Завершай свои картины, мой друг.

Генри уже пытался закончить портреты Речел, но чувствовал, что его талант бессилен перед этой задачей. Он рисовал ее глаза то на одном портрете, то на другом, но они получались тусклыми и безжизненными – как сама Речел в последние два месяца… По крайней мере, такой ее видел Генри, пока жена снова не начала мечтать и не заговорила о новых планах.

Верь в то, что видишь… доверься тому, что чувствуешь.

Он продолжал расхаживать перед портретами, внимательно вглядываясь, пытаясь понять, что думает и ощущает. Но всякий раз мысли его путались и приводили к противоречивым и даже парадоксальным выводам: он смотрел на стоящий в углу портрет Речел, державшей в руках дьявольский хвост смерча, и невольно вспоминал, что вот так же она держала той ночью руками и губами его самого, укрощая его гордость.

Скажи, что ты хочешь меня.

Я хочу тебя.

Это было правдой. Генри по-прежнему желал Речел, хотя ненавидел себя за это.

Взгляни на себя по-новому.

Генри прикрепил зеркало к мольберту, достал краски и кисти и начал новую картину – портрет незнакомца, вошедшего на чердак, где нашла убежище Речел.

Он всю ночь изучал свое лицо в зеркальном стекле, перенося собственные черты на поверхность холста.

Генри никогда такого не видел: на землю сплошной стеной падал густой и тяжелый снег. Даже ветер казался белым, когда кружился вместе с пушистыми хлопьями.

Первый снег пошел под утро, все началось быстро и незаметно, без угрожающих отдаленных раскатов грома, как это было в летнюю грозу. Теперь Генри понял, почему жители Промиса так спешно собирали урожай, заготавливали дрова, чинили ставни и крыши, заделывали в домах щели.

Послышался стук задней двери. Генри, стоя у окна, увидел Речел и едва узнал ее, одетую в пальто, ботинки и меховую шапку. Конечно, жена шла доить проклятых коров.

Найдя среди одежды, висящий в прихожей, старое пальто, Генри пошел по следам Речел, по колено проваливаясь в наметенные за утро сугробы. К счастью, курятник и хлев находились рядом с домом.

Когда Генри зашел в хлев, Речел уже доила первую корову. Не говоря ни слова, он начал доить вторую. Речел принялась за третью, он – за четвертую. Так они шли друг за другом, пока не встретились у дальней стены и не посмотрели друг другу в глаза.

– Благодарю, – произнесла Речел.

– Не за что, – ответил Генри. – Эта работа входит в мои обязанности.

– С сегодняшнего дня ты можешь этого не делать.

– Почему?

– Хорас перебирается к нам. Будет жить в свободной комнате.

– Могу я узнать причину?

– Он говорит, что нынешняя зима будет особенно тяжелой и если дом занесет снегом, то я не выберусь…

«Я» вместо «мы».

– Понимаю…

– Не понимаешь, но скоро поймешь, – сказала Речел. – Если снегопад продлится несколько дней, нас засыплет по самую крышу, и не будет никакого смысла выходить наружу. Рассказывают, что некоторые люди были заживо погребены и замерзали на собственном крыльце, не сумев попасть в дом.

– Ты, конечно, преувеличиваешь!

– Нет. Нет.

– Черт возьми!

– Если Хорас говорит правду, – а ему можно верить, – мы так замерзнем, что из порезанной руки не пойдет кровь…

В хлеву повеяло ледяным ветром, когда дверь открылась и вошел Хорас.

– Да, – подтвердил он, подходя к Речел и Генри. – В этом году остынет даже преисподняя… Нам лучше поскорее начать.

– Что начать? – не понял Генри.

– Переносить мои вещи в более уютное место. Несколько раз Генри отправлялся к дому Хораса и возвращался обратно, нагруженный то продуктами, то одеялами, то всякой всячиной. Речел приготовила сразу две перины для кровати Хораса. Затем все трое убедились, что печь в его комнате хорошо топится. Напоследок Хорас объявил, что снега будет предостаточно, чтобы решить проблему водоснабжения.

– И консервированное молоко не испортится, если будет стоять в холоде, – добавила Речел.

– Я тоже об этом думал, – согласился Хорас. – Когда родится ребенок, ему и тебе понадобится много молока.

