В стародавние времена считалось, что люди, работающие по воскресеньям, впадают в грех и совершают святотатство, и церковь отдавала этих грешников в руки правосудия, а затем им выносили обвинительные приговоры и осуждали на тяжкий, унизительный труд и ужасные муки во искупление греха. И что же, нас хотят насильно вернуть из 1906 года, из Третьей Республики[24], в те недоброй памяти времена? Неужели господа социалисты хотят навязать нам средневековые нравы, освященные святой инквизицией? Невероятно!
Существовало ли в ту эпоху, когда писал Буссенар, то есть на заре XX столетия, феминистское движение? Как выясняется, существовало, и Буссенар сказал несколько слов по этому поводу. Буссенар придерживался весьма прогрессивных для своего времени взглядов, но у него была очень ясная голова, и он прекрасно видел, к каким чудовищным извращениям может привести неправильное толкование идей зарождавшегося феминизма[25]. И здесь он поражает нас своим здравомыслием и смелостью суждений.
Письмо № 119 от 2 февраля 1907 года (№ 822)
Я очень опасаюсь, что, начиная с сегодняшнего дня у меня будут не очень хорошие отношения со всей женской частью рода человеческого. Наверняка найдется множество женщин, которые будут страшно злы на меня из-за того, что я вывалил им под нос целую кучу весьма неприятных истин. Но я вынужден это сделать помимо моей воли! К счастью, далеко не все женщины станут по поводу моих слов квохтать, словно куры, увидевшие нож или хорька. Хвала Господу, у нас еще достаточно много трезвых, разумных, мудрых дам, и все лучшие представительницы прекрасной половины человечества согласятся со мной. По крайней мере, я на это надеюсь. Но не стоит заблуждаться, злобных криков и истерического визга будет предостаточно…
Ну что ж, тем хуже! Сказав то, что я считаю нужным сказать, я только выполняю мой долг. Да, правда глаза колет, но что же тут поделаешь. Я думаю, что о тех поборницах женского равноправия, которые будут вопить громче всех, можно будет сказать: «Знает кошка, чье мясо съела». Однако приступим к делу, и будь что будет.
Я заметил, да и вы, наверное, тоже, что в наши дни многие женщины, живущие в сельской местности, уже не трудятся так, как трудились их бабушки и матери. Они уже не встают в такую рань, как вставали крестьянки еще лет 20 тому назад, не работают в поте лица, не утруждают себя, а предпочитают поваляться в постели или посудачить о том о сем друг с другом.
Да, в каждой деревне найдется 5–6, а то и 10–12 таких кумушек (в зависимости от величины деревни), которые с утра до вечера только тем и занимаются, что чешут языки, стоя в дверях своих домишек или привалившись задом к стене. Некоторые лентяйки подкарауливают таких же болтушек прямо посреди улицы, у витрины лавчонки, а некоторые восседают на пеньках или валунах на перекрестках, там, где сходятся дороги из разных деревень. И языки работают так, что к вечеру едва не отваливаются! «Ах, дорогая, вы слышали… Он сказал… А она-то что ответила… Да, да, а вот еще говорят, что…»
Сколько людей было опозорено, сколько судеб было разрушено и сломано в результате подобных пересудов! Скольких честных трудяг высмеяли, скольких добропорядочных женщин и девушек ославили!
Можете мне поверить, что-что, а уж тема для разговора у таких языкатых дамочек всегда найдется! Они могут судить и рядить сутки напролет обо всем и обо всех! Что из того, что у них не остается времени на то, чтобы вытирать попки и носы грязным ребятишкам, стирать им рубашонки и чинить их разорванные штанишки! Да за целый день эти проклятые сплетницы пальцем о палец не ударят! Бездельницы! Лентяйки! Да еще какие! Попробуйте предложить им немного поработать, пусть даже за хорошую плату… Да они рассмеются вам в лицо! «Работать? Чтобы я работала? Ну уж нет! Я не работаю в поле! Еще чего не хватало! Земля ведь такая грязная, да и наклоняться надо так низко… — Ты что, такая богатая? — А вот это мое дело! У меня есть муж, он обязан меня кормить, для того он и создан. Вполне достаточно, чтобы один член семьи работал».
