- Сегодня не жарко. Можешь смело ее сожрать, и ничего тебе не будет.

А потом мне пришлось проехать еще тридцать километров вперед до ближайшей бензоколонки, так как дорога была слишком узкой, чтобы на ней мог развернуться военный автомобиль «Дженерал моторс», и оттуда вызвал «скорую», а потом, попозже, позвонил в больницу с той же самой бензоколонки, и мне сказали, что смертельной опасности нет. У него сломана затылочная кость, и, чтобы вертеть головой, придется до конца жизни носить кожаный ошейник.

- Именно это мне и было нужно, - сказал я сестре, с которой разговаривал.

- Не понимаю, - сказала она.

- Кто-то когда-то от тебя отвернулся, потому и не понимаешь, - сказал я. - А раньше от этого человека отвернулся кто-то другой. А от этого другого еще кто- то. Теперь понятно?

- Нет, - сказала она.

- И мне тоже. Мы с тобой вряд ли когда увидимся, но хочу пожелать, чтобы у тебя не было нужды понимать такое, - сказал я и, повесив трубку, вернулся в Тель-Авив.

Я поставил машину на место и отсоединил ламповый шнур, а к контактам тормозного цилиндра прикрутил концы от стоп-сигналов. Шнур смотал, сунул в карман и пошел в гостиницу. Закусочная на углу улицы Гесс была еще открыта; я зашел туда и купил три гамбургера и несколько бутылок пива, а потом по лестнице поднялся наверх. Все было так, как я думал; Гарри сидел развалясь на стуле и читал Майка Хаммера, а я не удержался от искушения и заглянул ему через плечо.

- Про то, что ли, как Майк зафигачил девицу в пропеллер самолета? - спросил я.

- Да, - сказал Гарри.

- Ты ведь это уже читал?

Он мне не ответил; Роберт стоял у стены, но не это меня удивило; за столом рядом с Гарри сидел какой-то мужчина и пил бренди «Сток восемьдесят четыре»; то, что мы всегда пили.

- Я забыл сказать тебе «добрый вечер», Гарри, - сказал я. - Говорю сейчас.

Он и тут не ответил. Я пинком вышиб стул у него из- под задницы, и он плюхнулся на пол, а книга упала рядом. Я поднял ее и протянул ему.

- Добрый вечер, Гарри, - сказал я.

- Цифры есть?

- Дай мне двухместный номер, - сказал я. - Положить два фунта на стол или на пол, поближе к тебе?

- Положи на стол, - сказал он, и тогда я помог ему встать. Он дал мне ключ.

- Вообще-то надо бы тебя выгнать, - сказал он.

- Конечно. Но, во-первых, я научился этому у тебя; а во-вторых, хозяин гостиницы сейчас в Америке, так что ты сможешь эти два фунта заначить. - Я пошел было наверх, но в дверях обернулся. - Ты начинаешь делать исключения, Гарри, - сказал я.

- Никаких исключений. Все платят вперед.

- Я не про то. Я про малого, который сидит рядом с тобой и пьет. Почему ты не разрешил сесть Роберту?

- У этого человека есть номер. Он принес себе стул и спросил, нельзя ли возле меня посидеть. Не может спать по ночам. Он миссионер.

- Странно, - сказал я. - У кого-кого, а уж у него должна быть чистая совесть. Говорят, против бессонницы нет лучше средства.

- Если б и вправду так было, ты бы до конца жизни глаз не сомкнул, - сказал Гарри.

- Я только повторяю то, что слышал. Он говорит на иврите?

- Только по-английски.

- Скажи ему, чтобы пошел к блядям. Может, после этого заснет.

- Он тут с женой, - сказал Гарри. - Отчего, думаешь, сидит у меня и пьет? Не хочет ей мешать.

Мы с Робертом пошли наверх; Роберт рухнул на кровать, а я вытащил из кармана все три гамбургера и положил на свой ночной столик. А потом откупорил бутылку пива и стал смотреть сквозь дождь на человека, который торговал жареным мясом, но дождь был слишком сильный, чтобы можно было разглядеть его лицо; так что я видел только свет и его белый колпак.

- Что это? - спросил Роберт.

- Гамбургеры, - сказал я.

- Недурная жратва.

- Смотря на чей вкус. Гамбургер неплохо перехватить, когда у тебя две минуты времени и надо бежать дальше.

- Я три дня ничего не ел, - сказал Роберт.

