Беккер отправился к своему шефу, чтобы убедить его, что, если Зелига выпустят на свободу, это облегчит работу возглавляемой им бригады, так как этот тип полностью находится у него в руках и поможет ему выловить немало преступников. И Вальдо Райнелэндер согласился.

После ряда темных манипуляций Джек Зелиг покинул тюрьму Томбс… чтобы попасть в руки Чарли Беккера. За услуги, а также для вербовки еще четырех убийц полицейский вручил ему две тысячи долларов. Зелиг не мог отказать своему освободителю, к тому же он оказался без гроша. Уговор был простой: захлопнуть «болтливую книгу», какой стал Розенталь.

Когда 15 января 1912 года Герман Розенталь выходил из отеля «Метрополь», четверо наемных убийц поджидали его на 43-й Западной улице. Выстрелы прозвучали почти одновременно. «Работа», достойная профессионалов… если бы не оплошность с автомобилем, номер которого успели запомнить несколько свидетелей. Герман Розенталь был мертв, его тело прошито пулями, и отомстить он уже не мог. Найти убийцу поручили… Чарли Беккеру. То, что случилось, не назовешь совпадением. Развязка близилась. Молодой полицейский, незадолго до того переведенный в бригаду Беккера и очень гордившийся этим, с рвением взялся за расследование. Он в два счета обнаружил машину и установил ее владельца: им оказался один из участников нападения, который к тому же не стал запираться. Короче, через двое суток были арестованы трое других, которые хором заявили: «Нас заставил сделать это Джек Зелиг».

Зелиг даже не успел скрыться. Когда в биллиардную, где он находился, за ним пришли, он не растерялся и заявил: «Я хочу видеть окружного атторнея Уитмэна».

Уитмэн, у которого после посещения Розенталя возникли некоторые подозрения в отношении лейтенанта Беккера, согласился поговорить. Разговор вылился в небольшой монолог:

– Лейтенант Беккер освободил меня и, угрожая, заставил выполнить эту работу с помощью людей, которых вы арестовали. У вас нет прямых улик против меня, но, если вы привлечете меня в качестве свидетеля обвинения, я готов все рассказать на судебном заседании. Он сгорит…

Уитмэн потер руки, чтобы избежать рукопожатия Зелига, принял его условия и отпустил.

5 октября, накануне процесса, Джек Зелиг ожидал трамвай на углу 2-й авеню и 13-й улицы. Вагон подошел с таким грохотом, что, когда Зелиг получил в голову две пули 45-го калибра и упал, пассажиры подумали, что человеку просто стало плохо. Ему, однако, не суждено было подняться.

Хотя он и лишился своего основного свидетеля, Уитмэн смог убедить присяжных в виновности офицера полиции Чарли Беккера и четырех убийц. Приговор: смертная казнь для всех.

13 апреля 1914 года четверо убийц получили свое. Чарли Беккеру удалось добиться пересмотра дела. В ходе его повторного рассмотрения мера наказания была подтверждена. 30 июля 1915 года в тюрьме Синг-Синг он закончил свой путь на электрическом стуле. Предсказание Зелига сбылось. Он «сгорел».

История полицейского офицера Чарли Беккера отмечена тремя особенностями. Во-первых, он не был исключением, и его примеру в дальнейшем последовали многие из его коллег, начиная от обыкновенного постового и кончая ответственными работниками аппарата полиции. Во-вторых, к нему применили высшую меру наказания, предусмотренную законом за совершение тяжкого преступления. В-третьих, увы, надо признать, что никому из «конкурентов» Чарли Беккера, а их было множество, не пришлось больше встречаться с палачом. Так что все дело в организации.

Как и во всяком большом городе, в Нью-Йорке существуют кварталы богатые и бедные, характер которых со временем значительно меняется. Некогда преуспевающие районы понемногу населяются малообеспеченными людьми, в основном темнокожими. Чтобы избавить себя от их постоянного присутствия, богачи предпочитают скорее покидать свои жилища, чем терпеть такое соседство.

В самом начале XX века иммигранты поселялись в районах, в которых обосновались первые переселенцы их этнической группы. Так, в Нью-Йорке Уэст-Сайд заселили ирландцы, Ист-Сайд превратился в вотчину евреев и итальянцев.

