женой. Жена, понимаешь, жена. Жену надо любить, а не злиться.

Она сама взяла у него сигарету из губ, выбросила за окно.

– И не о делах думать. Любить жену, любить.

– Что, сердце повернулось?

– А у меня все от сердца. Только от сердца. И не бывает иначе.

Такой он родной был сейчас. Она целовала его с закрытыми глазами. И так близко стало, так радостно обоим, так вдруг нестерпимо больно, казалось – вот сейчас лопнет сердце.

Потом они лежали молча, тихо. Слушали дождь. Аня так и заснула, носом уткнувшись ему под руку.

Митя, бегавший к Анохиным, принес новость: на речку они не пойдут, у них Мила заболела. Что с ней, ему не сказали, видел только – лежит на кровати поверх одеяла. Аня тут же предложила зайти.

– Да ерунда,- отмахнулся Андрей.- Съела чего-нибудь. Что с детьми бывает в летнюю пору?

Но по дороге с речки они все же зашли. Виктор и Зина обедали. Мила лежала на кровати с грелкой, ноги укрыты халатом.

– Ну как? – спросила Аня, стоя в дверях с кошелкой в загорелой руке.

Виктор хлебал окрошку, густо засыпанную зеленым луком.

– Здорово, товарищи начальники! – со двора приветствовал Андрей и положил локти на подоконник.- Не просите, не уговаривайте: сыт. Ну разве что пообедать, если уж так уж…

Он вспрыгнул, сел боком в окне, заслоняя свет.

– Чего вы нас перепугали?

– Шутки твои…- сказала Аня и покачала головой.

Сидя прямо, Зина от тарелки несла ложку к оскорбленно поджатым губам. «Кажется, в самом деле обиделись»,- подумал Андрей.

Но с Зиной лучше не выяснять, это он хорошо знал. Тут если и не виноват, виноватым окажешься и уж так останется за тобой.

– Окрошка есть,- сказала Зина.- Вкус-сно!.. Она проглотила, и две продольные жилы на шее напряглись.

– Да нет, Зиночка, я пошутил. Вон дети во дворе, мы обедать идем.

Со двора слышны были восторженные взвизги: это ощенилась Дамка, хозяйская собака, и Машенька обмирала вокруг щенят.

– Так что у Милы? – спросила Аня.

– В общем…- Виктор доедал, наклоня тарелку. Подавил отрыжку.- В общем, я вызвал машину. Пусть привыкают.

И приосанился. Сняв запотевшие очки – они всегда у него запотевали во время обеда,- протирал их, помаргивая. Надел, взгляд за стеклами прояснился.

– Вот так!

– Какую машину? – Андрей улыбнулся.

– Сходил на почту, позвонил Немировскому. А то целый день стоят, шофера им фары надраивают. Опухли от сна.

– Ты представляешь, Аня,- заговорила Зина,- у нас ребенок заболел, а он говорит:

«Не знаю, где машину взять…»

– Возьмет! – Виктор поднял широкую ладонь.

– Товарищ Бородин нашел время принять Виктора и Андрея. Да как он вообще может после этого?

Аня присела к Миле на кровать: ей не понравилось, как у девочки блестят глаза.

Гладя ее по волосам, попробовала лоб.

– Ты думаешь, ей нужна грелка?

– Я им говорю, меня от нее еще больше тошнит.- В голосе Милы были слезы. И на руке своей Аня чувствовала ее горячее дыхание.

– Знаешь, я бы грелку не давала.- Она легонько подавила ребенку живот.- Больно?

А здесь? А если вот так? Нет, я бы сняла. Зачем, если неприятно?

Она еще раз погладила Милу по волосам, глазами сделав Зине знак выйти. Во дворе тихо, потому что окна в дом были открыты, сказала ей:

– Ни в коем случае грелку! Это похоже на аппендицит.

– Не знаю,- сказала Зина.

В присутствии Виктора получалось так, что Аня понимает, а она не понимает.

– Я уж тогда совсем не знаю. Ничего такого она не ела. У меня простокваша была.

