— Но, Сибелл, я знаю, что должно произойти что-то очень плохое. Эти двое сказали, что Т'реб может использовать бухту, чтобы что-то спрятать!

— Т'реб обсуждал с ними, что он хочет сделать?

— Нет, но… — Пьемур остановился, его лицо исказила тревожная гримаса. Всё ли он правильно вспомнил? Он просидел на корточках на этом дереве чертову уйму времени почти без сна.

— Тулан сказал Крэмбу, что Т'ребу нужны рисунки для того, чтобы он мог что-то там спрятать. По его догадкам, это большей частью товары для незаконной торговли. Но Крэмб решил, что это ерунда. Еще они говорили о захвате холда возле Набола, Сибелл. Я волновался, что они могут попытаться вытеснить мою семью из их холда в Кроме. Потом Крэмб поссорился с Туланом! — сказал Пьемур. Голова его просто раскалывалась, и он желал только одного — чтобы его отчет выслушали, и он мог лечь.

— Постой, Пьемур, давай, вернёмся немного назад. Т'реб говорил, что собирается что-то спрятать в бухте?

— Нет… — Пьемур опустил плечи; он чувствовал себя так, словно из него выпустили весь воздух.

Сибелл слегка покачал головой, затем выражение его лица прояснилось.

— Ты хорошо поработал, Пьемур, но я думаю, что ты пробыл под жарким солнцем дольше, чем допустимо для здоровья. Для меня очевидно, что ты ведешь себя не так, как всегда. Почему бы тебе не отдохнуть от жары немного? Когда ты будешь готов, Мастер думает, что ты должен нанести на карту местность возле этого крутого обрыва к западу отсюда. Ты знаешь, что я имею в виду, не так ли? — Пьемур кивнул. — Ты всегда говорил, что сильно любишь лазать по скалам, так что это должно прийтись тебе по душе.

Пьемур смотрел на такое знакомое загоревшее лицо Сибелла, а Подмастерье в ответ смотрел на него, и взгляд его карих глаз был добрым и внимательным. Сибелл стал своего рода наставником Пьемура с тех пор, как тот покинул Цех Арфистов, и часто с ним поддерживал связь именно он, а не Мастер Робинтон, у которого хватало других обязанностей. По мнению Пьемура, Сибелл был лучшим из арфистов, уступая только Робинтону, и был мастером во всём, что должен уметь арфист: как просветитель, миротворец и, самое главное, хранитель наследия и культуры уникального общества Перна.

Возможно, Сибелл и Мастер были правы, и то, что он видел и слышал, действительно не было важным, и то, что задумал Т'реб, не предвещало ничего страшного. Тем не менее, он не мог забыть то, что видел своими собственными глазами на заброшенной Площадке Рождений. Эти мысли и то, что ему подсказывала его интуиция, не давали ему покоя, и он вдруг понял, что склоняется к тому, чтобы плюнуть на поручение Мастера и выяснить для себя, какие планы строят Древние в Южном Вейре. Он займётся этим сразу, как только его голова перестанет раскалываться.

Пьемур вытер пот с головы и лица и проверил узел на тунике, повязанной вокруг пояса. Туника ему понадобится позже, когда он достигнет вершины утеса, но сейчас в ней было слишком жарко и неловко лезть, особенно в такую жару. Убедившись, что туника завязана крепко, он проверил первую опору, используемую для подъёма по скале, и начал трудное восхождение.

Уже прошла семидневка с тех пор, как он покинул Южный Холд. Он не стал брать Дуралея с собой, потому что местность, которую нужно обследовать, не подходила для шестиногого животного. Н'тон и Лиот' любезно доставили Пьемура почти к самой скале, чтобы сократить время его похода, но даже после этого Пьемур начал свое путешествие в отвратительном настроении, не в силах избавиться от ощущения, что Мастер Робинтон больше не ценит его, и что он выставил себя дураком перед Сибеллом, Н'тоном и Ториком. С того самого дня его настроение чаще всего было трудно назвать хорошим. Ему казалось, что он больше никуда не годится. Последние четырнадцать дней он мысленно спорил сам с собой, не стоит ли вернуться в Южный Вейр, чтобы узнать больше о том, что за общий план был у Древних с людьми из Набола, но каждый раз его здравый смысл побеждал, и он убеждал себя не действовать вопреки приказам Мастера Робинтона, чувствуя себя трусом, готовым делать всё, что угодно, лишь бы быть необходимым. Куда пропала его смелость? Неужели он потерял не только свой певческий голос, но и силу своего характера, и больше уже не может действовать самостоятельно?

Его приемная мать Ама всегда советовала ему — как и другим своим подопечным — прислушиваться к своим инстинктам. И перед тем, как Пьемур покинул Кром и стал учеником в Цехе Арфистов, Ама сказала ему, что, если он когда-либо будет не уверен в том, как поступить в том или ином случае, ему нужно лишь позволить своим инстинктам подсказать ему решение.

— Не беспокойся, дружок, и не накручивай себя, — сказала Ама с мягкой улыбкой. — Пусть твоё чутьё покажет тебе направление, а потом просто иди туда. И ты победишь, мой Пье. — в тот момент он еще не понимал, о чем она говорит, но теперь он думал, что она, возможно, пыталась сказать ему, что ему не обязательно нужно становиться учеником арфиста, если он чувствует, что это не его судьба.

