С того дня я не был там ни разу, но недавно в каком-то из журналов я наткнулся на статью о гольф-турнире на Дайкерских высотах. Из статьи следовало, что это наиболее представительный гольф-турнир в мире.

Восемнадцать ухоженных лужаек от зари до зари были заполнены игроками, а кто хотел сыграть в выходные дни, должен был занять очередь у здания клуба в три или в четыре часа утра.

Конечно, у каждого свой вкус, но, когда мы с Игги ходили удить мячи, картина была другая. Во-первых, думаю, что тогда было не восемнадцать лужаек, а гораздо меньше. Во-вторых, поле обычно пустовало, то ли оттого, что в те времена не так уж много народу играло в Бруклине в гольф, то ли оттого, что место было не слишком привлекательное.

Дело в том, что там дурно пахло. Болотистые места вокруг поля заполняли отбросами, и тлеющие огни свалки бросали мрачный отблеск на это место. В какое бы время вы ни пришли туда, вас окутывал грязный туман, и через несколько минут начиналась резь в глазах, а ноздри щекотал странный едкий запах.

Но ни я, ни Игги не обращали на это внимания. Мы относились к нему с безразличием, как к части декорации, такой же, как случайный грузовичок, наполненный отбросами, который громыхал по засыпанной мусором дороге, направляясь к болоту, и чей цепной привод скрежетал и визжал в пути. Мы замечали только тепло гниющих отбросов под ногами, когда приходилось по ним карабкаться. Мы ни разу не осмелились вступить на территорию со стороны здания клуба: однажды сторож поймал нас на пруду при попытке обчистить его снасти, мы знали, что он запомнил нас. “Черный ход” был, конечно, горячее, но надежнее.

На пруду никого не было. Стояла жара, хоть багрово-красное солнце уже и клонилось к горизонту. В одно мгновение мы скинули наши тапочки и чулки — длинные черные бумажные чулки — и, не теряя времени, вошли в воду. Было приятно ощущать, как скользкая субстанция илистой жижи скользила между пальцев, когда я наступал на нее. Думаю, я испытывал чувства истинного рыболова — я получал удовольствие от самой деятельности, а не от ее результата.

Однако эта деятельность имела достойную цель, задача состояла в том, чтобы двигаться мелкими шажками, зондируя дно, пока не почувствуешь под ногами что-нибудь маленькое и твердое. Только я застыл в восхищении оттого, что натолкнулся в грязи на мяч, как послышался звук движущегося по грунтовой дороге грузовика. Сперва я подумал, что это очередной грузовик, привезший мусор на свалку, но потом по звуку мотора понял, что едет другая машина.

Продолжая держать ногу на своей находке, я оглядывался вокруг, желая увидеть, что за машина. Но мое внимание привлек ряд угольных бункеров, находившихся между прудом и дорогой. Звук мотора смолк этого оказалось достаточно, чтобы я в панике выскочил из воды. То же сделал и Игги. В одну секунду мы схватили в охапку свои тапочки и чулки и спрятались от всех за ближайшей угольной кучей. Еще через пять секунд мы уже обулись, не позаботившись вытереть ноги, и были готовы к бегству на тот случай, если кто-нибудь нагрянет.

Причиной нашей поспешности были сомнения: имели ли мы право собирать потерянные мячи? Раза два мы обсуждали этот вопрос, и, хотя Игги энергично доказывал, что на нашей стороне были все права — никто, кроме кэдди<Человек, помогающий игрокам в гольф (носит клюшки, подает мячи и пр.)>, не имел к ним отношения, — он считал, что лучше не проверять наши домыслы экспериментом, а осуществлять наше предприятие тайно. И когда невдалеке остановилась машина, я уверен, у Игги возникла та же мысль, что и у меня: кто-то донес на нас и теперь длинная рука властей предержащих тянется к нам.

Итак, мы ждали, затаившись в бездыханном молчании за стеной поросшего травой бункера, пока терпению Игги не пришел конец. Он дополз на четвереньках до угла и выглянул украдкой на дорогу. “Святой Боже, ты только посмотри!” — прошептал он жутким шепотом и поманил меня рукой.

Я взглянул через его плечо и глазам не поверил: я увидел серый “паккард”, машину с двумя подножками — одна над другой, — второго такого я в ту пору еще не встречал. Это был тот самый “паккард”.

