— Но она держалась так уверенно… когда сообщила мне, что Разумовский… ваш муж… ее любовник. Она говорила, что единственное, ради чего они оба живут, — это возможность быть вместе, пожениться.
Лидия вздохнула:
— Мне жаль, ужасно жаль, но это неправда.
— А если предположить, что это так, вы все равно отказались бы развестись с ним?
Наступила пауза, прежде чем Лидия ответила:
— Капитан Грэм, если бы мой муж когда-нибудь пришел ко мне и попросил отпустить его, я бы сделала это незамедлительно. Как видите, я калека. Более шести лет назад я неудачно упала с лошади. Наверное, когда я скажу, что убеждена — мой муж до сих пор любит меня и в его жизни есть для меня место, вы подумаете, что я обманываюсь. Но, уверяю вас, это так и есть, кроме того, он предан нашим детям.
— Детям? Я даже не знал, что у вас есть дети.
— Двое. Филипу скоро двадцать один, а дочери, Кристине, семнадцать с половиной. На этой неделе она возвращается из Америки. Муж ждет не дождется ее приезда — этим летом дочь начнет выезжать…
Тимоти Грэм провел рукой по лбу, он был очень молод, и разговор давался ему нелегко.
— Все это ставит меня в тупик, — сказал он. — То, что вы рассказали, так… неожиданно, я предполагал услышать совсем иное.
— Я знаю, понимаю, — ласково произнесла Лидия. — Видите ли, в отличие от Ивана я всегда избегала быть на виду. Когда люди сталкиваются с ним, они предполагают, что его корни уходят во что-то дикое, русское и очень восточное.
К тому же, мне кажется, ему нравится мистифицировать свою публику. Но там, где начинается музыка, он не всегда может противиться эмоциям, которые она будит в других. Он гений, капитан Грэм, а гении не похожи на остальных людей.
— Могу поверить, что для него легко найдутся оправдания, — с горечью заметил Тимоти Грэм, — но Моуна так молода, мы поженились совсем недавно.
— Мне жаль, искренне жаль. — Голос Лидии дрогнул.
— Благодарю.
— Прошу вас, сделайте, как я сказала, и помиритесь с женой. Заберите ее домой, забудьте о том, что было. Возможно, в будущем вы оба еще больше оцените друг друга благодаря случившемуся. Мы многое узнаем, капитан Грэм, через страдание и боль, а не тогда, когда мы счастливы.
— Могу ли я, по крайней мере, все обдумать? — спросил Тимоти Грэм. — И я не стану дальше хлопотать о процессе, прежде чем поставлю вас в известность, к какому пришел решению.
— Вы очень добры, — улыбнулась Лидия.
Тимоти Грэм смешался, затем неловко, словно не привык к комплиментам, произнес:
— Позвольте мне сказать, миссис Станфилд, вы проявили себя в этом деле с превосходной стороны.
— Нам обоим пришлось нелегко, не так ли? Но мы разумные люди и, полагаю, вместе найдем выход, и именно тот, который принесет счастье всем, кто здесь затронут.
— Надеюсь, вы окажетесь правы, — горячо подхватил Тимоти Грэм.
Лидия протянула руку к электрическому звонку на маленьком столике возле себя.
— А теперь не хотите ли чаю? — спросила она. — Или, может быть, прохладительного?
Тимоти Грэм посмотрел на часы:
— Если позволите, я прямо сейчас отправлюсь на станцию. Есть поезд в четыре пятнадцать, я бы хотел успеть на него.
— У вас даже нет времени, чтобы выпить чего-нибудь?
— Думаю, нет, но все равно спасибо.
Лидия интуитивно поняла, что он не хочет пользоваться гостеприимством в доме ее мужа, поэтому надавила звонок и протянула ему руку:
— Тогда, до свидания, и большое вам спасибо за то, что пришли повидать меня.
— До свидания, миссис Станфилд. Я напишу вам, но если от меня не будет известий, то знайте, я последовал вашему совету и пытаюсь забыть обо всем.
Он услышал, как за его спиной горничная открыла дверь, и, еще раз произнеся слова прощания, ушел.
Через минуту или две до Лидии донесся шум отъехавшего от дома такси. Только тогда она расслабилась, откинувшись на подушки словно в изнеможении, закрыла глаза, и внезапно гримаса боли исказила ее лицо, прочертив морщины от носа ко рту, сделав ее неизмеримо старше.
Спустя несколько минут Лидия с огромным усилием наклонилась вперед, взяла телефонную трубку и прижала к уху, ожидая, пока вместо тихих гудков зазвучит голос оператора и спросит номер.
