Англия, 1939 год

В начале третьего пополудни седьмого апреля единственный тусклый солнечный лучик коснулся напоенной влагой земли сада в одном из уголков Сассекса. Леди Суоннинг, зажмурившись, подставила свое хорошенькое личико долгожданному весеннему солнцу, и впервые этой весной услышала кукованье кукушки.

Отчетливый призыв птицы эхом отдался в тишине сада. Была Страстная пятница и большая часть прислуги этого большого дома после полудня была отпущена на Пасху И раскинувшаяся перед ней обширная лужайка с клумбами нежных первых весенних цветов существовала лишь для нее, да лесной озорницы-кукушки.

Птица эта заставила хозяйку сада задуматься. Ведь где-то это пернатое создание непременно найдет гнездо, принадлежащее какой-нибудь другой птице, и тайком подложит туда одно из своих яиц. Когда придет пора вылупиться на свет настоящим птенцам хозяев гнезда, птенец кукушки избавится от них, заклевав или просто-напросто выбросив их из гнезда Побуждаемые чувством долга родители не учуят подмены и будут пестовать подкидыша. Леди Суоннинг считала кукушку, несомненно, умнейшей из птиц.

Солнце исчезло, затянутое очередным облаком из той нескончаемой вереницы их, что низко неслась над возвышенностями Сассекса. Леди Суоннинг бросила взгляд на свои элегантные золотые часики. Два тридцать. Пора. Бросив прощальный взгляд на сад, она направилась в сторону большого каменного дома, возведенного здесь несколько веков назад. Как ни грустно сознавать, но ей все это придется покинуть навеки. Она успела полюбить эту жизнь, дарованную ей ее супружеством. Она обожала скачки, обеды, балы, наслаждалась статусом преуспевающей молодой жены Эмери Престона-Уайльда, тринадцатого по счету виконта Суоннинга.

Но ни сожаления, ни грусть не могли изменить ее решение. Как она и предполагала, слуги отправились в церковь, и весь дом лежал погруженный в тишину. Ожидалось, что леди Суоннинг и ее супруг тоже пойдут на службу. В церкви Эмери предстояло прочесть отрывок из священного писания – это было вековой традицией дома Суоннингов. Но в этом году все будет иначе, правда, этого никто, кроме леди Суоннинг еще пока не знал.

В комнате, где хранилось оружие, она быстро нашла то, что искала – маузер, позаимствованный Эмери во время первой мировой войны у плененного немецкого офицера. Как и остальное оружие, принадлежащее виконту, револьвер содержался в полной готовности: он был вычищен, смазан и, чтобы превратить его в летальное орудие, следовало лишь зарядить в него патроны, хранившиеся в закрытом на ключ выдвижном ящике стола в кабинете Эмери, обставленном в духе времен царствования короля Иакова I, правившего в XVI веке. Прошлой ночью, когда муж спал, она обзавелась ключами. Это было несложно.

Курносый револьвер, теперь уже заряженный, перекочевал в карман ее твидового жакета. Леди Соуннинг вернулась в длинный коридор, шаги ее заглушались плотным ковром восточной работы.

Через несколько секунд, уже стоя перед дверью кабинета мужа, она снова посмотрела на часы. Было два сорок пять.

– Я буду в кабинете, – объявил за ленчем ее супруг. – Зайди за мной, и мы пойдем на службу. Скажем, без четверти три. – Он оторвал взгляд от тарелки с лососиной. – Попытайся хоть раз не опоздать, дорогая.

Она пришла минута в минуту. Леди Суоннинг улыбнулась про себя и вошла в кабинет. Эмери стоял спиной к ней у балконных дверей, из которых открывался вид на розарий. Его высокая фигура застила тусклый свет пасмурного дня.

– Снова заладил окаянный дождь, – произнес он.

– Да. – Она достала пистолет и сняла его с предохранителя.

Щелчок был почти не слышен.

– Но ничего не поделаешь, надо идти.

– Нет, – тихо молвила она. – Не думаю, чтобы мы пошли. Сегодня мы туда не пойдем…

– Не будь глупой. Мы же не можем… – С недовольным видом он повернулся и остолбенел, заметив в ее руке револьвер. – Зачем ты взяла пистолет?

