—   Нет, графиня, это только обморок. Он доживет, вероятно, до вечера,— сказал доктор Вальтер, уводя Антуанетту от постели больного.— Но теперь ему ну­жен полнейший покой, он уснет, это облегчит его стра­дания и даст спокойную кончину. Вам, графиня, нужно теперь отдохнуть немного, мой зять останется при ре­бенке, а я пойду к князю и его жене.

Чувствуя, что надо подкрепить свои силы для под­держания близких в тяжелые предстоящие минуты, гра­финя решила прилечь на диван в кабинете Рауля, но пер­вое, что ей бросилось в глаза, был пистолет, валявшийся на полу, который она подняла и бросила в шифоньерку.

—  Чтобы как-нибудь не попалось на глаза Раулю это проклятое оружие,— подумала она, ложась и берясь за отяжелевшую голову.

Приход мужа вывел ее из забытья.

Расстроенный и бледный, граф растегнул мундир и снял галстук.

—  Что с тобой, Рудольф? С Валерией что-то случи­лось? — спросила графиня, вскакивая в испуге.

—   Нет, Валерия пришла в себя и ее первое слово было «Рауль», а потом она спросила о состоянии Амедея.— Сестру я оставил на руках мужа, а обоих их под надзором милого Вальтера. Вся эта история не уклады­вается в голове. Смерть Амедея — простая случай­ность, но она лишает Рауля спокойствия и решимости. Между тем, надо поскорей подавать жалобу на Мейера и арестовать его. Следует, наконец, собрать доказатель­ства этого злодеяния. А вот и отец фон-Роте. Здравствуй­те. Примите участие в нашей беседе. Мне говорили, что вы исповедовали эту дрянь? Значит, мне нечего вам рассказывать ужасное, невообразимое насилие над князем и его женой.

Старик тяжело опустился в кресло и дрожащей рукой отер выступивший на лбу пот. Он не ожидал та­кой ужасной развязки, и сердце его сжималось от мыс­ли о Гуго, к которому он сильно привязался. Очевидно, раздраженная, оскорбленная семья будет с ожесточе­нием его преследовать, а между тем отцу Мартину хоте­лось попытаться утешить бурю и убедить заинтересован­ных в этом деле лиц, что лучше всего молчать о скандале.

—   Я пришел от покойницы. Марта умерла и даст отчет о своем преступлении Верховному Судье,— мед­ленно начал священник.— Вы правы, граф, я знаю, в чем дело, и хочу знать ваше решение. Князь и его жена теперь неспособны думать о чем-либо, кроме уми­рающего ребенка, но вы, как их ближайший родствен­ник, как глава дома Маркош, что вы думаете предпри­нять? Имеете ли вы ввиду требовать возвращения по­хищенного ребенка?

—   Еще бы! Конечно, да! Неужели вы полагаете, что я оставлю безнаказанным такое гнусное дело? Се­годня же я подам заявление и жалобу и добьюсь ареста Мейера. Я не дождусь минуты, когда этот негодяй, этот наглец будет уничтожен и запрятан в тюрьму. Его сооб­щников от наказания избавила смерть, но он распла­тится за них. Есть и еще свидетели его преступления. Вы —первый, отец Мартин, так какМарта призналась вам.

Отец Мартин покачал головой.

—   Ненависть и алчное желание мстить не делают вам чести, как христианину, сын мой, а на мои пока­зания вы напрасно рассчитываете. Во-первых, Марта почти ничего не могла мне сказать, она была так сла­ба, что- умерла тотчас по принятии Святых Тайн, и я не от нее узнал о подмене детей. Сам виновный, Самуил Мейер, сознался мне в этом перед своим крещением, но вам известно, что подобные признания обязывают меня к безусловному молчанию, и никакой закон не может принудить меня объявить на суде то, что я узнал на духу.

Граф вскочил и глаза его гневно сверкнули.

—   Вы это знали уже несколько лет тому назад и молчали о таком поругании всего святого? Негодяй имел дерзость вам сознаться, и вы примирились с этим неслыханным злодеянием? Вы отказываетесь показы­вать на еврея, вы—христианин и священник? Но все равно, это не помешает мне привлечь негодяя к ответ­ственности, жена моя будет свидетельницей, да найдут­ся и другие!..