— Городской, пожалуйста, 33-880, Фэрхерст 92.
Она снова подождала, неподвижно глядя на зазор между приспущенными жалюзи и подоконником. Ей была видна часть сада с ярко-зеленой травой, тронутой солнцем, и клумбы с розами, обрамленными фиолетовыми анютиными глазками. Прямо как на картинке, подумала она и улыбнулась банальности этой мысли, затем непроизвольно у нее всплыли избитые строки гимна Реджинальда Хибера:
Пусть все прекрасно в мире этом,
Но есть в нем место злу,
Оно приходит с человеком…
Лидия ужаснулась. Неужели такое можно сказать об Иване?
Внезапно в трубке что-то щелкнуло, и незнакомый голос произнес:
— Алло.
— Могу я попросить мистера Грейнджера? Говорит миссис Станфилд.
— Одну минуту.
Большая белая бабочка закружилась над клумбой, мягко опустилась на раскрытый лепесток розы. Послышался мужской голос:
— Привет, Лидия, это ты?
— Да, Лоренс.
— Я надеялся, что ты позвонишь. Ну, какие новости?
— Он приходил, но мне кажется… да, мне кажется, все будет хорошо.
— Слава Богу! Я был уверен, что тебе удастся внушить ему немного здравого смысла.
Лидия вздохнула:
— Несчастный юноша, мне было его ужасно жаль. Он явно в жене души не чает.
— Надеюсь, он не расстроил тебя.
— Нет, он оказался очень сдержанным. Надо думать, он вообще не слишком разговорчив. Наверное, это одна из причин… — Лидия замолчала. Она сравнивала про себя Ивана и мужа Моуны Грэм, но высказать вслух свои мысли отчего-то не смогла.
— Как бы там ни было, он не начнет процесса?
— Думаю, нет. И спасибо тебе, Лоренс.
— Не благодари. Я делаю это исключительно для тебя. Ты все еще не снимаешь своего запрета сообщить обо всем Ивану?
— Прошу тебя.
— Жаль! Мне бы хотелось хоть раз высказать ему все, что я о нем думаю.
— Это очень больно ранило бы его, а пользы не принесло бы никакой.
— Наверное, ты права, но мне доставило бы большое удовольствие.
— Пожалуйста, Лоренс.
— Прости, Лидия. Все будет так, как мы договорились. Ты уверена, что не слишком устала, не расстроена?
— Совершенно уверена.
— Что ж, я позвоню, если узнаю какие-либо новости. До свидания, береги себя.
— До свидания, дорогой.
Лидия повесила трубку. Бабочка исчезла, узор из света и тени на траве медленно двигался, когда легкий ветерок покачивал ветви деревьев. Поддавшись порыву, Лидия направила кресло к окну. Там она потянулась вперед, ухватила шнур, спрятанный за шторой, и рывком подняла жалюзи на окнах. Поток солнечного света хлынул в комнату, и открылся весь вид на сад. Лидия слегка заморгала от солнца.
«Я больше не в тени», — мысленно произнесла она и закрыла глаза руками. Она не плакала, но ее охватило хаотичное буйство мыслей. «Я должна сохранить спокойствие, я должна быть благоразумной», — вновь и вновь внушала она себе.
Как было сказано Тимоти Грэму, подобное случалось не впервые. За время их совместной жизни у Ивана было много романов; она знала о них, ждала их и заставляла себя мириться с ними, как мирилась с очень многим в муже — терпеливо и с пониманием. Только когда под угрозу ставилось его благополучие — его и детей, — она вынуждена была прибегать к активным действиям, пытаясь спасти своего мужа от полагавшегося ему возмездия. Если бы не Лоренс Грейнджер, от репутации Ивана не осталось бы и следа. Лоренс любил ее, она знала это, хотя никогда не позволял себе предложить ей ничего больше теплой дружбы и доброго отношения, за что она была безгранично ему благодарна.
Он всю жизнь был поверенным Ивана. Когда-то давно дружил с его отцом и начал помогать молодому музыканту. Поначалу Лидии казалось, что Лоренс не испытывал особого энтузиазма по поводу их брака с Иваном. Возможно, с точки зрения здравого смысла этот союз выглядел абсурдно: Иван, чрезвычайно импульсивный, порывистый, с очень скромным достатком и характером, который не мог не показаться сумасбродным более чем в одном проявлении, взвалил на себя бремя в виде жены, вчерашней школьницы, совсем из другого мира. Да, для постороннего это должно было сойти за сумасшествие.