Итак, Крестовые походы захлебнулись вследствие пассионарного перегрева этносоциальной системы, при котором неосуществима целенаправленная координация сил.

Предлагаемое мной объяснение причин возникновения Крестовых походов и их неудачи оригинально. Но ведь оригинален и сам подход к этнической истории как к закономерному феномену становления биосферы.

Крестовые походы католические историки считали результатом религиозного энтузиазма, протестантские – папского своекорыстия, просветители – безумия необразованных людей, экономисты – результатом кризиса феодального хозяйства Западной Европы.

Все перечисленные подходы к предмету изучения – по отдельности и даже взятые обобщенно – очевидны, правомочны, но недостаточны для объяснения явления по одной весьма простой причине. Европейские историки рассматривают крестовые походы как явление уникальное, а это-то и неверно. Если мы сравним известные нам фазы этногенезов, то обнаружим, что при переходе фазы подъема пассионарности в акматическую стремление к расширению ареала наступает столь же неуклонно, как закипание воды при 100° С и нормальном давлении.

А что же произошло после этого в Западной Европе? Оказалось, что когда избыток пассионариев (этих свободных атомов, создающих своего рода броуновское движение) был убран и исчез, то выделились лишь те пассионарии, которые остались на месте и которые быстренько-быстренько начали укреплять свои позиции. Тут им понадобились лозунги, вокруг которых они могли бы объединять своих приверженцев, а для этого стали нужны идеологи, которые сами были пассионарны и готовы были поддержать любого герцога, палатина или короля, если он давал им возможность высказывать свои идеи. Речь шла уже не о том, чтобы просто толковать Священное Писание, но о том, чтобы выступать со своими точками зрения. Эти идеологи назывались либо схоластами, если они преподавали в университетах и начальство на них не сердилось, либо ересиархами – основателями ересей, если их из университета вышибали и начальство на них почему-либо сердилось. Таким образом, разница между ними была чисто административная, потому что каждый из этих представителей средневековой мысли высказывал все, что он хотел, ссылаясь, конечно, при этом на Библию, но ведь она объемная – всегда можно подобрать соответствующую цитату.

Надо сказать, что в те времена цитаты не всегда указывались в схоластических или еретических сочинениях. Просто говорилось, что в Библии, мол, сказано так-то, а затем проповедник говорил свое, все, что ему вздумается. Заслуга университетской схоластики в том, что она ввела систему сносок, которой мы пользуемся и сейчас. Если ты ссылаешься на Библию, так укажи номер главы и стиха – в Библии все разбито на номерки. Иначе ссылку не принимали во внимание.

В результате деятельности идеологов характер столкновений в Западной Европе изменился чрезвычайно. Возникли различные программы: и такие, которые могли бы быть понятны тем субпассионариям, которые примыкали к своим вождям, и тем пассионариям, которые примыкали к разным королям или принцам, или тем гармоничникам, которые находили выгодным поддержать то или иное движение. Программы были самые разнообразные. Иногда это были программы религиозные, иногда социальные, иногда династические, но все находили своих приверженцев, пассионариев, искавших применения своей избыточной энергии. Так, очередной Крестовый поход возник внутри самой Франции. В XI–XII вв. во Франции и Италии возникло антипапское движение, даже не христианское, – альбигойцы, или катары. Эта идеологическая доктрина была дуалистична, строилась на неприятии жизни как таковой и находилась в религиозном смысле за рамками католичества. На этой идейной почве и возникло первое могучее столкновение на территории Франции. Альбигойцы повели себя настолько вызывающе, что против них был организован крестовый поход. Крестовый поход так, зря, тоже не организуешь, но альбигойцы не удержались, зарезали папского легата – посла Петро де Кастельно. Он был прислан из Рима в Тулузу, не договорился, и на обратном пути его прикончили. Ну а после того, как кровь потекла, все рыцарство Северной Франции, мечтавшее найти себе какое-нибудь дело, но не уехавшее в Палестину, потому что, во-первых, дорог проезд, а во-вторых, там они уже не требовались, бросилось истреблять этих самых альбигойцев.

Альбигойцы же были невероятно перемешаны на юге Франции с местными католиками. Причем поскольку они считали, что весь сотворенный мир – зло, а против зла все средства дозволены, в том числе и ложь, то они могли спокойно лгать, будто они самые правоверные католики, а на самом деле тайно соблюдали свои альбигойские обряды. И отличить их было невозможно. Но это не помешало войне, потому что, по существу, произошло столкновение между Северной Францией и Южной.

Глава Северной Франции, парижский король Филипп Август, официально в Крестовом походе против альбигойцев не участвовал, ибо был отлучен от церкви за грехи (а грехи у него были действительно хамские, омерзительные)[17] ; сам он не мог надеть крест и идти в Крестовый поход, но деньги на него давал.

Его соперник граф Раймунд Тулузский был просто граф, но владений имел не меньше, чем французский король, а богатств значительно больше, и был он при этом католик, а вовсе не альбигоец. Тем не менее отлученный еретик поддерживал крестоносцев, а католик поддерживал еретиков. Как видите, дело было не в лозунгах, а в стремлении победить друг друга.

А зачем, спрашивается? Почему религиозный момент, который мог бы обсуждаться в кабинетных условиях или вовсе не обсуждаться – дело совести, не все ли равно, кто как верит, – вдруг стал главным. Очевидно, была такая тяга к действию, что могла выплеснуться по любому поводу и вылилась – в формах религиозной войны.

Победил Север. Тулуза была разрушена, Лион оккупирован, все замки альбигойцев, большая часть которых были феодалами, – взяты и уничтожены. Культура, богатая провансальская культура, была растоптана северными рыцарями, которые насаждали грубые нравы среди парижан (Париж тогда был диким городом по сравнению с Тулузой, Марселем, Лионом).

Ну одержали победу, ладно. Казалось бы, на этом и успокойся. Но воевать-то хочется, а если хочется, то повод найдется.

Была выдвинута новая проблема. Вопрос о праве престолонаследия.

В начале XIV в. закончилась прямая династия Капетингов во Франции. У короля Филиппа IV Красивого умерли все три сына и осталась одна внучка – дочка старшего сына – Жанна. Ее выдали замуж за наваррского короля, и она оказалась наследницей французского престола. Но французские пэры сказали: «Негоже лилиям прясть», то есть не годится иметь женщину на престоле, и избрали ближайшего родственника короля по мужской линии – Филиппа VI Валуа. Ну какое нам, казалось бы, до этого дело? Однако есть! Вопрос о престолонаследии явился поводом для Столетней войны. Потому что у этих самых умерших трех братьев была сестрица Изабелла, которую французский король выдал замуж за английского короля Эдуарда II Плантагенета (Плантагенет – фамилия французская, происходит из Западной Франции, из Анжера). Их сын Эдуард III в потенции был король Франции и Англии одновременно. Поэтому он заявил: «А ведь я являюсь наследником французской короны, дайте мне эту корону!»

В это время в Англии уже существовал парламент, который очень скупо давал деньги на всякие королевские мероприятия. Без денег воевать нельзя. Но тут парламент почему-то ассигновал большие суммы на совершенно, казалось бы, безнадежную войну. Дело в том, что в Англии в это время было 3 миллиона человек населения, а во Франции – 22 миллиона. Франция была гораздо богаче, и французы были ничуть не слабее англичан, организация и культура у них были даже лучше, чем в Англии, и, однако, война все-таки началась, и тянулась она больше ста лет, почему и получила название Столетней.