– А комиссар Меренда еще не приходил?

Анатомичка представляла собой небольшое помещение без окон. Большую часть ее занимали два стола из тускло поблескивавшей стали с просверленными в крышке дырками. У изголовья каждого стола находилась раковина. Над столами висели сосуды, соединенные с весами.

Тротти почувствовал, что в животе у него начались спазмы.

Несмотря на стоявшую в анатомичке прохладу, по спине у него по-прежнему струился пот. С потолка батарея неоновых ламп заливала помещение ровным белым светом. Подвижная лампа, висевшая на длинном консоле прямо над одним из столов, еще не горела.

Доктор Боттоне бесцветно улыбнулся:

– Как ваша девочка?

– Девочка?

– Ваша дочь, господин комиссар?

– Девочка? Пьоппи скоро тридцать, и она со дня на день ждет ребенка. Может быть, даже сегодня.

– Вот видите.

Тротти помотал головой:

– Что?

– Вы всегда о ней слишком тревожились. А ваша дочь – здоровенькая девочка. Вполне здоровая женщина. Я всегда говорил вам, комиссар, что есть предел, сверх которого родители ничего не смогут сделать для своего ребенка. – Он повернул свою узкую голову к Боатти.

Тротти указал на него рукой:

– Синьор Боатти, журналист и мой приятель. Работает над книгой о полиции.

– Как интересно, – заметил доктор Боттоне. – Рад вас здесь видеть. – За круглыми стеклами очков его глаза внимательно разглядывали журналиста. – Очень рад. – Доктор Боттоне изобразил безжизненную улыбку.

Тротти нервно вздохнул:

– Когда вы будете готовы, доктор Боттоне?

Доктор поправил указательным пальцем оправу очков.

– Сначала потребуется формальное опознание тела.

Тротти покачал головой:

– Я здесь просто так. Это дело ведет Меренда.

– Тогда нужен комиссар Меренда и кто-нибудь еще, кого он приведет для опознания. – Доктор взял кружку с кофе. Возвратившись из штата Мэриленд, где он провел год в одном из университетов, доктор пил кофе исключительно поамерикански – сильно разбавленным и безвкусным. Он посмотрел на свои часы. – Мне бы хотелось начать минут через десять.

– Через десять минут?

– Надеюсь, Меренда к этому времени подойдет.

– Я успею позвонить по телефону, доктор?

На кофейной кружке синими буквами было начертано «Orioles».

– Десять минут. – Доктор Боттоне дважды сжал и разжал пальцы левой руки. – Позже одиннадцати мне бы начинать не хотелось. К часу я надеюсь уехать из больницы. – Он смиренно пожал плечами. – Даже врачам на феррагосто лучше убираться из города.

– Десять минут.

Оставив Боатти прохлаждаться в морге, Тротти выскочил в дверь и, перепрыгивая через две ступеньки и задыхаясь, устремился вверх по лестнице. Несмотря на августовский зной, весь путь до главного входа в больницу он преодолел бегом.

Больничный привратник насвистывал арию из «Пуритан»: «Тебе, о любимая». Засунув руки в карманы, он глазел на вялый утренний поток транспорта. Свою саржевую куртку он уже успел скинуть, голову же по-прежнему прикрывала форменная фуражка с козырьком.

На улицах все еще было безлюдно.

У главного входа в больницу висели два таксофона, но ни один из них не работал. С облегчением заметив, что бар «Голиардико» на феррагосто решили не закрывать, Тротти ринулся через дорогу. Когда он вошел в столь хорошо знакомый ему зал, аромат жареного кофе и запах лимонов тут же напомнили ему о Чуффи. Со времени ее смерти он не был тут ни разу.

– Тебе, о любимая.

Двое мужчин, одетые в темно-синюю форму компании ЭНЭЛ, играли в пинбол. Один из них лихо сдвинул на затылок форменную кепку, во рту у него торчала сигарета. Сумки с инструментами они положили на игральную доску. То и дело раздавались электронные сигналы и напряженный смех игроков.

Тротти направился прямо к таксофону. Аппарат был новой конструкции – из тех, для которых нужна телефонная карточка. Тротти купил ее у мальчишки за стойкой и, сунув в щель, начал проклинать все на свете: прежде чем устройство распознало магнитную полосу, ему пришлось запихивать карточку в щель трижды.