– А тебе у нас будет хорошо? – спросила Речел.

– Почему нет? В моей хижине слишком одиноко, к тому же там нет пуховых перин и подушек. Чтобы у вас не скучать, я прихватил спицы и мотки шерсти для вязания.

Когда Речел с мужем вышли в гостиную, оставив Хораса в его комнате, Генри спросил:

– Он умеет шить и вязать? Речел пожала плечами:

– Утверждает, что научился вязанию, когда однажды зимой оказался замурованным в своей хижине вместе со старой вдовой старателя. Что касается шитья, то этим большинство здешних мужчин занимаются сами.

– Ого!..

Генри взглянул на ее щеки, раскрасневшиеся от ветра и холода. Речел сняла пальто, повесила на крючок и машинально поправила полы жилетки, скроенной из шкуры шерстью наружу.

– Что это за животное? – спросил Генри. Он коснулся пальцами густой коричневой шерсти и почувствовал под ней тепло мягкой груди, ставшей круглее и полнее. Ощущение тепла сменилось возбуждением, которое никогда не исчезало, а, наоборот, обострялось с каждой мыслью о Речел, с каждым воспоминанием о той ночи, кода жена принадлежала ему.

Речел уставилась на его ладонь, лежащую на ее груди, затем посмотрела мужу в глаза.

– Это буйвол, – спокойно произнесла она и отступила назад.

Генри посмотрел на свою руку, все еще протянутую вперед и сжимающую воздух. Речел направилась на кухню. Генри почувствовал себя покинутым. Он проглотил комок, застрявший в горле, и пошел вслед за Речел.

– Я полагаю, ты застрелила буйвола, сняла шкуру, потом дубила ее и, наконец, сшила себе жилетку, – сказал он уже на кухне.

– Да. Мясо этого буйвола долгое время ели пять человек.

– Странно, но я даже не удивляюсь… – пробормотал он, глядя в потолок.

– Ужин готов. Мы почти ничего не ели.

– Я буду рожать вам детей, готовить, создавать в доме уют, – произнес Генри, вспоминая давние слова Речел. – Какая ты хорошая жена!.. Интересно, сколько обещаний ты собираешься сдержать? – Генри сам не ожидал, что начнет этот разговор. Но теперь стало ясно, что, отвергнув любовь жены, он только навредил самому себе. – Если не ошибаюсь, – продолжал он, – ты еще обещала, что никогда не будешь игнорировать мое общество. – Да.

– Даже теперь?

Она мазала хлеб маслом.

– Да, даже теперь. Ты выполнил свои обязательства в нашей сделке, так как остался здесь. Я выполню свои. Только я не знаю, как сделать, чтобы мы стали ближе друг другу. Если бы мы жили в одной спальне и спали в одной постели, нам было бы теплее и мы бы тратили в два раза меньше дров.

– Да, конечно, – согласился Генри, – спать вместе гораздо практичнее… – Слова Речел разочаровали его: они звучали как еще одно деловое предложение. Но чего он мог ожидать? Что Речел снова сядет у его ног и будет просить? Он сам проклял ее за это. Генри положил руки на стол, наклонился и посмотрел жене в глаза: – Скажи, сколько это будет мне стоить?

Речел в гневе вскочила из-за стола, но тут же сдержалась:

– Я могу задать тебе тот же самый вопрос, Генри! Но я лучше потрачу лишние дрова, чем буду терпеть твою жестокость. Оставайся в своей комнате. Мы оба умеем переносить холод. А весной можем разорвать наши отношения раз и навсегда.

Она налила себе кофе, поставила чашку и тарелку с сандвичами на поднос, понесла его в свою спальню и захлопнула дверь. Генри почесал затылок, проклиная собственную неосторожную глупость. Доев ужин, он подошел к спальне жены и остановился у двери, проверяя, не заперта ли она. Дверь легко открылась. Речел сидела напротив камина и допивала кофе. Плечи ее были закутаны старым платком.

– Мне не нравится, когда вы говорите о разрыве наших отношений, миссис Эшфорд. Наш брак скреплен договором, который нельзя нарушить!

– Это уже не договор, Генри. Еще меньше это похоже на брак. Это приговор, которого ни один из нас не заслужил.

– Ты так считаешь? – спросил он, остановившись рядом с креслом.