Взбираясь на скалу в полном одиночестве, за исключением редких визитов Фарли, он обнаружил, что им овладевают грустные воспоминания, поэтому ему пришлось мысленно встряхнуться. Именно сейчас, напомнил он себе, крайне важно сосредоточить всё внимание на восхождении. Постепенно Пьемур поймал ритм — зацепился, подтянулся, выбрал опору для ног, и цепляйся снова — он перестал размышлять и бессознательно начал напевать песню, выученную еще в детстве. Это была приятная мелодия, в которой ноты сменяли друг друга в четком ритме, и которая всегда заставляла его улыбаться, когда он её слышал.

Он направлялся в сторону большой выемки в скале, точнее, углубления, похожего на одну из очень мелких пещер, которые испещряли скалу и замедляли его подъем. Встав обеими ногами на дальнюю от него правую сторону входа в пещеру, он потянулся к следующей опоре, всё еще напевая, как вдруг его голос совершенно неожиданно для него не смог легко взять высокую ноту, вместо этого неблагозвучно каркнув. Пьемур резко перестал напевать. Удерживаясь обеими руками и всё еще стоя на выступе, он прочистил горло и снова попробовал взять ноту. И снова рваный хрип прозвучал в воздухе. Пьемур нахмурился и сплюнул, отвернувшись к скале.

Ха! — с горечью подумал он, уткнувшись лицом в скалу и снова плюнул через плечо. Вот и верь всем этим советам, который ему давали: «Ты должен дать время твоему голосу, Пьемур, и всё уладится естественным образом» или «Вот увидишь, Пьемур, пройдёт совсем немного времени, и ты обретёшь свой взрослый голос». Но никто не сказал то, что знали все — что не было никакой гарантии, что мальчишеский голос превратится в красивый тенор или баритон, когда он повзрослеет.

Сильно прижавшись к скале, Пьемур закрыл глаза, вспоминая свой прежний голос, и его волосы на затылке встали дыбом — как будто песни, которые он пел три Оборота назад, все еще наполняли воздух. Он безуспешно пытался помешать привычному чувству потери ужалить его сердце. Вот его занятие сейчас: наносить на карту Южный Континент; шпионить за Древними; учить детей Южного Холда — короче, делать всё, о чем его попросит Мастер Арфистов Перна. Пьемур делал то, что ему говорили, без возражений, но чувствовал себя так, словно его сбросили со счетов, как будто всех этих Оборотов вокального обучения никогда не и не было. Эта мысль глубоко ранила его.

— Ха! — крикнул он, на этот раз вслух, не сумев сдержать себя.

Стайка мелких птиц, гнездящихся в расщелине утёса, испугалась резкого звука, издаваемого Пьемуром, и вылетела из своего убежища в паническом страхе.

Если бы кто-нибудь сказал Пьемуру три Оборота назад, что он больше не будет ведущим солистом или хотя бы постоянным барабанщиком в Цехе Арфистов для передачи сообщений, а, наоборот, станет выполнять случайную работу на Южном Континенте, он бы послал его, не стесняясь в выражениях! Неужели он не оправдал надежды своего Мастера и Цеха?

Вспомнив Мастера-Арфиста и то, как пренебрежительно он отнёсся к его информации о Древних, Пьемур, прижавшись к поверхности утеса, мотнул головой, и брызги пота разлетелись в стороны.

Он продолжал подниматься всё выше и выше, а его настроение, казалось, всё падало и падало. Он был уже на грани беспросветной тоски, когда внезапно почувствовал нежный посвист воздуха над головой, и над ним появилась Фарли. Её полупрозрачные крылья легко поддерживали в воздухе парящее тело, она щебетала над ним, её глаза ярко светились, пока она передавала ему серию мысленных образов, которые были настолько отрывочными, что Пьемур не смог их понять.

— А вот и ты, подожди минутку, — мягко сказал Пьемур, непроизвольно улыбнувшись ей. — Совершенно неожиданно ты решила вернуться и поболтать со мной. Похоже, ты устала от своих друзей? Ну, ты-то вполне можешь летать и болтать одновременно, Фарли, а я не могу, поднимаясь на скалу, остановиться на полпути и между делом расшифровывать твои послания. Я, в отличие от тебя, должен обращать внимание на то, что делаю. Так что, дай мне еще одну минутку.

Невозможно долго грустить, если у тебя есть свой файр, решил Пьемур. Он всегда радовался при виде своей маленькой королевы, и знал, что ему необычайно повезло, что они нашли друг друга, даже если она иногда покидала его. Хотя Пьемур чувствовал, что он больше нигде и никому не нужен на Перне, одно он знал точно — они с Фарли идеально подходят друг другу. Как всегда настроившись на его мысли, Фарли порхала у самого плеча Пьемура, пока он взбирался на скалу, напевая что-то тихо и стараясь держать свою изящную точеную головку рядом с его головой.

Вдруг, без предупреждения щебетание Фарли сменилось пронзительным криком, и она передала изображение Пьемура, очень быстро карабкавшегося на скалу.