– Я хочу сдаться в полицию, – сказала она усталым голосом. – Я хотела... Стоило мне пробыть здесь несколько часов, как мне захотелось прекратить все это и сдаться в полицию. Но мои... друзья никогда бы не допустили этого. Я слишком много знаю, я знаю эту подпольную квартиру... Я заставила их поверить в то, что причастна к политическому убийству... Какая я дура!

– Не расстраивайтесь, – сказал я довольно рассеянно. – Это ничего не изменит. И это не объясняет мне того, почему меня схватили на улице.

– Я хотела вас видеть. Я думала, что вдвоем нам удастся отсюда выбраться.

– Очень мило с вашей стороны втянуть меня таким образом во все это дерьмо. В одиночку вы не могли из него вылезти. И вы надеетесь, что я вам поверю?

– Черт побери, – крикнула, она. – Почему вам все приходится объяснять по три раза! Они живут в мечтах. Они были уверены, что если я пойду в полицию, то меня убьют. Они хотели защитить меня, в том числе и от меня самой.

Я тряхнул головой, чтобы прочистить мозги. Я начинал терять связь с реальностью из-за недостатка пищи или сна – не знаю. Разумеется, история Мемфис Шарль была неправдоподобной, но что в наши дни правдоподобно? Двадцатилетние парни нападают на комиссариаты и закидывают их бутылками со взрывчаткой, и я убиваю парня, кинув ему в лицо гранату. Мир сошел с ума. Мне следовало поехать к маме, как я намеревался это сделать.

– Почему ваши друзья не пришли просто ко мне? – простонал я.

– Внизу стоял полицейский и следил за вами. Им пришлось нейтрализовать его.

– Пришлось, – повторил я.

– Во всяком случае, – сказала Мемфис Шарль, – даже если они были чокнутыми с самого начала, в конечном счете они приобрели на это право. Это как магия, – добавила она таинственно. – В конце концов все получается. Люди танцуют, чтобы вызвать дождь, и рано или поздно дождь пойдет.

– Дождь? – спросил я. (Я чувствовал себя абсолютно сбитым с толку.)

– Эти парни, которые напали на вас, – сказала Мемфис Шарль, – израильские агенты. Это очевидно.

Когда Папаша-Ругер открыл дверь, я еще не пришел в себя. Сумасшествие заразно. В моей голове все перемешалось! А Хейман тоже израильский агент? Может быть, действительно в тот вечер пытались убить Мемфис Шарль? К тому же меня не покидала мысль об отбивной с картофелем фри. В общем, в голове была полная каша. Беарнский соус тек по лицу палестинцев, то есть в моей голове.

– Вы идете с нами, – заявил Папаша-Ругер.

Я спросил куда. Он покачал головой и улыбнулся.

– Еще одно свидание с плачущим толстяком? – спросил я.

Он пожал плечами. Я взял Мемфис Шарль под руку. Мне было приятно прикоснуться к ней. Ее била нервная дрожь.

– Они закопают нас в саду, – заключила она.

– Замолчите, – сказал я. – Вы мне мешаете думать.

Пока мы выходили, Папаша-Ругер продолжал вращать в воздухе своей пушкой. На лестничной клетке нас поджидал человек с «маузером». Если бы я действительно думал, что они собираются нас укокошить, я бы в этот момент наделал много глупостей.

Но я думаю, что свихнулся лишь до какой-то определенной степени. Я послушно спустился по лестнице, держа под руку Мемфис Шарль. Убийцы шли следом за нами.

Лестница оканчивалась небольшим коридором, в обоих концах которого находились двери (одна внутренняя, подумал я, другая, с матовыми стеклами, – входная). В вестибюле было еще две закрытых двери. Нас толкали к входной двери, и я не знаю, как бы события разворачивались дальше, если бы я позволил им разворачиваться. Дело в том, что в этом подобии вестибюля я неожиданно услышал приглушенный протяжный звук, напоминающий стон недобитого кролика. Он доносился из-за одной из двух закрытых дверей, мимо которых мы как раз проходили. Я, не раздумывая, открыл дверь.

В комнате не было окон, и она освещалась лампой. Это была мастерская с проходящими по ней вдоль стен канализационными трубами. К ним, бледные как полотно, были привязаны оба бородача. Араб был прикручен к козлам. Одна его рука была зажата в тиски, и это он стонал, как недобитый кролик. Его пальцы были красно-черного цвета.