Тротти набрал номер и стал с нетерпением ждать ответа.

– Алло!

– Господин Бельтони?

– Кого вам?

– Господина Бельтони, пожалуйста!

– Боюсь, что…

– Пожалуйста! У меня к нему срочное дело. – Тротти вытер рукой лоб. Он сильно вспотел.

Послышался звук шагов, а затем на другом конце провода кто-то снова взял трубку.

– Алло!

– Говорит Тротти.

– Господи! Какого черта вы меня изуродовали? Я в синяках, Тротти, весь в синяках.

– Бельтони, перезвони мне по этому номеру. Откуда-нибудь из автомата. Немедленно перезвони мне по телефону 34-3825. У меня нет времени.

– Я еще не одевался.

– Немедленно перезвони мне, Бельтони!

Тротти повесил трубку и вернулся в бар. За столом по пустынной улице мимо больницы с грохотом проезжали желтые автобусы. Бармен-подросток нацедил кофе, Тротти положил в чашку три ложки сахару, отхлебнул и почувствовал, как по горлу потекла обжигающая жидкость.

Когда он чайной ложкой доедал бурый, нерастворившийся в кофе сахар, зазвонил телефон. Оставив чашку на цинковой стойке, Тротти подошел к аппарату и снял трубку.

– Бельтони, мне очень жаль, что все так получилось прошлой ночью.

– Зачем вы меня избили?

– Ты сам начал вырываться от Пизанелли.

– А вы только этого и ждали.

– Слишком ты все раздуваешь, Бельтони. – Тротти помолчал. – У тебя болит что-нибудь?

– Кто там еще сидел в вашей машине?

– Один журналист, он пишет книгу. Мы с Пизанелли хотели его чуток растормошить. Дать ему немного почувствовать местный колорит.

– Нечего было меня бить по спине. А если ему нужен колорит, пусть глянет на мои синяки.

– Откуда, черт возьми, у тебя такие деньги, Бельтони?

– Они не мои.

– Тогда что же ты с ними делал – с миллионом-то лир?

– А какое ваше дело?

– Ты на свободе до тех пор, пока ты мне полезен.

– Комиссар, когда-то вы мне помогли. И я вам очень за это благодарен. Но я на вас не работаю.

– Осторожно, Бельтони, или сядешь. – Тротти невесело рассмеялся. – Это ты рассказал обо всем комиссару Габбиани?

– Я на вас не работаю, Тротти, и ничего-то вы мне не сделаете. Я уже за все заплатил. И я под защитой.

– Тебя будут защищать до тех пор, пока это устраивает меня, Бельтони. – Тротти не скрывал нетерпения. – Ты сказал Габбиани, что мы с Пизанелли хотели у тебя кое-что выяснить?

– Вы же сами велели мне это сделать, разве нет?

– Когда?

– Я все рассказал ему через автоответчик.

– Когда это было, Бельтони?

– Господи, что это с вами, Тротти? Видать, стареете.

– Когда ты звонил комиссару Габбиани?

Легкое замешательство.

– Перед тем как лечь спать. Вы же сами мне так велели.

– Ты больше никому ничего не рассказывал?

– После того как меня отделал ваш приятель Пизанелли, мне хотелось одного – где-нибудь спокойно отлежаться. Мне нужно одно – чтобы вы оставили меня в покое. И еще – чтобы яйца прошли.

– Начальнику квестуры обо всем известно.

– Тротти, передайте Пизанелли, чтобы он на улицу без трусов со стальным щитком спереди не выходил.

– Откуда начальник квестуры узнал, что я был у бара на Виктора Эммануила?

– Я все равно когда-нибудь оторву Пизанелли яйца.

– Ты ничего не сообщал начальнику квестуры?

– Я в первый раз вылез из постели пять минут назад.

– Тогда откуда все известно начальнику квестуры?

– Наверное, комиссар, публично избивая законопослушных граждан, следует все-таки проявлять побольше сдержанности.

Тротти посмотрел на часы.

– Мне нужно с тобой повидаться.

– Я очень занят.

– В половине первого. После работы – в маленьком баре напротив твоего дома.

– Оставьте меня в покое, Тротти.

– В половине первого. Часа с лишним тебе вполне хватит, чтобы умыться и почиститься. От тебя несет, как от козла. – Тротти повесил трубку. Пот по-прежнему лил с него ручьями.