Я посмотрел в сторону и увидел, что Луиза тихо плачет, глаза ее были закрыты. Клара обнимала ее. В толпе я умудрился поближе подобраться к Кларе и вопросительно посмотрел на нее. «Пятиместный, — негромко сказала она. — А ее дочь в трехместном».

Я знал, что Луиза слышит это, поэтому потрепал ее по руке. «Мне жаль, Луиза». Тут расчистилось пространство у края ствола, и я посмотрел вниз.

Мельком заметил, как выглядит то, что стоит десять или двадцать миллионов. Множество шестиугольных ящиков из металла хичи, каждый не более полуметра в длину и чуть меньше в высоту. Тут Френси Эрейра начал уговаривать: «Давай, Боб, отойди». Я отошел, и в это время поднялся еще один старатель в больничном костюме. Это была женщина, она прошла мимо, не видя меня: глаза у нее были закрыты. Но я ее видел. Это была Шери.

Глава 21

Я чувствую себя глупо, Зигфрид, — говорю я.

— Я могу помочь вам чувствовать себя удобнее?

— Умри на месте. — Он опять переделал весь кабинет на манер детского сада. Бога ради. А хуже всего сам Зигфрид. На это раз он пытается подобраться ко мне как суррогат матери. Он сидит со мной на кушетке, большая кукла ростом с человека, теплая, мягкая, из чего-то вроде купального полотенца, покрытого мыльной пеной. Потрогать приятно, но...

— Не хочу, чтобы ты обращался со мной, как с ребенком, — говорю я, голос мой звучит глухо, потому что я прижимаюсь к этому полотенцу.

— Спокойней, Робби. Все в порядке.

— К черту все!

Он замолкает, потом напоминает мне: «Вы собирались рассказать мне свой сон».

— Йеч!

— Простите, Робби?

— Не хочу об этом говорить. Но все же, — быстро добавляю я, отводя рот от полотенца, — я мог бы сделать, что ты хочешь. Сон о Сильвии, вроде...

— Вроде чего, Робби?

— Ну, она не совсем была на себя похожа. Скорее кто-нибудь старше, я думаю. Я много лет не вспоминал о Сильвии. Мы оба были детьми...

— Пожалуйста, продолжайте, Робби, — говорит он немного погодя.

Я обнимаю его руками, удовлетворенно глядя на стену с изображениями цирковых животных и клоунов. Нисколько не похоже на мою комнату в детстве, но Зигфрид уже достаточно знает обо мне, и у меня нет причин говорить ему об этом.

— Сон, Робби?

— Мне снилось, что мы работаем на шахте. На самом деле это не была пищевая шахта. Физически, я бы сказал, это внутренность пятиместного корабля — одного из кораблей с Врат, понимаешь? Сильвия в каком-то туннеле, который уходит вдаль.

— Туннель уходит вдаль?

— Ну, не толкай меня к какому-нибудь символизму, Зигфрид. Я знаю о вагинальных образах и всем прочем. Когда я говорю «уходит», я просто хочу сказать, что туннель начинается там, где я стою, и продолжается в сторону от меня.

— Я молчу, потом говорю самое трудное. — Туннель превращается в пещеру, и Сильвия оказывается пойманной.

Я сажусь. «Самое плохое в этом, — говорю я, — то, что это не может случиться. Туннель сверлится, чтобы поместить в него заряд и подорвать сланец. Главное занятие шахтера — это вычерпывание сланца. Сильвия с этой частью работы не имела ничего общего».

— Мне кажется неважным, могло ли это или не могло случиться, Робби.

— Вероятно, нет. Итак, Сильвия оказалась в рухнувшем туннеле. Я видел, как шевелится груда сланца. Это был не настоящий сланец. Какое-то пушистое вещество, больше похожее на обрывки бумаги. У нее была лопата, и она прорывала выход наружу. Мне показалось, что она выберется. Она выкопала большую яму. Я ждал, когда она выйдет... но она все не выходила.

Зигфрид, в своем воплощении плюшевого мишки, теплый и ожидающий, лежит в моих объятиях. Приятное ощущение. На самом деле, его здесь нет. Его вообще нигде нет, только в центральном банке информации где-то в Вашингтоне, где память больших машин. Передо мной только его терминал в купальном костюме.

— Что еще, Робби?

— Больше ничего. Не сон. Но... у меня чувство. Я чувствую, будто бью ногами Клару по голове, чтобы не дать ей выйти. Как будто боюсь, что на меня обрушится остальная часть туннеля.

