Стил. Я рад, что уже началось, сэр. Было бы очень жаль, если бы вы выступили с этой речью.

Мор. И ты, Стил?

Стил. Я хочу сказать, что если война действительно началась…

Мор. Понятно. (Рвет записку.) А об этом помалкивайте.

Стил. Я вам еще нужен?

Мор вынимает из внутреннего кармана бумаги и швыряет их на бюро.

Мор. Ответьте на них.

Стил (идет к бюро). Фезерби был просто омерзителен. (Начинает писать.)

Мор снова охвачен внутренней борьбой.

Ни малейшего представления о том, что существует две стороны вопроса.

Мор бросает на него быстрый взгляд, украдкой подходит к обеденному столу и берет свои заметки. Сунув их под мышку, он возвращается к двери на террасу и там останавливается в нерешительности.

Вот вершина его красноречия (подражая): «Мы должны наконец показать Наглости, что Достоинство не дремлет!»

Мор (выходит на террасу). Какой прелестный тихий вечер!

Стил. Это ответ больничному комитету «Коттедж-Госпитал». Написать, что вы будете у них председательствовать?

Мор. Нет.

Стил пишет. Затем он поднимает глаза и видит, что Мора нет в комнате. Он идет к стеклянной двери, смотрит направо и налево, возвращается к бюро и уже хочет снова сесть, как вдруг новая мысль заставляет его в испуге остановиться. Он снова идет к двери. Затем, схватив шляпу, поспешно выходит через террасу. Когда он скрывается, из передней входит Кэтрин. Выглянув на террасу, она идет к окну; некоторое время стоит там и прислушивается, затем с беспокойством возвращается. Олив, тихонько подкравшись к ней из-за занавески, обнимает ее за талию.

Кэтрин. Ах, доченька! Как ты напугала меня! Что ты тут делаешь, маленькая шалунья!

Олив. Я уже все объяснила папе. Ведь второй раз повторять не нужно, правда?

Кэтрин. Где папа?

Олив. Он ушел.

Кэтрин. Когда?

Олив. Да вот только что, а мистер Стил побежал за ним, как кролик.

Музыка умолкает.

Ну, ясно: им не заплатили.

Кэтрин. А теперь — моментально наверх! Не могу понять, как ты здесь очутилась.

Олив. А я могу. (Заискивающим тоном.) Если ты заплатишь им, мамочка, они наверняка сыграют еще.

Кэтрин. Ну, дай им вот это. Но только еще одну — не больше!

Она дает Олив монету, та бежит с ней к окну; открывает боковое стекло и кричит музыкантам.

Олив. Ловите! И, пожалуйста, сыграйте еще одну песенку! (Возвращается от окна и, видя, что мать погружена в свои мысли, ластится к ней.) У тебя что-нибудь болит?

Кэтрин. У меня все болит, дорогая!

Олив. О!

Музыканты заиграли танец.

О! Мамочка! Я буду танцевать! (Сбрасывает с себя синие туфельки и начинает танцевать и прыгать.)

Хьюберт входит из передней. С минуту он стоит, наблюдает за своей племянницей, а Кэтрин глядит на него.

Хьюберт. Стивен ушел!

Кэтрин. Знаю… Остановись же, Олив!

Олив. А вы умеете так танцевать, дядя?

Хьюберт. Да, мой цыпленочек, еще как!

Кэтрин. Хватит, Олив!

Музыканты внезапно оборвали мелодию на середине такта. С улицы доносятся отдаленные выкрики.

Олив. Слушай, дядя! Какой странный шум!

Хьюберт и Кэтрин внимательно прислушиваются, а Олив пристально смотрит на них. Хьюберт идет к окну. Звуки слышны все ближе. Доносятся слова: «Покупайте газеты! Война! Наши войска перешли границу! Жестокие бои! Покупайте газеты!»

Кэтрин (сдавленным голосом). Да! Вот оно!

Уличные крики слышны с разных сторон, причем можно отчетливо различить два голоса: «Война! Кому газеты?! Жестокие бои на границе! Покупайте газеты!»

Закрой окно! Не могу слышать эти исступленные крики.

Хьюберт закрывает окно, в это время из передней входит няня. Это пожилая женщина, по-матерински решительная. Она устремляет на Олив строгий взгляд, но тут до нее доносятся уличные крики.

Няня. О! Неужели началось?