Леди Суоннинг не отвечала. Незачем было отвечать, все и так было ясно. Ее намерения в объяснениях не нуждались.

Повариха, горничная, личная секретарша леди Суоннинг – лишь они из всей прислуги оставались в доме. Без пяти минут три повариха услышала звук, похожий на выстрел, и вбежала в кабинет. Она обнаружила лорда Суоннинга лежащим в луже крови. Ее первой мыслью было, что он случайно упав, поранился. Повариха попыталась перевернуть виконта, но увидев его мертвые остекленевшие глаза и зиявшую на груди рану, подняла крик. На ее крик сбежались остальные, секретарша и шофер. Впоследствии они утверждали, что не слышали никаких выстрелов.

Леди Суоннинг как сквозь землю провалилась. Полиция искала ее долго и упорно, в течение нескольких последующих месяцев, пока не началась война, помешавшая дальнейшим поискам. Казалось, леди Суоннинг исчезла из этого мира.

Несмотря на то, что знаменитая Галерея Современных Искусств Гетцингера была в этот апрельский вечер закрыта для обычных посетителей, народу там было невпроворот. Для этого вернисажа, виновником которого был художник, кому выпало счастье стать любимцем непостоянных на похвалы критиков, постарались на славу. Это короткое имя Маркофф было блестками вышито на десятке спускавшихся с потолка шелковых хоругвей. Яркие, бьющие в глаза цвета спектра его картин, полыхали со стен, затянутых в черное.

Лили Крамер стояла в нескольких метрах от входа и была поглощена созерцанием толпы присутствовавших. Пресса свое дело сделала. Такое впечатление, что среди завсегдатаев вернисажей была проведена всеобщая мобилизация. Самое большое за полминуты она выявила присутствие здесь Джерри Холла и Роберта де Ниро, каждый из которых являл собою центр небольшой компактной вселенной, состоявшей из поклонников и поклонниц. И Энди Уорхол тоже здесь была. И Ширли Маклэйн. Остальная же площадь, не занятая знаменитостями, заполнялась менее знаменитыми. Такими, как она.

– Лили, ваша последняя передача – блеск, – выкрикнул какой-то проходивший мимо мужчина.

Она понятия не имела, кто он, и это было вдвойне приятно. Лили послала ему воздушный поцелуй. Потом, как по сигналу какого-то бдительного ангела-хранителя в ее визире оказалась Барбара Уолтерс. Лили хмыкнула. Ну ладно, хватит. К черту эту манию величия! Подумаешь, какие-то несчастные тридцать минут на одном из этих кабельных канальчиков раз в неделю. И посему лучше перестать корчить из себя знаменитость и не вести себя так, будто на нее и сейчас нацелен с десяток объективов, а заняться тем, ради чего она сюда пришла – искать того, с кем она должна здесь встретиться. Рост метр шестьдесят два вынуждал ее встать на цыпочки, чтобы обозреть головы. Крайне неудобная поза. Заметив чью-то голову, весьма походившую шевелюрой на голову Питера, она стала пробираться через толпу Черт, не он! Питер вот-вот должен был подойти к полувековому рубежу, а этот был значительно моложе, и, кроме того, у него не было еще одного отличительного признака Питера – пушистых усов.

Она стояла, раздумывая, в каком направлении двинуться, как в поле ее зрения попала одна женщина, и теперь Лили пришлось ахнуть и довольно громко. Здесь было полно красивых лиц, но эта леди затмевала всех. Это была уже не красота, это была сама роскошь. Женщина с кем-то разговаривала, услышав что-то, она, наклонив голову, рассмеялась. Потом, как бы влекомая магнитизмом взгляда Лили, повернулась, и их взгляды встретились. Наверное, с секунду Лили была вырвана из реального мира улыбкой этой женщины. Когда та отвела взор, ощущение у Лили было таким, будто в зале медленно погас свет. Лили почувствовала себя так, словно у нее что-то отняли. Как глупо!

Мысленно встряхнувшись, она прекратила дальнейшие поиски, позволяя толпе нести себя в медленном потоке обозревавших полотна. Через несколько секунд она поняла, что оказалась за спиной Питера Фоулера. Он стоял перед одной из работ Маркоффа и являл собой воплощение сосредоточенности, никоим образом не замечая ее присутствия рядом. Подойдя к нему, Лили взяла его за локоть.