Я отпустил руку Мемфис Шарль. Папаша-Ругер схватил ее, чтобы удержать и не впустить в комнату. Его напарник уже доставал из кармана свой красивый «маузер». Я успел сделать шаг в мастерскую, и в поле моего зрения попали инструменты, висящие на стене справа. Я не осознавал, что делаю, так как мои действия опережали мысли. Я схватил молоток и ударил им по кисти человека с «маузером».

Он вскрикнул от боли и ярости, но сдержанно, сжав зубы, и я обрушился на него всем своим весом, размахивая молотком. Он упал на спину и стукнулся головой о плиты. «Маузер» упал на пол.

В этот момент Папаша-Ругер попытался нацелить на меня свое оружие, но Мемфис Шарль повисла у него на руке, кусая его и царапая. Одновременно она осыпала его такой отборной бранью, какой я еще никогда не слышал в устах девушки, несмотря на то, что я живу далеко не в аристократическом квартале. Снайпер тоже выругался и ударил девушку по голове, но в этот момент я хватил его молотком и он рухнул. Из мастерской неслись вопли двух бородачей, зовущих на помощь. Хорошо, что дом стоял особняком от других.

Я схватил Мемфис Шарль, оглушенную ударом и царапающую мне руку, и быстро втащил ее в мастерскую. Мимоходом я еще раз стукнул молотком по голове человека с «маузером», начавшего было шевелиться. В этот момент я заметил, что входная дверь приоткрылась, и запустил молотком в матовые стекла, подбирая с пола «маузер». Стекло разлетелось на куски, и я увидел шофера «торнадо» с ошеломленным лицом и «кольтом» в руке.

– Не двигайтесь, или я стреляю, – крикнул я как дурак, и он выстрелил в меня.

Раздался такой оглушительный грохот, что я закрыл глаза и на ощупь спустил курок «маузера». Когда же открыл глаза, шофера не было, а я сам находился в дверях мастерской, поставив одно колено на пол. Не помню, когда это я встал на колени. Я ощупал себя и убедился, что невредим.

Я обернулся и заметил, что Папаши-Ругера не было на том месте, где я его оставил. Когда их шофер стрелял, он как раз опускался на пол, и пуля из «кольта» угодила в его голову, а удар отнес его тело метра на два назад. Сейчас он лежал у основания лестницы, а его голова, или то, что от нее осталось – лежала на первой нижней ступеньке. Я недоумевал и спрашивал себя: неужели при жизни он так же плохо водил машину, как шофер стрелял?

– Что... что... Что произошло? – спросила меня Мемфис Шарль.

У нее стучали зубы. Она вся съежилась и прижалась к стене, уперев подбородок в колени и зажав уши руками. В вестибюле пахло порохом.

– Тсс... – произнес я, осматривая входную дверь.

Посередине нижней деревянной части я обнаружил след от моей пули, то есть «маузера» тридцать второго калибра, которая, в принципе, без проблем может пройти сквозь дверь. Я почувствовал во рту горький привкус, дополз до двери, зацепил створку одним пальцем и потянул ее на себя, готовый к новому обмену любезностями.

Обмена не последовало. Шофер лежал, распластавшись на спине, перед дверью. В его груди была черная дыра величиной с тарелку, и она продолжала увеличиваться. Свет, идущий из коридора, отражался в открытых глазах шофера. Выходит, я его тоже убил, не зная, за что. Мне стало плохо, и я поднес левую руку ко рту и вцепился зубами в фаланги пальцев. Меня сильно тошнило, но все обошлось.

Я с трудом поднялся, опустив руку с «маузером» вдоль туловища, и вернулся в мастерскую. Прежде всего мне хотелось заняться арабом, но Мемфис Шарль уже разжала тиски и освободила его руку. Оба бородача по-прежнему были подвешены к канализационным трубам, как совы на двери сарая, и ревели как ослы.

– Отвяжи нас! Отвяжи нас, сволочь.

– Отвязать их? – спросила меня Мемфис Шарль.

Я колебался. Я посмотрел на араба, который был еще привязан к козлам. Он положил перед собой раненую руку и дул на нее. У него было сломано три пальца. Ему было очень больно.