Да, друзья мои, в любом уголке Франции, почти на каждом поле вы можете услышать вот такие, с позволения сказать, рассуждения, если, находясь под грузом тяжких забот о вашем хозяйстве, отправитесь к этим молодым и сильным женщинам и попросите прийти к вам постирать, помочь сжать хлеба, собрать картофель или выкопать свеклу. Они вам откажут да еще и посмеются над вами, потому что, видите ли, работа, которую выполняют не такие зазнайки и воображалы, как эти зажиточные крестьянки, не по ним.
Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить! Не хотят эти кумушки работать, и все тут! Они ничего не хотят делать, ни-че-го! Они считают себя слишком благородными дамами для того, чтобы работать в поле, а потому предпочитают жить в нищете, не иметь круглый год ни су в кармане, погрязнуть в долгах, ходить в жалких обносках и давать наживаться за свой счет торговцам, отпускающим товары в кредит (разумеется, они знают, что заплатят в конце концов чуть ли не в два раза больше нормальной цены). Такого сорта женщины нередко встречаются среди жен наемных работников ферм и поденщиков, а также мелких государственных служащих. О, я вовсе не утверждаю, что все они таковы. Среди них есть и достойные женщины, но немало и таких, которым грош цена в базарный день! И все это вы знаете не хуже меня!
Что же касается мужей, то они, похоже, глухи и слепы… Да, бедняга, кажется, ничего не видит, ничего не чувствует, ни о чем не догадывается, а знай себе пашет как вол, выбивается из сил так, что спинной хребет трещит, а вечерами возвращается домой совершенно разбитый и замертво валится в постель. Он приносит в дом деньги, заработанные честным, но кровавым трудом (или потом, как вам будет угодно), и еще хорошо, если на него не посмотрят косо в благодарность за тяжкий труд. В качестве вознаграждения он получает гораздо больше глупых попреков, чем поцелуев и объятий. Ему бы только отоспаться, а потому он знай себе дрыхнет без задних ног, а утром возвращается на свою каторгу. И того, кому сварливая бездельница жена, целый день нежащаяся в постели, не забывает приготовить ужин и чашку мерзкого пойла, которое в таких семьях громко именуют черным кофе, можно назвать везунчиком! А уж того, кого жена не сживает со свету за несколько мелких монеток, которые бедняга тратит на табак, и вовсе можно назвать счастливцем!
И этот несчастный дурак, вынужденный сгорать от стыда под градом насмешек соседей, все же взирает в немом восторге на свое сокровище, на свою ненаглядную женушку, и во всем ей повинуется, как глупый щенок, хотя она с трудом терпит его присутствие в доме, полагая, по-видимому, что он там почти лишний. И это еще не все! В то время как недотепа муж гробится на работе, вытягивая из себя последние жилы, проклятая бездельница жена не забывает заботиться о своей собственной драгоценной персоне, уж можете мне поверить. Разумеется, она любит покушать, и не что-нибудь, а то, что повкуснее. Да, да, не зарабатывая ни су, эта лакомка, представьте себе, покупает для своей персоны разные деликатесы и мало-помалу превращается в заправскую обжору. Да вы и сами знаете, что нет такой сельской бакалейной лавки, где на полках не стояли бы банки и коробки, набитые всякими вкусностями, коими можно было бы, как говорится, потешить язычок, горлышко и желудочек.
Так вот, обойдя все лавчонки и магазинчики в округе, лентяйка жена набивает себе брюхо разными лакомствами (купленными, разумеется, в кредит), затем запивает все чашечкой крепкого кофе да пропускает стаканчик-другой сладкого винца, а потом приходит к выводу, что жизнь, в общем-то, приятная штука, даже в таком захолустье, как деревушка неподалеку от Питивье, Этампа или Монтаржи.
Да, но всем известно, что у любой медали всегда есть две стороны… Дамочка залезает в долги… Она должна всем: булочнику, мяснику, колбаснику и своему доброму другу бакалейщику — короче говоря, всем и каждому! Она, конечно, хитрит, изворачивается, покупает понемножку то у одного, то у другого, чтобы ей не отказали в кредите и чтобы заимодавцы не вопили уж слишком громко.