«В лето … года шла война с ватами» (из летописи).

Такое вступление постоянно встречалось в те мрачные и тревожные времена, которым я хотел бы уделить внимание.

Полагаю, всякий способен отличить историческую прозу от летописи, хотя их различие составляет не осмысление фактов прошлого, а его яркое, живое изображение — ибо редко какая историческая повесть не содержит элементов летописи, а летопись, в свою очередь, не обходится без исторического изложения фактов.

Нам неизвестно, кто вел эту летопись. Вполне возможно, ее излагали несколько человек, живущих в уединенном, безопасном месте, там, где можно было сохранить самые ценные сокровища Телнарии — ее письменность и историю.

«В лето … года шла война с ватами».

Несомненно, подобному факту можно найти объяснение. Летописцы, живущие в уединении, намеренно отстранялись от мирской суеты. Жизнь в мире казалась им слишком незначительной и не представляла интереса. Летописцы имели слишком мало общего с предметом своего изучения; они стремились только к собственному спасению, а достичь его можно было, отстранившись от мира. Кроме того, летописцы, вероятно, слишком мало знали о мире, который они покинули, и довольствовались слухами и рассказами странствующих купцов. Однако они вели летопись — не будь этих людей, нам осталось бы гораздо меньше сведений о давних и мрачных временах.

«В лето … года шла война с ватами».

Стоит вслушаться — и за этой лаконичной фразой перед мысленным взором возникают корабли, ревущие двигатели, горящие остовы, звуки боевых труб, грохот и лязг оружия, топот бегущих ног, вопли, бряцанье стали. Конечно, не все сообщения летописи настолько выразительны. Я выбрал эту фразу потому, что мой рассказ относится к тем годам, на протяжении которых шла война с ватами.

Иногда меня удивляет, откуда у людей берется желание рассказывать — подозреваю, люди всегда занимались этим. Вероятно, давным-давно место рассказов занимали песни, танцы и наскальные рисунки. В конце концов, человек — это животное, одаренное способностью рассказывать о событиях. В самом деле, практических причин для рассказов или пения не существует — их просто приятно слушать. Может, быть, рассказы и песни, подобно способностям человека видеть, думать и дышать, имеют внутреннее оправдание, какие-нибудь собственные причины.

Далее я постараюсь выражать свои мысли простыми, знакомыми словами, ибо существуют слова, с которыми мы живем и понимаем друг друга, и планеты, на которых понятен подобный язык. Я не стану упоминать о непостижимых расстояниях, загадках и парадоксах времени, о временных разрывах, как сталкиваются и разрушаются стены времени, о том, как ритмично, подобно приливам и отливам, открываются и вновь наглухо замуровываются временные врата. Хотя обо всем этом говорится в моей книге, эти события занимают в ней незначительное место.

За окном идет дождь. Вода стекает по раме и скапливается на подоконнике.

Больше всего меня пугает необозримость мира. Должно быть, в каждой капле, совсем рядом бегущей по стеклу, есть бесконечно малое существо — оно только что испытало первый проблеск сознания и теперь благоговейно трепещет перед своей вселенной. И наверное, мы сами, со всем нашим временем и пространством, обширностью нашей собственной вселенной, бесконечность которой приводит нас в трепет — мы тоже всего лишь лежим на чьем-то подоконнике, занимая малую часть капли другого, гигантского мира.

Однако значительность человека не измеряется его величиной, важностью существования, которое он влачит в то или иное время, в том или ином месте — в бесконечно малые промежутки времени и пространства; не измеряется его значительность и тем, какую длину занимает его тело — а лишь его разумом и душой, какими бы крошечными, порочными и невежественными они ни были. В своем тесном мирке за непродолжительное время человек способен совершать такие деяния, в которых он оказывается среди самых величественных и отдаленных звезд. Улыбкой, жестом, смехом, песней — всеми этими столь незначительными, на первый взгляд, действиями человек преодолевает измерения, бросает вызов времени и пространству.

Как видите, величие нельзя измерить. Значительность человека не выражается квадратными кулаками.

Следует понять, что в те давние и тревожные времена существовали миллиарды миров, совершающих свой круговорот, проходили неисчислимые дни и ночи, начинались и угасали времена года, как обычно, растения расцветали и увядали, как предназначила им природа, а человек и другие существа, похожие или не похожие на него, появлялись, жили и умирали. Как видите, те времена не слишком отличались от наших.