Ошибки быть не могло. Нельзя было не узнать и мистера Роуза, в компании еще двоих мужчин. Он разговаривал с тем, что был поменьше ростом, и в гневе резко размахивал руками.

Возвращаясь к минувшему, я понимаю: если что и придавало этой сцене оттенок странноватости, так это место действия. Вокруг безлюдное поле для гольфа, груды тлеющих отбросов неподалеку, все казалось таким ободранным, непохожим на город, багровым в свете заходящего солнца, а посредине — выхоленный автомобиль и трое мужчин в соломенных шляпах, пиджаках и при галстуках, которые не вписывались в окружающий ландшафт.

Еще больше удивляло ощущение опасности, исходившей от них, так как — хотя я не мог слышать, о чем они говорили, — я понял, что мистер Роуз пребывает в таком же состоянии, как и тогда, когда он поймал нас с Игги на своей подъездной аллее. Крупный мужчина почти не говорил, но маленький человечек, к которому обращался мистер Роуз, тряс головой, старался отвечать и медленно пятился назад, так что мистеру Роузу приходилось двигаться за ним. Вдруг человечек развернулся и побежал в сторону бункера, где прятались мы с Игги. Мы шмыгнули назад, но он пробежал мимо бункера с другой стороны и уже почти миновал пруд, когда тот, здоровый, настиг и сграбастал его. Мистер Роуз бежал за ними, держа шляпу в руке. В этот момент мы могли смыться, не будучи замеченными, но остались. Мы притаились, завороженные, наблюдая то, что и во сне не приснится: взрослые на наших глазах творили такое, что может случиться только в кино.

Как я уже сказал, мне тем летом исполнилось двенадцать. Сейчас я могу назвать этот период временем, когда я понял разницу между кино и жизнью. Потому что, посмотрев самые кровавые фильмы с Томом Миксом или Хутом Гибсоном или с кем-либо еще из моих любимых актеров, я не почувствовал того, что почувствовал, увидев расправу над маленьким человечком. Думается мне, что Игги почувствовал все еще острее, потому что он сам был маленьким и тщедушным. И хотя он дрался отчаянно, соперники, всегда превосходившие его в весе, неизменно побеждали.

Наверное, он отождествлял себя с тем человечком со скрученными назад руками, тогда как мистер Роуз лупил его ладонью по лицу, злобно ругая при этом.

— Ты грязная собака, — рычал он, — да знаешь ли ты, кто я такой! Ты что, думаешь, я один из вшивых заезжих бутлегеров, которых ты надуваешь потехи ради? Я тебе покажу, кто я!

И в тот момент, когда маленький человечек вскрикнул и лягнул его, мистер Роуз начал бить его кулаками со всей силы в лицо и в живот до тех пор, пока вскрики и брыкание разом не прекратились. Затем указал кивком головы на пруд, и его подручный отволок туда маленького человечка, сунув головой в воду. Его соломенная шляпа качалась на волнах рядом, в нескольких футах.

Мистер Роуз и тот, другой, стояли, наблюдая, как человек пытается подняться на четвереньки, захлебываясь грязной водой и тряся головой от изумления, а затем, не сказав ни слова, зашагали прочь по направлению к машине. Я услышал, как захлопнулась ее дверца, и звук мотора, когда она отъезжала, потом все смолкло.

Я хотел только одного — убраться оттуда. То, что я увидел, произвело слишком сильное впечатление, чтобы оценить или просто поверить в это. Я чувствовал себя так, словно, очнувшись от ночного кошмара, обнаружил, что все, что я видел, правда. Единственным местом, где я хотел оказаться, был мой дом.

Я осторожно поднялся, но раньше, чем я смог выкарабкаться и направиться домой, в безопасность, Игги схватил меня сзади за рубашку с такой силой, что чуть не повалил вместе с собой.

— Ты что? — прошептал он страстно. — Куда ты намылился?

Я вырвался.

— Ты что, спятил? — прошептал я в ответ. — Ты намерен торчать здесь всю ночь? Домой — вот куда я намылился.

Лицо Игги было пепельно-серым, его ноздри раздувались.

— А избитый? Ты что, оставишь его здесь?