– Кто она? – спросил он. – Это Шарлотт Шульц, да или нет?

Мне понадобилась секунда, чтобы вспомнить, что это ее настоящее имя. Я кивнул.

– Мы ждем, – скомандовал снайпер.

Мы подождали. Я полностью овладел своими руками и ногами.

– И чего мы ждем? – спросил я.

Он не ответил. Мне очень хотелось обезоружить его. В остросюжетных романах профессионального убийцу очень легко обезоруживают. Можно потянуть за ковер, и он падает, как дурак, либо в него запускают настольной лампой, либо бросают в камин баллончик с газом для зажигалки, и он взрывается, отвлекая внимание убийцы. Но в этой проклятой комнате не было ни ковра, ни настольной лампы, ни баллончика – ничего, кроме мебели и четырех стен. Папаша-Ругер открыл рот и произнес неодобрительно:

– Вы не двигаетесь с места.

Я замер. Я бы мог снять ботинок и запустить им в электролампу. Но у меня ботинки на шнурках, я не хиппи. Когда я попытался тайком развязать узел, Папаша-Ругер снова открыл рот.

– Тарпон, – сказал он, – прекратите валять дурака.

Я прекратил.

В этот момент в комнату вошел приятель Папаши-Ругера. Он держал под мышкой автомат бородатого номер два, а в руке – «маузер», который я определил сразу же, потому что это изящное и очень быстрое оружие, которое делает большие дыры.

Оба типа стали с живостью лопотать на своем языке, они разговаривали очень приветливо, что было неожиданно для двух убийц.

– Вы случайно не понимаете, что они говорят? – спросил я малышку без особой надежды.

Она кивнула. Вид у нее был совершенно ошеломленный.

– Они поймали моих... моих приятелей. У запасного выхода. Они закрыли их внизу.

– Живых? – спросил я.

Я был готов ко всему, даже к самому худшему.

– Кажется, да. Пока.

– Они говорят по-английски?

– На американском. Это подонки. Вы довольны?

– Я просто интересуюсь.

Человек с «маузером» поставил автомат у стены и прислонился к ней, направив на нас пистолет. Папаша-Ругер подошел к нам, избегая попасть на линию огня своего приятеля.

– Вы не двигаетесь, – сказал он. – Я вас обыскиваю.

Он снова взял мои ключи, мои часы и шариковую ручку, а у Мемфис Шарль – косметичку, пилку для ногтей и бумажник.

– Вы не двигаетесь, – сказал он (это был уже четвертый или пятый раз).

Он и его приспешник вышли, пятясь, из комнаты и закрыли за собой дверь. Я услышал, как в замке повернулся ключ. Некоторое время Мемфис Шарль и я оставались неподвижными и прислушивались к их шагам, удалявшимся по лестнице вниз, затем девушка подбежала к окну и открыла его.

– Позвольте мне! – крикнул я, неловко встав на ноги.

Она застыла, но не из-за меня, затем закрыла окно.

– Там внизу еще третий, – тихо произнесла она.

Я подошел к окну и посмотрел через стекло. Я еле различил силуэт человека, курящего у крыльца. Должно быть, это шофер «торнадо», предположил я. Он был слишком далеко, чтобы я смог прыгнуть на него.

Я осмотрел окрестности, чтобы представить себе декорацию. Мы находились на втором этаже дома, одиноко стоявшего посередине заброшенного сада, который я смутно различал благодаря свету, падавшему из комнаты. Вокруг была сплошная темнота, не считая нескольких огоньков на расстоянии одного или двух километров. В какой-то момент фары осветили горизонт и кривую линию холма.

– Где мы? – спросил я.

– В Валь д'Уаз. Недалеко от Мани-ан-Вексен.

Я повернулся к девушке.

– Вы хотели видеть меня?

– Что?!

Это было восклицание приглушенное, но не возмущенное.

– Вы, по всей вероятности, из леваков, – сказал я. – Либо Гризельда Запата была левачкой, но мне кажется, что скорее вы. Хорошо. Кто-то убивает Гризельду. Вы просите у меня помощи, и я вам отказываю. Хорошо. Вы ищете помощь в другом месте, у ваших друзей. Хорошо.

– Перестаньте говорить «хорошо»! – взвизгнула она.

