Из-за слабого здоровья Люсьена его брату-близнецу ничего не оставалось, как стать его защитником, поддерживать Люка в его лжи о том, что он имеет право обладать самым важным – титулом и привилегиями графа Фэрли. Тогда Генри полагал, что прежде всего нужно обеспечить брата тем, чего он так желает и добивается, а затем строить собственные планы. Планы, которые, как Генри понял, на деле оказались неосуществимыми.

Сейчас у Генри почти ничего не осталось – разве что горький опыт неудачника и мрачное расположение духа.

– Я думаю, бутылка виски «Ред Дог» не помешает…

Люсьен сделал знак официанту. Вскоре на столе появилась заказанная выпивка и два стакана. Официант налили виски каждому из братьев и молча удалился.

– Теперь скажи, почему при тебе нет никакого багажа, кроме этой сумки.

Встряхнув стакан с прозрачной жидкостью, Генри поднес его к носу и втянул ноздри. Затем на выдохе произнес:

– Клермонт.

Люсьен вздрогнул, услышав имя одного из влиятельнейших людей Англии, и уставился на брата:

– Старый герцог? Он опустошил твои карманы на скачках?

– Я убил будущего наследника.

Генри отхлебнул чуть ли не полстакана виски и сморщился, когда жидкость обожгла ему желудок и ударила в голову. Люсьен глотнул виски и едва не поперхнулся:

– Чарли? Ты убил внука этого старика?

– Да, на дуэли.

– В наше-то время? Это кровавое преступление!

– Верно. Теперь меня разыскивает полиция. – Генри долил виски в оба стакана. – Счастье, что моей долей состояния распоряжаешься ты! Иначе я бы никогда не увидел своих денег.

– Мне не нравится, что имя нашей семьи запятнано преступлением. Ты не мог разобраться с Чарли как-нибудь по-другому?

– Конечно, мог. И пытался. Но Чарли этого не хотел. В конце концов он ранил меня в плечо. Я стрелял после него.

Люк откинулся на мягкую спинку стула и вытянул длинные ноги.

– Теперь понятно, почему время от времени я ощущаю покалывание в плече. Кто вытащил пулю?

– Корабельный хирург. Он, как оказалось, разбирается в таких делах, хотя ему бы больше подошла роль мясника.

Генри почувствовал раздражение от того, что Люк напомнил ему о незримой связи, существующей между ними. Связи не только духовной, но и физической, дававшей о себе знать в минуты безмерной радости или страшной беды. Генри осушил свой стакан. Он утешился мыслью о том, что если его самого где-то проклянут, то Люку это не принесет никакого вреда.

– Я заметил, что твой кашель совсем исчез…

– Здесь подходящий климат, – согласился Люк, доставая сигару. – Я бы давно вылечился, если бы не склонность к вредным привычкам.

– Еще я знаю, что ты общаешься с женщиной, которая любит лавандовую воду.

Люк пристально посмотрел на брата:

– Откуда тебе это известно?

– Иногда, совершенно неожиданно, я ощущаю этот запах. Наверное, ты испытываешь к этой леди какие-то чувства, если я улавливаю аромат ее духов.

– Она довольно любопытная особа…

На лице Люка одновременно появилось выражение скуки и недовольства. Нервно покрутив в пальцах сигару, он заговорил о более важных вещах:

– Чарли заслужил хорошую порку, Генри. Разве ты не мог выстрелить в воздух?

– Я даже не успел поднять пистолет. Чарли увидел, как я приближаюсь, и попятился назад. Ты же знаешь, какой он неуклюжий. Он поскользнулся на траве и упал, ударившись затылком о дерево. Разбил голову и, к тому же, сломал себе шею.

Люсьен вздохнул, глядя на дно пустого стакана:

– Несчастный кретин! Три сезона назад на балу у леди Мортон он свалился в корзину с лилиями… Значит, Чарли оставил вдову?

– С еще не родившимся ребенком. Бог знает, когда он успел…

– Тогда не все потеряно. Молись, чтобы это был мальчик! Может, герцог со временем простит тебя.

– Пока он жив – не простит.

– Тогда надо что-то предпринять.