— Что значит «чувствую», Роб?

— То, что я сказал. Это не часть сна. Просто я так чувствую... не знаю.

Он ждет, потом пытается подойти по-другому. «Боб, вы знаете, что сейчас сказали не Сильвия, а Клара?»

— В самом деле? Забавно. Интересно, почему? Он ждет, потом пробует снова: «И что случилось потом, Роб?»

— Потом я проснулся.

Я поворачиваюсь на спину и смотрю на потолок, который выложен плиткой с изображениями блестящих пятиконечных звезд. "Вот и все, — говорю я. Потом добавляю разговорным тоном:

— Зигфрид, я думаю, к чему это все ведет".

— Не знаю, могу ли я ответить на этот вопрос, Роб.

— Если бы ты мог, я бы тебя заставил ответить, — говорю я. У меня по-прежнему есть листок бумаги, который мне дала С.Я. Он дает мне ощущение безопасности.

— Я думаю, — говорит он, — что куда-то это ведет. Я хочу сказать, что есть в вашем мозгу нечто такое, к чему вы не хотите возвращаться, но с чем связан сон.

— О Сильвии, ради Бога? Это ведь было много лет назад!

— Но ведь это неважно.

— Дерьмо! Ты мне надоел, Зигфрид. На самом деле. — Тут я задумываюсь. — Слушай, я сержусь. Что бы это значило?

— Как вы думаете, что это значит, Роб?

— Если бы я знал, я бы тебя не спрашивал. Может, пытаюсь увильнуть? Сержусь, потому что ты подходишь близко к чему-то.

— Пожалуйста, Роб, не думайте о процессе. Просто скажите, что вы чувствуете.

— Я чувствую вину, — говорю я, не отдавая себе отчета в том, что говорю.

— Вину перед кем?

— Перед... Не знаю. — Я поднимаю руку, чтобы взглянуть на часы. Очень многое может произойти за двадцать минут, и я перестаю думать о том, от чего хочу избавиться. Я играю сегодня днем и вполне могу дойти до финала, если сохраню сосредоточенность.

— Мне сегодня придется уйти раньше, Зигфрид.

— Вину перед кем, Роб?

— Не помню. — Я глажу шею куклы и смеюсь. — Очень приятно, Зигфрид, хотя пока непривычно.

— Вину перед кем, Роб?!

Я кричу: «Вину за то, что убил ее!»

— Во сне?

— Нет! На самом деле. Дважды.

Я знаю, что дышу тяжело и сенсоры Зигфрида регистрируют это. Пытаюсь справиться с собой, чтобы у него не появилось каких-нибудь сумасшедших идей. Мысленно перебираю все сказанное только что. «Я на самом деле не убивал Сильвию. Но я устал! Бросился на нее с ножом!»

Зигфрид спокойно, успокаивающе: «В истории вашей болезни сказано, что во время ссоры с подругой у вас в руке был нож, да. Но там не говорится, что вы на нее бросились».

— А какого же дьявола меня тогда увезли? Просто повезло, что я не перерезал ей горло.

— Вы на самом деле пустили в ход нож?

— Пустил в ход? Нет. Я был слишком сердит. Швырнул ее на пол и начал бить.

— Если бы вы на самом деле хотели ее убить, вы бы пустили в ход нож?

— Ax! — Но больше похоже на «Йеч»: это слово иногда передают как «пшав». — Хотел бы я, чтобы ты там был, когда это случилось, Зигфрид. Может, ты бы уговорил их, и меня бы отпустили.

Сеанс идет отвратительно. Я знаю: всегда ошибка рассказывать ему сны. Он со всех сторон их обсасывает. Я сажусь, презрительно глядя на придуманную Зигфридом обстановку, и решаю сказать ему прямо.

— Зигфрид, — говорю я ему, — как компьютер ты хороший парень, и я интеллектуально наслаждаюсь нашими беседами. Но я думаю, а не исчерпали ли мы все возможности.

| Те, кто тоннели прорыли когда-то,

| Оставив их нам в наследство

| В звездных пещерах ваше богатство

| Искать мы кидаемся слепо

| Раны свои залечив и увечья,

| Мы снова и снова к звездам идем

| Из этих тоннелей ныряем мы в вечность.

| Вы в ней заблудились, но мы вас найдем,

| О, хичи...

Ты шевелишь старую боль без необходимости, и я откровенно не понимаю, почему позволяю тебе делать это.