Хьюберт отходит от окна.

Ваш полк уже отправляется, мистер Хьюберт?

Хьюберт. Да, нянечка.

Няня. О боже мой! Что будет с моим мальчиком!

Кэтрин (делает ей знаки, показывая на Олив, которая стоит с широко раскрытыми глазами). Няня!

Хьюберт. Я не дам его в обиду, няня!

Няня. А он-то как раз жениться собрался. Да и вы еще и года не прошло, как женаты. Ах, мистер Хьюберт, вы уж в самом деле поберегите и себя и его: оба такие отчаянные!

Хьюберт. Я-то нет, няня!

Няня пристально смотрит ему в лицо, затем пальцем манит к себе Олив.

Олив (улавливая вокруг себя что-то новое в настроении взрослых, покорно идет к ней). Спокойной ночи, дядя! Няня, ты знаешь, почему мне нужно было спуститься вниз? (Горячим шепотом.) Это секрет! (Выходит с няней в переднюю, и слышно, как она говорит.) Расскажи мне все про войну!

Хьюберт (подавляя волнение; с нарочитой грубоватостью). Мы отплываем в пятницу, Кэт. Ты уж позаботься об Элен, сестричка.

Кэт. О! Как бы я хотела… Почему… женщины… не могут сражаться?

Хьюберт. Да, нелегко тебе со Стивеном и с его взглядами. Но раз война уже началась, он быстро опомнится.

Кэтрин качает головой, затем внезапно бросается к нему на шею и горячо обнимает его. И все подавлявшиеся ею чувства как будто нашли себе выход в этом объятии. Дверь из передней открывается, и снаружи слышен голос сэра Джона: «Хорошо, я найду ее!»

Кэтрин. Отец!

Входит сэр Джон.

Сэр Джон. Стивен получил мою записку? Я послал ее сразу же, как приехал в военное министерство.

Кэтрин. Наверно, получил. (Замечает разорванную записку на столе.) Ну, конечно, да.

Сэр Джон. Газетчики уже выкрикивают последние новости. Слава богу, что я успел удержать его от этой безумной речи.

Кэтрин. Вы уверены в этом?

Сэр Джон. А как же? Неужели он окажется таким феноменальным ослом?

Кэтрин. Боюсь, что да. (Идет к двери на террасу.) Скоро мы все узнаем.

Сэр Джон, пристально взглянув на нее, идет к Хьюберту.

Сэр Джон. Не теряй бодрости, мальчик мой. Родина прежде всего!

Они крепко жмут друг другу руки. Кэтрин отшатнулась от двери. С террасы вбегает запыхавшийся Стил.

Стил. Мистер Мор вернулся?

Кэтрин. Нет. Он выступал?

Стил. Да.

Кэтрин. Против войны?

Стил. Да.

Сэр Джон. Как? После того как я…

Сэр Джон стоит неподвижно, выпрямившись, затем поворачивается и выходит прямо в переднюю. По знаку Кэтрин Хьюберт следует за ним.

Кэтрин. Итак, мистер Стил…

Стил (все еще с трудом переводя дыхание и волнуясь). Мы были здесь, но ему как-то удалось ускользнуть от меня. Он, должно быть, отправился прямо в парламент. Я помчался туда, но когда я попал на галерею, он уже начал говорить. Все ожидали чего-то особенного: такой тишины я никогда раньше не слышал. Он завладел их вниманием с первых же слов: мертвая тишина, каждое слово было отчетливо слышно. На некоторых он произвел впечатление. Но все время в тишине чувствовалось что-то… вроде бурлящего подводного течения. А затем Шеррат, — кажется, он, — начал… и видно было, как в них нарастал гнев; но мистер Мор подавлял их своим спокойствием! Какое самообладание! В жизни я не видел ничего подобного. Затем по всей палате пронесся шепот, что военные действия начались. И тут произошел взрыв, полное смятение, — его прямо готовы были убить. Кто-то стал тянуть его за фалды, чтобы он сел, но он отшвырнул его и продолжал говорить. Потом он внезапно оборвал речь и вышел. Шум мгновенно стих. Все продолжалось не больше пяти минут. Это было величественно, миссис Мор, как поток лавы из вулкана… Он один только и сохранял хладнокровие. Я ни за что на свете не хотел бы пропустить это зрелище. Это было просто великолепно!