—  Мою.

—  Можешь ли ты сказать мне, отец, что ты от ме­ня хочешь. И если ты тут, то не можешь ли произвести тот запах, который я тогда чувствовал? — спросил Са­муил, едва дыша.

После короткого молчания в комнате распространил­ся сильный, особого рода запах духов.

—   Ах,—сказал барон Кирхберг,— запах индийских духов, которые употреблял ваш отец, узнаю его. А вы, ужели, еще сомневаетесь?

Эти слова были заглушены двойным шумом. Дверцы большого массивного шкафа с книгами, вделанного в стену, распахнулись с такой силой, что зазвенели стек­ла, и в то же время что-то тяжелое и объемистое упало на стол. Три торопливых и как бы радостных удара в стену возвестили о том, что духи требуют огня.

Был зажжен огонь, и Самуил увидел толстую книгу в кожаном переплете: к его удивлению то было данное ему однажды отцом фон-Роте Евангелие, которое Стефан, вероятно, спрятал в шкаф. На лежащем посреди листе бы­ло написано крупными буквами: «Встряхните книгу».

Самуил взял книгу и встряхнул ее. Из книги выле­тели две половинки разорванного листа. Банкир взял их и, едва взглянув, что там написано, страшно побледнел. Он узнал предсмертное письмо отца, в котором тот угро­жал ему проклятием, если он сделается христианином, и которое он разорвал за несколько минут до своего покуше­ния на самоубийство. Когда, оправясь, он стал искать его, то не нашел и был уверен, что его взял с собой раввин.

—  Духи, должно быть, написали вам что-нибудь ужасное. Вы так расстроены, Вельден,— сказал барон Кирхберг, с участием и любопытством смотря на выра­зительное лицо банкира.

Самуил ничего не отвечал, утратил холодный вид и стал вытирать выступивший пот на лбу.

—   Все, что я вижу, подавляет неверующего, вообра­жающего, что он стоит на твердой почве, а у него под ногами оказался сыпучий песок,— отвечал Самуил, оти­рая платком лицо.— А не могу ли я спросить у отца, что он от меня хочет и доволен ли он тем, что я согласился с требованием, выраженным в письме? — спросил банкир.

Раздались три утвердительных удара, и отец затем потребовал темноту. И тогда присутствующие увидели удивительное зрелище. Посреди стола образовался об­лачный шар, который расширялся и приподнялся не­сколько, издавая сильный фосфорический свет, озарив­ший как бы широким лунным светом листы бумаги и лежащий на столе карандаш. При этом свете присут­ствующие увидели, как карандаш поднялся сам по себе и быстро забегал по бумаге. Когда страница была напи­сана, листок перевернулся сам по себе, и карандаш сно­ва забегал. Через несколько времени карандаш опус- тился, светящееся пятно исчезло и сильный удар возвес­тил что ответ готов.

Дрожащими руками поднес Самуил к свету это сообщение из потустороннего мира и с волнением прочитал:

«Сын мой. После долгих и горячих молитв мне да­рована милость войти в общение с тобой, рассеять твое злополучное заблуждение в том, что будто бы нет за­гробной жизни. Это пагубное заблуждение, как я с при­скорбием вижу, влечет тебя к гибели и бедствиям на земле и к ужасным страданиям в мире духовном. Ослеп­ленное человечество забывает в течение своей жизни о существовании духовного мира — своей настоящей и вечной отчизны. Я сам был в неведении, будучи отума­нен узкими, внедренными воспитанием предрассудками окружающей среды, укрепленными кроме того презре­нием и ненавистью, питаемыми к еврейскому народу, Я стал фанатиком, упорно держался внешних обрядов, а тебя осуждал за желание быть христианином. Но я (умер, а когда от моего тела отделилось мое несокруши­мое «Я», мне стало ясно мое новое положение и я взглянул на мое прошлое просветленным, духовным взглядом. Какой обширный и достойный удивления кру­гозор открылся перед моим изумленным взглядом и ка­кие воспоминания нахлынули на меня! Я понял, как в сущности мелочно и ничтожно все, что на земле кажется таким великим и важным.

В течение многих разнообразных существований, которые дарует нам Провидение для нашего же испы­тания, мы поочередно любим то, что прежде презирали или ненавидели, чему раньше поклонялись. И я постиг, что, по справедливости своей, великий и единственный Владыка Вселенной создал все души равно предназна­ченными достигнуть совершенства более или менее быст­ро, смотря по их рвению и доброй воле, В мире духов нет ни презренного еврея, ни благополучно здравствую­щего христианина, а есть лишь существа праведные или преступные.