—   Довольно, сын мой, и не забывайте — я служитель

Бога, который сказал: «Мне отмщение!» — ответил ста­рик, величественно выпрямляясь.— Не вам учить меня моим пастырским обязанностям, которые именно я на­рушил бы, проповедуя мщение. Вы слишком возбужде­ны, граф, и не способны подчиниться учению Христову, но примите совет беспристрастного друга. Призовите все ваше хладнокровие и, прежде чем принять такое важное решение, взвесьте его последствия. Преследуя банкира, вы обнажите обоюдно острый меч. Не забудь те, что в этом скандальном процессе раскроется и ваше прошлое, все ваши семейные тайны, ваша денежная за­путанность и унизительная сделка с Мейером — все об­наружится на потеху европейской публике. Ваше имя, имя князя, память вашего отца, честь Валерии, ниче­го не спасется от поношения. Не пожалеете ли вы о ва­шей злобной поспешности, когда на суде вам придется копаться в этой грязи, вновь вытаскивать этот забы­тый позор и перед всеми открыто сказать: «Я согласил­ся продать свою сестру, чтобы избежать последствий своего беспутства и жениться на любимой девушке!»

При этих спокойных словах Рудольф побледнел и опустился в кресло. Рассудок подсказывал ему, что свя­щенник прав, и что неминуемо грозившее им разоре­ние, любовь Валерии к Самуилу и многие разные дру­гие обстоятельства нельзя было придать гласности, а банкир, приводя причины, толкнувшие его на преступ­ление, мог действительно запятнать их честь.

Отец фон-Роте, внимательно следивший за измене­нием его выразительной физиономии, вздохнул свободно.

—  Я с радостью вижу, сын мой, что к вам возвра­щается спокойствие,— сказал он, пожимая руку гра­фа.—- Позвольте же предложить вам другую сторону вопроса. Вы — не только жертва. Смерть ребенка ста­вит серьезное обвинение против Рауля. Несчастная слу­чайность, которая бы возбудила сострадание к отцу, яв­ляется преступлением, коль скоро тайна обнаружится. Как бы ни был виновен банкир, он может возвратить Раулю сына здоровым и невредимым, а ему взамен вы дадите лишь труп, вы...

Он остановился, так как в кабинет вошел доктор Вальтер.

—  Продолжайте, отец Мартин, доктору все извест­но. А вы, доктор, скажите ваше мнение. Находите ли вы возможным умолчать о таком преступлении, как пре­ступление Мейера?

Отец Мартин снова повторил все, им уже сказанное, и заключил словами, что, по его мнению, процесс этот был бы позорным для обеих родовитых семей.

Доктор, внимательно выслушав представленные до­воды, после минутного, но глубокого раздумья, сказал Рудольфу:

—   Да, граф, как ни возмутительна мысль, что пре­ступник избежит наказания, но я не могу не присоеди­ниться к мнению отца фон-Роте. История эта так запу­тана, а честь обеих семей и память покойного графа настолько пострадают при ее огласке, что не знаю, есть ли основания рисковать? К тому же у князя есть вто­рой сын, а лета его и княгини дают надежду на много­численное потомство, стало быть, вопрос о прекраще­нии рода не существует. Что же касается похищенного ребенка, то он — банкир Вельден, миллионер, и ничего не теряет кроме титула.

Антуанетта побледнела и в волнении, но не вмеши­ваясь, следила за переговорами. С тревогой поглядыва­ла она на мужа, возбужденно ходившего по кабинету. Вдруг тот остановился.

—     Есть обстоятельство, о котором вы не подумали. Допустим, что я уступлю вашим доводам, но можете ли вы предположить, что родители согласятся оставить своего ребенка в руках этого лукавого человека, кото­рый и украл-то его, быть может, для того, чтобы вы­местить оскорбление, нанесенное ему самому.

—   Нет! — крикнула графиня.

— О, нет! — энергично вторил ей отец Мартин.— Я могу засвидетельствовать, что Эгон счастлив, окру­жен любовью и заботами, да и сам он любит банкира так горячо, как только ребенок может любить отца, всегда снисходительного и доброго. Позвольте тоже оп­ровергнуть ваше обвинение Мейера в лукавстве. Увле­ченный страстями, он совершил преступление, о кото­ром сам скорбит, и всячески старается загладить его. Не знаю, известно ли вам, что Рауль соблазнил жену банкира, последствием чего был ребенок. Сначала Мейер выгнал ее, но потом простил ее, снова принял в свой дом и узаконил ее ребенка, которого воспитывает как своего собственного. На это способен лишь человек с высокой душой.