Ошеломленный неожиданным падением, Кадыров долго не мог прийти в себя, сидел, чуть откинувшись назад, опираясь о землю ладонями, и бессмысленно смотрел перед собой. Наконец, покряхтывая, поднялся, подобрал откатившуюся тюбетейку, смахнул ею пыль с гимнастерки, с сапог, нахлобучил ее на бритую голову и с угрожающим видом, похлопывая по сапогу плетью, которую еле отыскал в высокой траве, двинулся к коню. Тот даже не заметил, как подошел хозяин. А Кадыров схватил окунувшиеся в воду поводья, дернул их на себя с досадой, изо всех сил хлестнул коня плетью. Тот рванулся было в сторону, но хозяин туже натянул поводья и еще раз хлестнул коня по потному боку. Только вдоволь натешившись властью над беззащитным, сразу смирившимся животным, выместив на нем всю свою злость, Кадыров вскарабкался в седло и поехал вперед ровной, быстрой иноходью. Езда успокоила председателя. Он достал из кармана пузырек с насва- ем [12], раскрыл его ударом о луку седла, бросил табачок под язык и мысленно повел беседу с друзьями и недругами…

«Ай, Бекбута, и ты кинул камень в председателя; видно, и у тебя память отшибло. Босоногим мальчишкой ты еще бегал по пыльным улицам Алтынсая, а Кадыров уже возглавлял колхоз. Когда твоей матери, нищей вдове, обивавшей из- за куска хлеба пороги байских домов, стало невмоготу, Кадыров первый протянул ей руку помощи, затащил в колхоз. А тебя кто самого выдвинул в бригадиры? Ты же за все добро платишь своему председателю черной неблагодарностью, подпеваешь тем, кто задумал его погубить!

Один Гафур - вот верный друг! - пришел сегодня Кадырову на выручку. Но и тому пришлось стушеваться, замолчать. Джурабаев любит разглагольствовать о народе, а сам и ухом не повел, когда говорил Гафур. Да и то сказать: Гафур только недавно вышел из тюрьмы, где сидел за воровство… Вот если бы кто другой поднял голос в защиту председателя… Но все подобрались один к одному: приперли его к стене и ждут, неблагодарные, что он поклонится им в ноги, попросит: «Валите на меня все, уважаемые товарищи, засыпайте по самую макушку вашими грандиозными планами и идеями». Ну нет, по доброй воле он не сунет голову в петлю: голова ему еще пригодится. Пока - ваша взяла, а потом посмотрим…»

Конь бежал вперед, Кадыров подпрыгивал в седле, задумчиво посасывая наовай. Вдруг лицо его прояснилось: он увидал на берегу канала в просторном камышовом шалаше своих друзей. Они сидели на траве, за обеденной трапезой; тут были и Аликул, и Рузы-палван, и дочь Аликула красавица Назакатхон, давно приглянувшаяся председателю, и бригадир Молла-Сулейман, длиннолицый и чернобородый. Все обернулись на мягкий стук копыт, встали с мест с приветственными возгласами. Молла-Сулейман помог председателю сойти с коня, и Кадыров очутился в кругу настоящих друзей, не державших за пазухой камня, не вовлекавших его в опасные затеи. Тут было легко и покойно. Он поудобней устроился перед положенным прямо на землю пустым хурджу- ном [13], на котором, дразня аппетит, красовались лепешки, свежие огурцы, помидоры, красный и черный перец, молодой лук, гранаты, сохранившиеся еще с прошлого года, и жирная, отдающая тмином, холодная баранина (Рузы-палван приволок с фермы чуть не целую тушу!).

- Видно, теща тебя любит, раис! - весело заметил Рузы-палван. - Поспел как раз к обеду. Мы еще не начинали. Развлекались разговорами да песнями прекрасной Назакатхон!

Назакатхон, оказавшаяся справа от Кадырова, как бы подтверждая слова Рузы-палвана, тронула пухлыми пальцами струны дутара и лукаво взглянула на председателя:

- Тещи, отдающие дочерей таким мужьям, должны чувствовать себя счастливейшими из смертных!..

- Ну, ну, довольно вам, - через силу улыбнувшись, буркнул Кадыров. - Счастьем тещ сыт не будешь.

- Золотые слова! - подхватил Аликул и, прижав руки к груди, с шутливой торжественностью сообщил: - Клянемся, раис, желудки у нас сухи, как луковая шелуха! Все мы рвемся в бой! Рузы- палван, подвинь-ка мне мясо.

