— А давайте по пожарной лестнице спустимся, — предложил Сашка, — там невысоко под конец прыгать будет, я один раз спускался.

— Ты днем спускался, а и то потом месяц в гипсе ковылял, забыл что ли?

— А давайте шуметь и по трубам стучать будем, — сказала я, — кто-нибудь услышит и дворника позовет, чтобы двери открыл.

— Ага, тут-то нас всех и повяжут, тебе-то что, а Сережку вон отец сразу прибьет!

— Заткнись, — сказал Сережка, — не твоя забота, а выбираться отсюда нам надо.

Видно было, что ему очень неприятно упоминание об отце. Сережкин отец был инвалидом, он пришел с фронта без обеих ног. Я как-то слышала, бабульки во дворе обсуждали его и Сережкину мать — тетю Зину, которая зачем-то «подобрала» его, почти спившегося и пожалела, говорят он долго не пил после. Она ему трех детей родила, Сережка был младший. Но, видно, «война из него не вся вышла» — так они говорили, бабульки, качая головами, — «запил он опять по-черному». Тетя Зина уж вся извелась бедная, потому что чем дальше, тем хуже становился у него характер. Стал он драться, всем, что под руку попадет, никого не жалея, ни жену, ни детей. Тетя Зина от него прятала маленькую тележку на колесиках, на которой он передвигался, чтобы не уехал опять на базар песни петь за пиво или водку. Тогда он высовывался из окна второго этажа и ругал всех подряд. Несмотря ни на что, Сережка отца любил и очень переживал такие моменты, ему было и стыдно, и больно, и обидно… поэтому, наверное, он и играл в войну, а может и не играл вовсе, а воевал по-настоящему за своего папку…

— Нужно нам так выбраться, чтобы никто нас не узнал… маскировка нужна!

— Там на чердаке, перед дверью в соседний подъезд чьи-то простыни на веревке сушатся, я видел, — сказал Вовка.

— Соображаешь, — похвалил Сережка, — будем использовать любой подручный материал.

— А еще выть под простынями можно, как-будто мы привидения! — предложила я, у меня уже давно такая идея просила выхода.

— Посмотрим по обстоятельствам, без моей команды никто ничего не делает! Вовка, ты дуй за простынями, смотри, не слишком-то испачкай, стирал ведь кто-то… Ирка и Сашка — наружная разведка — особо не высовывайтесь, но двор возьмите под наблюдение… Жека, ты под дверь — дай знать, если услышишь что снаружи… а мы с Наташей пока план действий составим.

Сережкина уверенность придала всем храбрости, мы разошлись по постам.

Было жутковато и интересно наблюдать за жизнью двора, вытянув шею с края крыши.

— Сашка, смотри, вон твоя бабушка идет, куда это она направляется?

— Опять в карты играть собралась, к Даниловне чапает, а говорила, никогда больше с ней разговаривать не будет!

— Почему?

— Та ее в карты два вечера подряд обыграла, а потом сшила себе такое же платье, как ей папка на восьмое марта подарил.

— И только-то?

— Ты что, карты она еще стерпела, хотя сковородками на кухне два дня швырялась, а уж когда на следующий день вечером встретила Даниловну на «Топталовке» в таком же платье… вообще кошмар начался — я на кухню за чем-то сунулся, так она за мной с кухонным полотенцем по всей квартире гонялась, как за мухой!

Топталовкой называлась улица по которой машины не ездили и местное население любило по вечерам совершать пешие прогулки под сводами высоких деревьев, раскланиваясь со знакомыми, демонстрируя наряды, разглядывая наряды, демонстрируя женихов, невест, знакомых, детей, давая повод для разговоров, находя повод для разговоров, сплетен, слухов, домыслов и самых немыслимых предположений. В общем, развлекалось вовсю! Улица была довольно короткой, поэтому ходили по ней почти по кругу, как в фойе театра, с той лишь разницей, что основное представление разыгрывалось здесь же.

Мы тоже частенько с родителями там прогуливались, только для меня развлечений там было не слишком много — меня мама за руку держала, ни на шаг от себя не отпуская, так, ей казалось, должна прогуливаться хорошая семья — родители «под ручку» и ведут за руку аккуратно одетую девочку. Кудряшки у девочки красиво уложены по плечам, на платье ни одной складочки… скука смертная! Иногда только, если за руку меня держал папка — маме вдруг понадобились обе руки для разговора с подружкой какой-нибудь — не объяснишь ведь, как складочки по подолу расходятся в обе стороны, используя одну руку, или еще чего… тогда я потихооооньку начинала ладошкой в папкиной большой руке покручивать, он шаги замедлял, отставая от увлеченной разговорами мамы и… свобода! Дальше вечер принимал совершенно другой оборот — волосы растрепаны, платье помято, зато весело! Да и дел у меня своих много, чего зря время тратить на бессмысленное топтание.

Тут Сашка дворника заметил, тот из двери показался. Дворник завернул за угол дома, мы побежали к другому концу крыши посмотреть куда он направляется. Железо под нашими ногами неожиданно загрохотало и мы, свесившись вниз, увидели, что дворник услышавший этот грохот, задрав голову, смотрит прямо на нас. От неожиданности мы отпрянули назад и, не раздумывая, с шумом помчались назад к Сережке.

— Тихо, вы… всю улицу на ноги поднимете!

— Он нас заметил… сейчас здесь будет… скорее думай чего-нибудь!

— Тоже мне — разведка… надейся на вас!

Подошел Вовка с кучей простыней. Мы все уставились на Сережку, ожидая от него решения.

— Ну что ж, делать нечего, времени у нас уже ни на что другое нет… разбирайте простыни. Постарайтесь закутаться так, чтобы понять было нельзя кто под ними — с головой закутывайтесь, но чтобы видеть и передвигаться смогли. У дворника фонарь есть… встанем в ближнем углу все вместе, он войдет, осветит слуховое окно и пойдет на крышу, а мы тем временем по стенке будем тихо продвигаться к двери. И, только по моей команде, — бегом в дверь, по лестнице, и во дворе врассыпную! Не забудьте простыни на первом этаже оставить, в них во двор не высовывайтесь. До этого — держимся вместе, никого не бросаем, если дворник кого-то схватит — все остаются, поняли? А то — дополнительно объясню, — он показал кулак.

Никто не спорил, план был хорошим, а в беде у нас и так никого не бросали. Мы покивали головами и разобрали простыни. Их хватило на всех, а две лишних простыни мы с Наташей на веревки повесили рядом с нами.