Она кивнула:

– Вы очень похожи, но не во всем.

– Вот интересно… – произнес Генри. – За тридцать два года нашей жизни никто толком не научился нас распознавать.

– Мы по-разному разговариваем… – пробормотал Люк.

– Да, но не только это, – Речел посмотрела на Генри, выдержала его пристальный взгляд и взглянула на Люка. – У графа волосы гладкие и послушные, как будто кто-то их безжалостно укрощал. У вас – более волнистые, непокорные, растущие, как им вздумается. Люсьен и в ссоре миролюбив, а у вас даже в улыбке мало доброжелательности…

Генри смутился, а Люк бросил на Речел удивленный взгляд и спросил:

– И несмотря на все недостатки Генри, вы не бросите его?

– Я не брошу его, – мрачно ответила Речел. – У меня нет ни времени, ни сил, чтобы снова давать объявления и ждать ответа.

– Это верно, – огласился Люк. – Тем более теперь, когда все устроилось и вы знаете, кто ваш муж.

– Я его совсем не знаю. Вас я знаю лучше, – возразила Речел.

– Я бы почтительно удалился в свою комнату, чтобы не мешать вам обсуждать мои недостатки, – сказал Генри. – Но увы, у меня нет комнаты.

– Твои недостатки мы уже давно обсудили, Генри. Лучше расскажи жене о своих достоинствах.

– Я мужчина хоть куда, здоровый и чистый. Хватит или дальше?

– А что вы умеете? – поинтересовалась Речел.

– Мэм, я никогда не выступал в роли мужа, тем более не был производителем наследников. Поэтому не знаю, подхожу ли я вам, – откинувшись на спинку стула, Генри начал качаться. – С другой стороны, если вы решили, что «не бросите» меня, то вам сначала надо узнать, чего у меня нет. У меня нет дома, денег, планов на будущее. Что касается умений, то могу покрасить снаружи конюшню или сарай и умею совокупляться. Большего вы от меня вряд ли дождетесь.

Речел вспыхнула и отвела глаза:

– А как же условия договора?

Люк неожиданно взял в руки одну из бутылок и начал изучать этикетку. Генри насторожился.

– О каких условиях идет речь? – подозрительно спросил он.

– Ты же видел бумаги, Генри.

– Там слишком много пунктов, Люк.

– О собственности и наследстве, – пояснила Речел.

– Ну и что?

Речел хотела ответить, но ее опередил Люк:

– Даже если ты что-то не прочитал, Генри, можешь не сомневаться, что в документах все честно и справедливо.

– Справедливо? И какую же часть моей души ты отдаешь моей жене?

– Никакую, Генри. Ты сохраняешь право на свою собственность, а Речел – на свою. Если вы расстанетесь, то не сможете предъявить друг другу никаких претензий.

– А если у нас будет общая собственность? – раздраженно спросил Генри. Теперь в словах брата ему постоянно мерещился какой-нибудь подвох.

– Речел полагает, что если ты захочешь нарушить договор и уйти, то сделаешь это сразу или очень скоро. В таком случае никакую общую собственность вы нажить не успеете.

– Не успеем, понятно… Спасибо, Люк, что ты действуешь и в моих интересах!

– Я действую из лучших побуждений, Генри!

– Тогда мне остается принять во внимание твои побуждения – ведь в течение пяти лет мне будет совершенно нечего делать. – Генри перевел взгляд на Речел. – Скажите, мэм, если я не выдержу срок и покину вас, вы снова станете искать «приличного» мужа?

– Нет. Буду довольствоваться тем, что есть.

– Чем?

– Уваже… защитой, которую мне дает ваше имя.

Впервые на ее лице Генри увидел улыбку – робкую и неуверенную. Он подумал, что Речел редко улыбается – ей не дают для этого повода.

– …И если вы оставите меня до окончания срока, мне не придется страдать от несправедливых упреков и общественного осуждения, которые испытывает разведенная женщина. Люк устало вздохнул:

– Генри, тебе действительно следовало прочесть документы перед тем, как их подписывать. Если ты покинешь Речел, то обязан уехать с континента. Все будет устроено так, будто ты умер при любых обстоятельствах, типичных для здешних мест. Речел станет уважаемой богатой вдовой с приличным наследством.