И только люди, презирающие законы любви и гар­моний, по гордости своей, жадности и зависти взаим­ной создали расовую ненависть, преступления и гоне­ния, которые возбуждая в сердцах гонимых дурные инстинкты, порождают личностей ненавидящих и оду­шевленных желанием мстить, заклейменных под именем «еврей», хотя их можно сыскать во всех религиях и на­циональностях. При жизни моей, Самуил, ты горько жаловался на то, что родился евреем, но, в действи­тельности, тогда ты был им гораздо менее, чем теперь. В настоящее же время ты стал жесток, безжалостен, сделался жаден из принципа и из жажды мщения, пользуешься несчастными людьми, не понимая того, что прощение обид облагораживает человека и возвращает ему покой, что милосердие и молитва приближают тебя к богу и успокоили бы твою душу, между тем, как не­нависть и мщение обрекают тебя на борьбу и страдание. Такое нравственное состояние может продолжаться ве­ками, так как мы много раз облекаемся в тленное те­ло, в котором забываем наше прошлое и наши прошлые преступления, а что Бог дает нам «новую» жизнь, что­бы бороться с нашими слабостями, укреплять и разви­вать наши силы, возвышаться, служа добру, а не для того, чтобы пресыщаться материальными наслаждения­ми. Я сам страдаю, что очень дурно провел мою послед­нюю жизнь: в предыдущем моем существовании я был богатым и высокопоставленным, но расточительным че­ловеком, интриганом, презиравшим чужой труд. После продолжительной, разнообразной борьбы, подробности которой долго рассказывать, мне на испытание назна­чено было родиться бедным, в низменной, презираемой среде, собственным трудом создать себе скромное сос­тояние. Я преуспел и упорной, терпеливой работой до­бился благосостояния, но этим не удовлетворился. Мой деятельный и изворотливый ум стремился, не брезгая никакими средствами, приобретать, все более и более лукаво нашептывая мне, что преследующие и ненавидя­щие нас христиане ничего другого, кроме ограбления, не заслуживают, а собираемые мною мои соплеменники, с еще более ограниченным мышлением, чем мое, пла­вили этим за необходимую выучку. Таким образом я скопил это огромное состояние, на котором тяготеет много слез, много проклятий, которое для тебя тоже служит источником искушений и испытаний, так как оно внушает тебе гордость. А гордость — ужасный не­дуг, она заражает душу и подавляет в ней всякий добрый порыв. Гордясь богатством, которым ты обладаешь, ты презираешь тех, кто беднее тебя, будь то еврей-коробей­ник или полуразорившийся христианин.

Подумай о будущем, сын мой, подумай, что быть бедным и просить может быть самым тяжелым испы­танием для горделивой души просящего, который таким унижением искупает прошлое. Поставь себя мысленно на место просящего и вообрази, что вместо того, чтобы быть богатым, ты беден и с тяжелым сердцем молишь миллионера, будь то еврей или христианин, грубый от­каз которого поразит тебя в сердце и кинет в нужду, которой, по твоему мнению, ты не заслужил. Подумай об этом, повторяю, и размышляй, и сердце твое смяг­чится, ненависть и жажда мщения исчезнут, и ты пой­мешь, как мало значения надо придавать золоту, кото­рое наши руки собирают, чтобы удовлетворить тщесла­вие и возбудить зависть в ближнем; золото, которое, тем не менее, мы каждую минуту должны быть готовы покинуть, а сами рассыпаться в прах. Я бы хотел ска­зать тебе еще многое, сын мой, но мне это еще не дозво­лено. Ты убедился теперь, что душа переживает разру­шение тела, и что она дает строгий отчет во всех своих делах. Изучай это верование и укрепляйся в нем. Силой твоей собственной воли ты должен сбросить со своей души все, что в ней накипело и гнетет ее. Невидимый тобой, но постоянно молясь за тебя, я буду везде, что­бы ты вышел победителем из тяжелой нравственной борьбы, которая тебя ожидает, потому что твоя непокор­ная и гордая душа должна преклониться с верой и сми­рением перед своим Создателем, и дух мщения должен уступить место милосердию и прощению».