- Лежи себе спокойно и не двигайся, - сказал я. - Чтоб не терять калорий. Если когда-нибудь соберешься снимать кино с президентом Зискиндом и это будет фильм о ребятах, которые сидят за решеткой, не вздумай заставлять их бегать по камере и рассуждать о жизни и смерти. В тюряге нужно как можно больше лежать. При каждом движении теряешь калорию. Тебе следует это знать. Ведь ты у президента Зискинда консультант по художественной части. Просто лежи спокойно и старайся заснуть. Во сне не чувствуешь голода.

- Я не могу спать, когда в желудке пусто.

- Я тоже.

- Но сегодня ночью ты голодным не останешься.

- Это уж точно. Только тебе какая корысть? Ты-то сыт не будешь, если я скажу, что нажрался.

Дождь на минуту стих, и тогда я увидел, что какие- то двое прицепились к негру. Негра я знал; он был одним из тех, которые вечером стояли перед кинотеатром и ждали пятого. И, видимо, этот пятый пришел, и негр получил свою порцию гашиша.

- Странно, - сказал я.

- Что?

- Негр этот, Ибрагим, курит гашиш и пьет. А ведь говорят, среди алкоголиков почти нет наркоманов.

- Я три дня не жрал, - сказал Роберт.

- Не думай об этом, - сказал я. И принялся за второй гамбургер; жевал не спеша, запивая пивом прямо из горлышка. - Я однажды не ел одиннадцать дней. А потом приглядел одного богатого американского туриста, который ходил в ночной бар на Ярконе танцевать со шлюхами, и подстерег его, когда он возвращался, нализавшись, к себе в гостиницу. Подошел и ударил, но был слишком слаб и, когда он меня толкнул, упал, а подняться уже не хватило сил. Тогда он наклонился надо мной и посветил в лицо газовой зажигалкой. А потом пошел дальше. У тебя случайно нет соли?

- Нет. Зачем тебе соль?

- Гамбургер несоленый, - сказал я. - Вообще-то у меня нет аппетита. А до завтра он засохнет.

- Если хочешь, я спущусь за солью к Гарри.

- Нет. Ты должен лежать спокойно. Я ведь тебе сказал, что при каждом движении человек теряет калорию. Сколько дней ты не ел?

- Три.

- Это еще пустяки. Увидишь, что с тобой будет через неделю. Начнутся галлюцинации, а потом поллюции, во что даже трудно поверить. Я спрашивал у разных врачей, почему у человека, который подыхает с голоду, бывают поллюции, но ни один не смог мне ответить. Просто твой организм, как порядочный, избавляется от всего, чему надлежит остаться здесь, на земле.

Я покончил со вторым гамбургером и опять отхлебнул из бутылки пива'. Те двое на углу теперь держали негра за руки, и один из них бил его по лицу, а я видел, как Ибрагим, который был на голову выше бьющего, изворачивается всем телом, но тот всякий раз попадает в цель, хотя меньше ростом и легче.

- Н-да, - сказал я. - Турист, стало быть, пошел дальше, а я поплелся на пляж, чтоб немного поспать. Там кантовался один псих, который днем караулил шезлонги и тут же ночевал все лето, а я к нему ходил, и он разрешал спать на шезлонге до самой зари. Я потащился к нему, и он дал мне шезлонг, но меня быстро разбудили. Малый, которого я зацепил, привел с собой двух дружков, и они поинтересовались, что я предпочитаю: пойти в полицию и признаться в нападении с целью грабежа или прокатиться с ними за город. У них, понимаешь ли, имелся джип.

Я подошел к окну и открыл его. Те двое, на углу, уже угомонились, а негр стоял, повернувшись к стене. Я часто видел его ночью стоящим неподвижно лицом к стене; не знаю, что на него нападало.

- Ты зачем открыл окно? - спросил Роберт. - Здесь ведь хороший воздух.

- Я разве говорил, что собираюсь проветривать?

- Тогда почему тебе понадобилось открывать?

- Потому что дождь перестал, - сказал я и высунулся наружу. - Может, высмотрю какую собаку.

- Собаку? Сейчас? Собака нам понадобится дай бог через месяц.

- Мне она понадобится сейчас, - сказал я. И продолжал, повернувшись к нему спиной, глядеть в темноту; но видел только негра, который стоял лицом к стене, неподвижный, как дерево в глубокой долине, где не бывает ветров и бурь; никакой собаки я не увидел. - Нет ни одной, - сказал я. - Все спят. Я бы тоже спал, если б мог.