– Понятно, – оттолкнувшись от стола, Генри встал и оглядел Люка и Речел. – Так как вам, миссис Эшфорд, нужно только мое имя, полагаю, что сам мужчина при этом свободен и может пойти развлечься в «Шайенн-клубе». – Он направился в прихожую, взял шляпу и тросточку и у самой двери обернулся: – Люк, тебе лучше уйти отсюда до того, как я вернусь.

– А когда ты вернешься?

– Когда волью себе в глотку достаточно «Ред Дога» и мне станет все равно, мужчина я или бык.

– Генри, ты грубиян!

– Кем я еще могу быть? – Генри приподнял тросточкой край шляпы, приветствуя Речел: – Я оставляю вас наедине с братом. Желаю приятно провести время.

– Моя затея оказалась не очень удачной, – признался Люсьен, когда дверь захлопнулась за спиной Генри. – Я никогда не пробовал распоряжаться жизнью других людей.

– Тогда зачем же взялись за это? – спросила Речел, чувствуя, что так же виновата в случившемся, как и граф.

Люк вздохнул:

– Генри объявил нашему обществу войну и теперь скрывается от него. Он уже не отвечает за свои поступки, а я не хочу его видеть вечным бродягой.

– Почему он скрывается? – спросила Речел.

– А разве вы не скрываетесь от общества?

– Я… но мое прошлое…

– Его прошлое тоже не безупречно, – мягко произнес Люк. – Брату нужно отдохнуть и избавиться от призраков.

– Меня не интересует его прошлое. Почему он должен интересоваться моим?

– Генри и не нужно о нем знать. Оно не имеет ничего общего ни с вашим настоящим, ни с вашим будущим.

Речел хотелось верить Люсьену, научиться скрывать страх так же легко, как Люсьен умел скрывать правду. Впрочем, какое это теперь имело значение? Она согласилась стать участницей нечестной игры графа, зная, что Генри возненавидит ее за это. Лучше бы ее мужем был Люсьен… Генри слишком груб и раздражителен. Тепло, ласка, нежность – вряд ли он способен их почувствовать. Такого человека невозможно любить. Чтобы с ним ужиться, нужно общаться как можно реже.

– Он сказал, что вернется, – проговорила Речел.

– Ему больше некуда идти. Однако, полагаю, жизнь в Шайенне вам не подойдет. Если решите поселиться в своем доме, буду счастлив проводить вас обоих.

Речел проглотила комок:

– Спасибо. Пока мы останемся здесь. Люк нагнулся и поцеловал ее в бровь:

– Я надеюсь на вас, Речел. Вы знаете гораздо больше, чем Генри. Знаете, что такое терпение.

Речел подняла глаза на Люка и покачала головой:

– Нет, я только знаю, как совершаются сделки по покупке и продаже живого товара – я это видела в доме моей матери, и это всегда казалось мне отвратительным.

Терпение. Речел хорошо знала, что это такое. Сколько томительных часов она провела на чердаке, слушая, как внизу хлопают дверью лучшие и худшие представители рода человеческого! То, что она видела в доме, иногда вызывало у нее чуть ли не тошноту. Когда Речел подросла, то заставила себя ко всему привыкнуть, научилась отвергать домогательства чересчур страстных поклонников, а пьяная ругань трогала ее не больше, чем лай собак.

Но оказалось, что легче выносить приставания развратников, чем ждать, когда, наконец, на тебя обратит внимание твой собственный муж. Да, его грубость казалась Речел отвратительной, но равнодушие было просто невыносимым.

С тех пор, как Генри ушел из ее номера, граф вел себя с ней слишком любезно. Речел стало неловко в его присутствии. Ей не нравилась доброта графа – она очень напоминала жалость. Речел вспомнила, что также к ней относились порядочные леди, которые дарили ей поношенные платья дочерей и боялись дотронуться до нее пальцем.

Речел ходила из угла в угол по прихожей, ее халат распахнулся, открывая простую сорочку, пожелтевшую от времени и ставшую прозрачной от частых стирок. На столе в гостиной горела единственная лампа, бросая свет на дорогую мебель. Речел проклинала жизнь за то, что та сделала ее ночным существом, проклинала Генри Эшфорда: он ушел развлекаться с другими женщинами, в то время как его ждет жена. Страх сковал ноги Речел, она остановилась посреди прихожей.