Из погреба. Холодная. Очень вкус-сно. А тут Виктор бутылку кваса открыл, она тоже выпила…

– От кваса аппендицита не бывает.

Ане сейчас, в общем-то, было наплевать, что Зина о ней думает. Когда болен ребенок, меньше всего надо заботиться о самолюбии родителей. Но она знала, что переубедить Зину невозможно. Ее можно испугать.

– Ты мать, ты смотри. Но я просто уверена, что это аппендицит.

– Да? Ты думаешь? Ее ночью рвало.

– Вы с ума сошли!

– Что ты пугаешь ее? – вступился Андрей.

– Я не пугаю. Я только хорошо знаю, что такое пропустить аппендицит. Вот это я хорошо знаю. Ты когда вызвал машину?

Виктор – он стоял в красной шелковой рубашке навыпуск, в джинсах, в тапочках на босу ногу – взглянул на часы. Плоские, они впечаталпсь в шерсть руки.

– Да вот сколько… Час уже. Да… Часа полтора…

– Не понимаю,- волновалась Аня.- На поезде быстрей. Ты, Андрей на руках донесете.

Наконец тут где-нибудь машину. Я бы ни за что не ждала.

Зина загорячилась.

– Ты представляешь, Аня, ребенок болен! Ребенок! А они не знают, где машину взять…

– Ничего, ничего. Найдут.

– Разве есть у нас что-либо дороже детей?

– Но это же твой ребенок! – не выдержала Аня.

– Вот именно! – сказал Виктор.- Если бы их детки – ого! Ничего, пусть почешутся.

Глаза у Виктора за стеклами очков были ускользающие.

– Виктор! – спохватилась Зина.- Разве час? Три часа уже прошло! Нет, как они могут? Это же так нехорошо…

Аня начинала чувствовать себя идиоткой.

– Глядите сами. Мы дома. Мне надо их обедом кормить. Но я бы не ждала.

Обедали, прислушиваясь все время. Только дети не умолкая рассказывали про щенят: какие они теплые, какие у них животы толстые.

– Я его прижала к себе!..- Машенька даже зажмурилась от нежности, и отец, глядя на нее, начал таять.

– Не понимаю,- не выдержала Аня, раскладывая второе по тарелкам,- не могу понять!

– Ну принимай ты людей такими, как есть. Вот у тебя манера: всех исправлять, всех на свой лад переделывать. Ты же знаешь Витьку. Хороший парень, но когда денег касается…

– Денег? А если жизни? И это твой друг!

– Нельзя же: либо по-моему, либо никак. А по их представлениям, мы не так живем.

Наверное, не так. Честное слово, лучше, когда спокойней.

– Да? Ты бы так мог?

– Ну и плохо. Плохо, если хочешь знать.

– Плохо, что мы молчим. Если бы чужой ребенок на улице… А это твой друг – и ты молчишь!

Кончилось тем, что после обеда Андрей все же пошел к Анохиным. Шел и себя клял в душе. Он хорошо знал по опыту, что за сказанным вслух у Виктора и Зины всегда еще столько же, чего они говорить не хотят. И такие другой раз дальние расчеты, что они уже и сами толком не поймут. Начнешь добиваться – ты же дураком окажешься. Но в конце концов это их право. Даже к добру нельзя гнать людей палкой. Нельзя всюду и везде насаждать свои понятия, как это делала бы Аня, дай ей волю.

Однако вернулся он от Анохиных смущенный.

– Что-то мне не понравилось на этот раз. Зина плачет. У него ведь не поймешь: я думал, он со стариком говорил. Я еще удивился. Старик бы из-под земли добыл, раз такое дело. А не добыл, прислал бы кого-нибудь на такси. Оказывается, Немировского не было. Кому-то сказал, тот кому-то передать должен…

– И они ждали! – Аня смотрела на него и головой качала.- Знаешь, я тебя презираю!

– Ну, правильно.

– Мягкость твоя – это равнодушие. Тебе удобней не вмешиваться. Если ты можешь одобрять…

– Да я хоть словом…

– Ты такой же, как они, понял?