Я написал свою книгу не ради поучения или наставления, не имел целью хвалу или поругание. Я даже не пытался ничего объяснить или понять, ибо кто воистину способен понять столь сложные вещи!? Цель моя была проста — я всего лишь хотел поведать о случившемся.

Давным-давно, в мрачные и беспокойные времена крылья Телнарианской Империи простирались на целые галактики. Действие моего рассказа начинается на отдаленной планете Тереннии, в цирке.

Заметки к рукописи за номером 122В, Валенской

1. Летописец:

Неизвестно (во всяком случае, в наше время), кто был летописец или историк, составивший данную версию Телнарианской истории. Однако в ней есть много общего с прочими различными рукописями. Интересно было бы поразмыслить об этом. Может быть, когда летописцы вели записи или слагали песни, они пользовались известностью и даже не предполагали, что их имена забудутся, окажутся унесенными на ветрах времени. Возможно, они считали, что их имена запомнятся навсегда. Как много основателей городов и народов, обладателей престолов, военачальников, правителей государств, первооткрывателей и претендентов на мировое господство не разделяли подобных заблуждений! В большинстве случаев мы даже не знаем, кто дал названия планетам Солнечной системы. Сколько бессмертных личностей умерло в нашей памяти, сколько вечных божеств и незабвенных гениев напрочь забыто! Но, думается мне, причины кроются не во власти времени: летописцы не желали составить себе славу на чужом труде, любви и боли — нет, они мыслили запечатлеть последовательность, красоту и величие событий. Они не принадлежали к той породе людей, для которых самое важное — сказать: «Я сделал это!»; скорее, они предпочитали говорить: «Сделано!» Нельзя даже понять, был ли творцом летописи один человек или несколько, была ли рукопись завершена сразу или в нее постепенно вносились дополнения и толкования. Ясно только, что в распоряжении летописца или летописцев были различные рукописи и документы, которые, насколько нам известно, не сохранились. По различным подробностям ученые и толкователи сделали вывод, что автор был более причастен к упоминаемым им событиям, чем кажется на первый взгляд. Это маловероятно, однако многое покрыто мраком неизвестности.

2. Рукописи:

О существовании Телнарианской истории известно уже несколько веков, но вначале только по ссылкам, которые кажутся вполне определенными, и нескольким упоминаниям — менее однозначным и спорным — у известных авторов-классиков: знаменитого Асклепмодоруса, певца Олрионского; Ши-Тунга, которому приписывают основание Имперской академии в Хинане; Умака, советника Креона, лорда Коратона; Филипа, графа Таурин-Марчеса, который, по-видимому, завершил свои труды в изгнании; Региуса, наставника тирана Урика и третьего избранника из Каша; Леланда, придворного Лемантина; и Гейбанда Бенеллианского, который служил секретарем у Лорена, принца Ростердама.

Первые отрывочные сведения из Телнарианской истории появились четыреста лет назад, когда случайно при постройке Андирианского канала землекопы наткнулись на тайник с рукописями. Как иногда бывает, подлинность упомянутых событий была признана бесспорной, и начались кропотливые серьезные поиски в бесчисленных архивах, библиотеках и сокровищницах. К смущению ученых, было обнаружено более сорока версий истории или отрывков рукописей — они хранились разрозненно и были полностью забыты. Конечно, эти рукописи были не подлинниками, а копиями с копий. Недоумение по поводу их множества и привело к тому, что прежде их подлинность ставилась под сомнение. Ясно, что различные версии датировались по-разному, были выполнены разными людьми. Даже даты написания, копирования или занесения этих рукописей в архив различались. Вероятно, вскоре были выделены подлинные документы, на которые имелись ссылки у классиков, но если так, то почему эти подлинники не были обнародованы, дабы их открыватели могли пожать плоды собственного труда? Некоторые из отрывков оказались дополняющими друг друга, иные были совершенно самостоятельными. Это касалось почти всех рукописей, к какому бы веку они ни относились и где бы ни были найдены. Их происхождение остается туманным. Вероятно, где-нибудь в забытых архивах другие рукописи, подобно этим, ожидают своего часа — но за это трудно ручаться.