Достав нож из черных кожаных ножен, Аликул принялся ловко разрезать жирную, ароматную баранину на мелкие доли. Молла-Сулейман занялся овощами. Из-под его ножа посыпались в большую миску кружки помидоров, огурцов, лука. А Рузы-палван с таинственным видом' поднялся с места,, подмигнул своим сотрапезникам, отошел к каналу, вынул что-то из воды и торжественно вернулся к «столу», держа на воздетых к небу руках бутылку коньяка и дыню, имевшую удивительное сходство с продолговатой головой Моллы-Сулей- мана, - ей недоставало только черной окладистой бороды.

С бутылки и дыни капала вода, а из уст Рузы- палвана лился, вперемежку с шутнами, сладкий елей:

- Это мой подарок, милые друзья. Дыню я растил специально для нашего уважаемого раиса. Ухаживал за ней, как за девушкой! А потом решил обручить ее с бравым капитаном, имя которому- коньяк четыре звездочки! - Он потряс в воздухе бутылкой и, усаживаясь на свое место, обнадеживающе добавил: - Сказать по секрету, там, в холодной водице, томится еще один жених…

Кадыров усмехнулся:

- Уж не думаешь ли ты, что твои «капитаны», понежившись в воде, прибавят в весе?

- Думаю,- серьезно сказал Рузы-палван. - Еще немного, и сей «капитан» догнал бы даже меня!..

- А дыня?

- Э, невестам полнеть не полагается! Дынька моя в воде только посвежела. Говорят: ешь дыню по утрам, не то она покажется горькой, как яд! Но ведь человек, друзья, властелин природы. И сказал Рузы-палван: да будет утро, и опустил дыню в холодную воду, и обрела дыня утреннюю свежесть! А свежая дыня не чета вялой: как вкусна! Мы ведь в этом знаем толк, уважаемый раис, да, да, знаем1

- Молодец, Рузы-палван, - не без зависти похвалил своего приятеля Аликул. - Всегда-то он позаботится обо всем заранее. Сидит на верблюде и смотрит вперед!

Ободренный похвалой,- Рузы-палван заговорил еще оживленней:

- Я, друзья, полагаюсь на чутье. Если есть у тебя чутье, можешь смело идти на риск! Помню, весной попросил меня наш председатель купить для него корову. Я тут же отправился на базар. Приглянулась мне одна норовенка, пришлась по душе. Породы неизвестной, сколько дает молока- неизвестно, что предпочитает из кормов - тоже неизвестно. Словом, все для меня - темная ночь! Приятели отговаривают: плюнь ты на это дело. А я думаю: эх, была не была! Пока осторожный рассчитывает, смелый свершает задуманное! Купил я корову, и вот уж третий день как она отелилась. И дает за сутки по ведру молока. Да какого! Все в золотых блестках, словно небо в звездах! Сдунешь пенку, а под ней сплошной жир. Так что с тебя магарыч, раис!

Кадыров, довольно рассмеявшись, хлопнул Рузы-палвана по плечу.

- Не человек - золото! Спасибо тебе за все, братец!

- Да, знаем толк, знаем!.. - хвастливо повторил заведующий фермой. - Вот мы и обмоем удачную покупку!

Ловким ударом он вышиб из бутылки пробку. Коньяк даже не замутился. Наполнив граненые стаканы, Рузы-палваи обратился к Кадырову:

- Ты что-то хмур сегодня, раис… Шутишь, смеешься, а глаза сердитые. Не таись, друг, тут все свои.

Кадыров, не отвечая, выпил свой коньяк, отправил вслед за ним кусок баранины и, потянувшись за новым, левой рукой налил себе еще коньяку. Лицо у него побагровело, глаза налились грозной чернотой. Аликул поспешно пододвинул к нему миску с помидорами и огурцами, густо поперчил их и, подцепив на вилку несколько кружков, передал председателю. Дожевывая закуску, Кадыров проворчал:

- Будешь сердитым… То отбивался от молодых петушков, а сегодня пришлось схватиться с самим Джурабаевым! Носятся они со своей целиной, а не умиляешься с ними заодно - они крик поднимают!

- Э, дорогой, воробьев побоишься - проса не посеешь! - сказал Аликул. - Ты ведь тоже небось не остался в долгу?

- Я спорил, пока не охрип… Да их не переспоришь! Затвердили одно: надо, мол, сразу делать тыщу дел! Попробуй, переубеди их!..

- Это, видать, про них сказано: кто говорит необдуманно, тот, не заболев, помрет, - заметил Рузы-палван.

- А они живут, живут и здравствуют! Да еще и другим копают яму. Вы бы послушали, что они мне наговорили: «Ты, говорят, потакаешь лодырям!» Это вы-то лодыри! Самые лучшие мои помощники, самая надежная опора! А от тебя, Мол- ла-Сулейман, только перья летели. Общипали тебя дехкане, как курицу. Все припомнили, - и поминки, и много чего другого…