– А-а, знал, – протянул велосипедист. – Сразу бы так и говорил, что знал. Если знал – дело другое. Ладно, выполню твое поручение.

– Спасибо.

Велосипедист поставил педаль вертикально и нажал на нее ногой.

– Смешно все-таки, ей-богу, в этой хреновой армии мертвых на машинах развозят.

– А мы, живые, – сказал Майа, – мотаемся пешедралом по дорогам. Мир перевернулся.

– Это ты верно сказал, – удовлетворенно улыбнулся велосипедист, – весь мир перевернулся.

Он исчез за углом. Майа по-прежнему стоял в одиночестве посреди мостовой. Через несколько минут из-за угла показался грузовик, подрулил к нему. Майа сделал знак остановиться. На крыше кабины действительно устроился невысокий чернявый парень, коренастый, видать, весельчак; он возвышался над платформой, где лежали трупы в одежде защитного цвета.

– Привет, браток! – крикнул он, взмахнув куском колбасы.

– Привет! – сказал Майа.

Из кабины вылезли двое. Оба жирные, с лоснящимися физиономиями, в их благополучном обличии чувствовалось что-то нечистое.

– Это твой дружок? – спросил один из них.

– Нет, не мой.

Оба подошли к телу. Подошли вразвалку, не торопясь. И молча уставились на труп. Майа почему-то показалось, что его присутствие их стесняет.

– Грязная у нас работенка, – извиняющимся тоном сказал один, тот, что отозвался первым.

– Ишь как заговорил! Подсоби лучше, – авось не уморишься! – весело крикнул чернявенький. – Ведь сам же напросился на эту грязную работенку. Никто тебя силком не тянул. Ведь добровольно пошел, а?

– Ну ладно, – недовольно сказал первый.

Из кабины вышел шофер и, прислонившись к капоту машины, стал раскуривать сигарету. Был он высокий, хорошо сложенный, с пошлой физиономией, а под носом у него в виде запятой чернели усики. Он скрестил ноги в кожаных крагах и стал смотреть перед собой отсутствующим взглядом.

Те двое подняли тело, один за плечи, другой за ноги, и потащили к грузовику.

– Входите, входите, господа и дамы! – кричал чернявенький. – Чья очередь? Места еще есть!

– Вот ведь, ей-богу, – сказал один из солдат, бросив быстрый взгляд на Майа, – ничего святого у него нет.

Оба остановились примерно в метре от грузовика параллельно платформе и стали раскачивать тело.

– Раз, два – взяли! – кричал чернявенький. – Раз, два – взяли.

Грузчики одним движением подбросили тело. Оно перевернулось в воздухе и с мягким стуком шлепнулось о платформу.

– Раз, два – взяли! – кричал чернявенький. – Все заполнено, мест больше нету! Полный комплект до следующего жмурика. Дзинь-дзинь-дзинь!

Правой рукой он несколько раз дернул воображаемую веревку от звонка.

– Ты уж хватил через край, Жюль, – сказал один из могильщиков, искоса взглянув на Майа.

– Там есть еще один, – сказал Майа, – на втором этаже, но он слишком тяжелый, и я с ним сам не справлюсь, если даже буду волоком волочить. Кто-нибудь из вас мне не подсобит?

– Это в нашу работу не входит, – возразил все тот же могильщик. – Наше дело подбирать трупы на улице, а не по домам ходить их собирать. На эту работу другие парни выделены.

– Неужели вы не можете оказать мне услугу? – спросил Майа.

– Нет и нет, – сказал грузчик, – и еще раз нет.

– Ну а ты?

– Я? – сказал второй. – И я как он…

– А ты? – обратился Майа к шоферу. – Не поможешь ли ты мне?

– Я шофер, – ответил тот.

Он выпустил струйку дыма прямо перед собой и медленно переставил ноги.

– Ладно, я пойду, – крикнул чернявенький со своего насеста, – я пойду, если дашь сигарету.

– Хоть две.

– Иду, – весело крикнул чернявый.

Он аккуратно положил колбасу и хлеб на крышу кабины, потом как гимнаст спрыгнул на платформу. Раздался мягкий стук.

– Простите великодушно, господа-дамы! – сказал чернявый. – Извиняюсь, если я вам слегка ноги отдавлю.

Опершись ладонью о край платформы, он все так же весело спрыгнул на тротуар.

– Ей-богу, ты уж слишком, Жюль! – сказал один из грузчиков.

– Видали гадов? – сказал чернявенький, шагая рядом с Майа по коридору. – Строят из себя святош на людях, а я своими глазами видел, как они потихоньку у жмуриков обручальные кольца прут. Ты скажешь, а на кой им, жмурикам, обручальные кольца? Конечно, дело житейское, но я такие вещи не стал бы делать. Мертвые, они и есть мертвые, верно ведь? Ничего-то бедняги не видят, не чувствуют. Согласен, ни к чему всякие церемонии с ними разводить, только одно и можно для них сделать – швырнуть их в яму. Но это еще не причина, чтобы кольца у них переть. Понимаешь – это не ради них, а ради себя. Себе же самому противно.