– О'кей. Итак, вас приютили ваши приятели, и через некоторое время вы отправляете их за мной. Видимо, вы хотите мне сообщить нечто важное.

– О... – произнесла она, нервно дернув головой, но без отрицательного жеста.

– Добавлю к этому, что ваши друзья абсолютно чокнутые, – сказал я. – На кой черт им понадобилась эта диверсия? Вы уверены, что раненая девушка выживет?

Мемфис Шарль оперлась о стену. Под глазами у нее были круги. Она кивнула с некоторой неуверенностью.

– Я... я думаю, – сказала она. – Я не видела... раненую, они не привозили ее сюда, но пуля вышла, как мне сказали. Она вошла только в мякоть бедра и не задела кость. Они могут... У них есть все необходимое, чтобы помочь ей.

– Ну и заварили вы кашу, – сказал я.

Я заметил, что у меня дрожат руки. То ли от ярости, то ли от голода.

– Это вы ее заварили! – крикнула она. – Если бы вы с самого начала согласились мне помочь, мы бы сейчас не были здесь!

Интересно, где бы мы были. Вероятно, оба за решеткой. Я вздохнул. К чему дискутировать? Я присел на край кровати.

– Что они имели в виду, когда говорили, что я получил инструкции? – спросил я. – При чем здесь бывший жандарм Форан?

– Ни при чем.

– Ни при чем?! – крикнул я.

– У вас не будет сигареты? – спросила она.

– Нет.

– Вы раздражаете меня.

Это было уж чересчур, но я ничего не ответил, и ей пришлось обойтись без курения, но она тем не менее продолжала говорить.

– Вы знаете, – сказала она, – я чувствовала себя здесь как пленница. Конечно, эти трое парней и раненая девушка, которую вы видели, – все они мои друзья, но я не очень хорошо знаю их.

– Однако вы пришли к ним.

– Сначала я обратилась к вам, хотя вас практически не знала.

«Допустим», – подумал я и ворчливо сказал вслух:

– Продолжайте.

– Единственными, кого я знала и у кого был хоть какой-то опыт подполья, – это были они. Я думаю, они ультралевые.

На самом деле их левачество перешло все границы. Но я не хотел дискутировать. И так все было слишком сложно.

– Я знаю, – сказал я. – А взрывчатка в подвале тоже их?

– Я оказала им услугу.

Она обезоруживала меня, осмелюсь сказать.

– Одним словом, – продолжала она, – выйдя от вас, я пошла к ним. Мне, правда, пришлось кое-что приукрасить, для того чтобы они согласились мне помочь, но обойдемся без деталей.

– Нет, – сказал я, – не обойдемся без деталей. Что вам пришлось приукрасить?

Она снова нервно задергала головой.

– Я дала им понять, что это я должна была быть на месте Гризельды, что ее, по всей вероятности, убили по ошибке и что во всем этом замешана политика. Не смотрите на меня такими глазами!

– Какими глазами я на вас смотрю?

– Вы смотрите на меня, как мой отец, когда он считал, что я наделала глупостей.

– Я не ваш отец.

– Но вы считаете, что я наделала глупостей.

– А вы?

Она стала ходить по комнате, не глядя на меня. Она спросила еще раз, нет ли у меня сигареты, и я ей сказал, что по-прежнему нет.

– Я не представляю себе, – сказала она: – Они играют в жуткое кино, они говорят о терроризме ночи напролет, они боятся пользоваться телефоном, потому что уверены, что все телефоны Франции и Наварры прослушиваются. Из того, что я им рассказала, они навоображали себе бог знает что.

Она повернулась ко мне и снова тряхнула головой очень странным жестом, снизу вверх, вероятно чтобы откинуть волосы назад, но создавалось впечатление, будто она тонет и пытается удержать голову над водой.

– Это правда, что вы были в одном жандармском подразделении с Шарлем Фораном? – спросила она.

– Да. А почему вы спрашиваете об этом?

– Вы знаете, что он организовал патрональную милицию?

– Да, знаю, – сказал я.

Я не стал уточнять, что узнал об этом накануне от самого Форана. Она бы подпрыгнула до потолка.

– И этого достаточно, чтобы ваши друзья вообразили, что я доносчик? А почему, в таком случае, не израильский шпион?

– О! – воскликнула Мемфис Шарль. – Об этом они тоже думали...

Она села на кровать рядом со мной.