– Я еще об этом не думал. – Плохое виски немного умерило гнев Генри. Теперь он надеялся только на то, чтобы ненавистной и внезапно возникшей зависимости от брата поскорее пришел конец. Давно пора взять то, что должно принадлежать тебе по праву. – Сколько тебе потребуется времени, чтобы переправить мои деньги из Англии сюда?

Люк тяжело вздохнул:

– Если б я знал, что тебе так нужны деньги… Хотя это и так заметно – по твоему виду и по запаху от тебя…

Генри рассматривал свои ногти.

– Если бы ты получил мою телеграмму из Нью-Йорка, то понял бы, что я нуждаюсь.

– Я получил ее.

Проглотив комок, застрявший в горле, Генри заставил себя говорить спокойно и рассудительно:

– Тогда ты все знаешь.

– До сегодняшнего дня я почти ничего не знал, кроме того, что мой управляющий сообщил в своем послании. А именно, что ты очень нуждаешься. Любая телеграмма всегда чересчур эмоциональна, но в ней слишком мало места для конкретных вещей.

– Скажи точно, Люк, когда Хокинс сообщил тебе, что я… очень нуждаюсь?

– Когда твой кораблю отошел от причала на Темзе.

– Понятно…

Если управляющий Люка знал о таких деталях бегства Генри, значит, он следил за ним, как за младенцем. Нет, скорее, как за врагом, которого желают обвести вокруг пальца. Почувствовав, что его предают или уже предали, Генри снова едва удержался от вспышки ярости. Но нет, никогда он не позволит Люку – и любому другому – видеть его слабость.

– Выходит, ты ничего не сделал, Люк?

– Мне говорили, что бедность закаляет характер.

– Значит, кроме того, что ты взял на себя заботу о моих сбережениях, ты еще заботишься о моем душевном здоровье? Очень благородно с твоей стороны!

Люк улыбнулся – но только краешком губ, словно к его изумлению примешивалась печаль:

– Мы не во всем одинаковы, Генри. Если не считать нескольких лет армейской службы, ты постоянно растрачивал понапрасну свое время, деньги и ум. Я не допущу, чтобы это продолжалось.

Генри показалось, что он не узнает брата. Черты лица оставались теми же, однако перед ним был совсем другой человек.

– Все, что ты говоришь, Люк, мне не по душе.

– Мне тоже не нравится контролировать поступки родного брата. Мне вовсе не нужна дополнительная обуза, да и твои приключения мне тоже надоели.

– Я с удовольствием избавил бы тебя от этой обузы.

– Всему свое время, Генри. Сначала ты должен убедить меня в том, что способен сам уладить свои дела.

– Каковы твои условия, Люк?

Эти слова прозвучали грубо и цинично. Генри сжал губы, чтобы не наговорить лишнего. Ему почему-то хотелось, чтобы их разговор напоминал сделку. Генри боялся верить, что случилось худшее и Люк полностью завладел правами отца. Сколько раз ему диктовали условия и требования! Сколько раз заставляли принимать решение, не имея выбора!

Угадывая причину гнева Генри, Люк мягко произнес:

– Я не ставлю условия, я возлагаю надежды.

– А если я сам на себя не надеюсь, почему ты должен на меня надеяться?

– Потому, Генри, что у каждого в жизни должна быть цель, к которой нужно стремиться.

– Я богат, Люк. И если чего-нибудь захочу, то куплю это.

– Речь не об этом, Генри. Что тебе нужно в жизни?

– Это мое дело, – твердо ответил тот. – А чего хочешь от меня ты? Моя душа превратилась в проходной двор – все в нее лезут!

– Я знаю, что твоей душе необходим покой.

– Тебе нужно именно это, Люк? Моя душа?

– Мне нужно, чтобы ты доверял мне и сотрудничал со мной.

Люк любезно улыбнулся, и в этой улыбке Генри прочел решимость купить родного брата. Купить даже его душу. Он вздохнул:

– Так оно и есть. Иначе я бы не приехал сюда…

Генри налил себе виски и залпом осушил стакан, чувствуя, как один огонь соединился с другим, сжигающим его изнутри.

– Но почему-то я сомневаюсь, что это доверие принесет мне пользу.

– Я могу поручиться своей жизнью, – сказал Люк, глядя Генри в глаза. – Но не стал бы ручаться твоей.

– Разве есть разница, чем ручаться? – мрачно поинтересовался Генри.

– Да. Твоя жизнь мне дороже собственной.