– Верно, – сказал Майа.

– А тот, наверху, тоже твой дружок?

– Нет, не дружок.

– Его осколком убило?

– Нет, это я его застрелил…

– Что? – сказал чернявый и даже остановился, хотя уже занес ногу на первую ступеньку, и пристально поглядел на Майа. – Ты его уложил? А за что ты его уложил?

– Он хотел изнасиловать молоденькую девушку, он и вот тот парень, которого вы сейчас забрали.

– Так ты и того, первого, тоже уложил?

– Да.

– Значит, двух ухлопал? Двух одним махом? Господи боже мой! А ты, надо сказать, парень молодец!

– Ну, это было не так уж трудно, – сказал Майа каким-то странным тоном, – представь, не труднее всего остального! Вот, – добавил он, вытаскивая из кобуры свой револьвер, – видишь эту выступающую стальную штуку, на нее нажимают пальцем. Чуть нажимают, совсем чуть-чуть – и готово! Для этого не обязательно быть, как ты говоришь, молодцом.

– А ну, убери свою игрушку, – сказал чернявый, – я, знаешь, этих штуковин не люблю, боюсь! Но ведь двух! Подумай только, двух!

Он помолчал.

– Надо все-таки большой сволочью быть. Вдвоем на девушку напали. Ты хорошо сделал, что их уложил.

– Ты находишь? – сказал Майа.

Он распахнул дверь спальни. Чернявенький даже не взглянул на труп. Он направился прямо к постели. Жанна крепко спала.

– Ну и ну! – сказал чернявый.

И впервые на глазах у Майа он перестал смеяться и балагурить, хотя на своем насесте только и делал, что веселился и отпускал шуточки.

Несколько секунд прошло в молчании.

– Ну и ну!

– Берем?

– Успеется, – сказал, не поворачивая головы, чернявый. – Ну и ну! До чего же хороша крошка! Ах, матушка родимая, до чего же хороша!

Он протянул руку.

– Не смей трогать.

– Да ты что? – сказал чернявый, негодующе взглянув на Майа. – Я-то, слава богу, не сволочь какая! В жизни твою девчонку не трону.

Он взялся за край разорванной кофточки и деликатно приподнял ее.

– Ну и ну, ну и ну, ну и ну, – твердил он почти шепотом. – Ведь скажи, до чего же грудки хороши, ну, скажешь, нет… Ах, сволочи! Надо же быть такой сволочью. Заметь, что их тоже отчасти можно понять. Но все-таки быть такой сволочью! Ты хорошо сделал, что их уложил.

В это мгновение Жанна приоткрыла глаза. Чернявенький быстро отдернул руку.

– Жюльен, – невнятно пролепетала Жанна.

И снова закрыла глаза.

– А кто это Жюльен? – шепотом спросил чернявый.

– Я.

– Ну и смех. Меня зовут Жюлем. А Жюль и Жюльен – это вроде бы одно.

Он снова уставился на молодую девушку.

– Значит, это твоя девчонка?

– Нет.

– Ой, врешь, браток! Да ты слышал, как она «Жюльен» сказала…

– Нет.

– Чудеса, да и только! – разочарованно протянул чернявый. – Поди ж ты! Ты только на ее руки посмотри, до чего маленькие! А мордашка какая славненькая! Приятно все-таки посмотреть, как хорошенькая девчонка спит – просто прелесть. Словно вся так тебе и доверилась.

– Идем, что ли?

– Значит, это твоя крошка? – спросил он, обернувшись к Майа.

– Я же тебе сказал нет.

– А-а! – протянул чернявый.

И снова на его лице появилось разочарованное выражение.

– Ладно, пока не твоя, – сказал он. – Но все-таки твоя будет, а?

– Нет.

– Как нет? – сказал чернявый. – Такой красивый парень, и нет? Эх, видать, не знаешь, от чего отказываешься. Девчонка в самую пору вошла – именно то, что нужно. Я всегда говорю: шестнадцать лет – самый смак. А позже – это уже слишком поздно. Я-то, старик, знаю, что говорю. Если женщина в шестнадцать лет не начнет, никогда из нее хорошей бабы не получится. Будь я министр, я бы специальный закон на этот счет издал. Велел бы всем: «Вашей дочке шестнадцать? А ну! К мужику ее! И быстрее! Немедленно! И не бузить!» Я-то знаю, что говорю. Подумать только, девчонки в пятнадцать – шестнадцать лет из порядочных семей еще в куклы играют! Куклы! Куклы! Да разве ей кукла нужна, тут кое-что посолиднее требуется. И немедленно! Я-то знаю, что говорю. А позже – будет слишком поздно. Никогда из такой девчонки настоящей бабы не получится, уж ты мне поверь. Внутренность у женщины деликатная, ты даже понятия не имеешь. Если ей вовремя не дать мужика, она высохнет. Это я тебе говорю – высохнет. Я знаю, что ты скажешь – девица и до двадцати пяти девица, и все еще в соку. С виду – да, согласен. На вид вроде бы в порядке. В смысле оснастки – порядок. А вот насчет прочего не очень-то. Передержали! Только так.