Ист-Гарлем облюбовали сицилийцы, и он стал как бы штаб-квартирой мафии, которую лица не итальянского происхождения называли «сицилийский союз». Одним из первых главарей мафии там был Игнацио Саетта, больше известный под кличкой Лупо (Волк). Методы были теми же самыми: шантаж, угрозы, избиения, а для уклоняющихся от поборов – смерть. Такие поборы распространялись преимущественно на жителей «страны» и никогда – на коренных американцев. Мафия предпочитала шантажировать и угнетать слабых, невежественных, запуганных братьев по крови – сицилийцев.

Чтобы дать представление о господствующем насилии, можно привести один лишь пример. На 107-й Восточной улице воцарился один из помощников Саетты, который распространил свой рэкет на все рынки, овощные и фруктовые магазины в районе. Это был Чиро Терранова по прозвищу Король артишоков. Его притон наводил такой страх на прохожих, что они старались обходить его стороной. Полицейские с полным основанием называли это место «скотобойней». Когда в 1920 году здание решили снести, рабочие обнаружили под полом, в стенах, в фундаменте трупы двадцати трех человек с переломанными костями.

Большинство итальянских эмигрантов прибыло с юга полуострова. Для того чтобы противостоять мафии и дать ей отпор, неаполитанцы возродили одну из своих бывших тайных организаций – каморру. Во времена владычества Саетты предводителем каморры в районах Ист-Сайда и Ист-Гарлема был Энрико Альфано, чаще именовавшийся Эрриконе. Методы каморры были такими же, что и у мафии, и между обоими союзами нередко происходили стычки. Нет нужды уточнять, кто из них очень быстро взял верх.

Таким образом, мало-помалу ирландские, сицилийские, еврейские, неаполитанские иммигранты сформировали районы обитания, своеобразные гетто, довольно живописные, с их узкими улочками, тротуарами, загроможденными всевозможными товарами, с разноцветными гирляндами белья, свисающего с окон. Лавки красильщиков, торговцев москательными, аптекарскими, продовольственными товарами, прачечные должны были быть открыты днем и ночью – ведь в любое время мог прийти тот, кому они обязаны были выплачивать десятину за охрану от подобного же насилия со стороны враждебного клана.

Послушные торговцы, поскольку другой возможности сохранить дело у них не было, неохотно раскошеливались. Они влачили скудное существование: от своих доходов им оставалось только то, что не попадало в руки мафии, которая считала всегда очень точно и оставляла лишь столько, сколько требовалось для поддержания жизни – ни больше, ни меньше.

Еще большим злом было постоянное, ежечасное, ежеминутное развращение детей.

В этом квартале, образовавшем замкнутую зону и очень скоро прозванном «Малая Италия», улицы принадлежали ребятам. В трущобах, где они проводили большую часть времени, их воспитанием занимались находившиеся среди них старшие. Нетрудно догадаться, что, несмотря на наличие школ, посещение которых считалось обязательным, «воспитание» проходило в основном в притонах. Родители же хотели, чтобы их дети стали добропорядочными гражданами, воспитанными, имеющими возможность найти свое место в этом обществе «сверхвозможностей, доступных для всех», тем более что сами они были обречены на то, чтобы занимать подчиненное положение, что, конечно, никого не устраивало.

Вначале запросы детей не шли дальше желаний научиться тому, что умели делать другие. Но кто эти другие?

Они были такими разными.

Родившись в Америке, они говорили по-английски с сильнейшим акцентом. Они коверкали язык еще и потому, что в разговорах с родителями, со своими товарищами пользовались еврейским, ирландским, неаполитанским, сицилийским, калабрийским и другими диалектами, которые оставались единственными, бережно сохраняемыми нитями, связывавшими их с утраченной родиной.

За это маленькие американцы жестоко высмеивали их, так же как они высмеивали их слишком короткие штанишки, залатанные рубашки, голые ноги в стоптанных башмаках, запахи их пищи, сохранявшие воспоминание о натертых чесноком горбушках хлеба, оливковом масле, спагетти, жареной рыбе и еще бог знает о чем.