Фалькон отогнал от себя образ гигантского пылевого облака на окраинах Севильи: под ним — в панике бегущий скот.

Когда он пересекал реку в обратном направлении, у него завибрировал мобильный: Рамирес интересовался, где он находится.

— Мы нашли одного из тех, кто постоянно посещал мечеть, — сообщил он. — Каждый вечер, после работы, он заходил туда помолиться. Встречаемся в детском саду.

Фалькон въехал в район Сересо с севера, чтобы избежать транспортной толчеи вокруг больницы. Оказавшись в здании детского сада, он сделал фотокопии списков персонала «Информатикалидад» и отдал Рамиресу, распорядившись, чтобы двое сотрудников отдела начали опрос торговых представителей с целью выяснить, не заметили ли они что-нибудь. Рамирес познакомил его с марокканцем по имени Сайд Харруш: работает поваром, родился в пятьдесят восьмом году в городе Лараш на севере Марокко.

Шум от разбора завалов не позволял разговаривать в классах, ни в одном из которых не осталось стекол в окнах, поэтому они прошли в квартиру повара: он жил неподалеку. Жена Харруша приготовила им мятный чай, и они сели в комнате, спиной к разрушенному зданию.

— Вы — повар, вы работаете в одной из производственных компаний в промышленной зоне Калонге, — начал Рамирес. — Какие у вас рабочие часы?

— С семи утра до пяти вечера, — ответил тот. — Когда начальство услыхало про бомбу, меня отпустили домой.

— Вы регулярно посещаете мечеть?

— Обычно мне удается туда прийти от половины шестого до без четверти шесть.

— Каждый день?

— В выходные — пять раз в день.

— Вы там только молитесь или делаете что-то еще?

— По выходным мы пьем чай и разговариваем.

Мужчина был спокоен. Он сидел у стола, откинувшись на спинку стула и приложив к животу сложенные ладони. Он медленно моргал, взмахивая длинными ресницами, и, казалось, совершенно не опасался полицейских.

— Сколько вы живете в Севилье?

— Лет шестнадцать, — ответил он. — Приехал сюда в девяностом работать на стройке «Экспо», да так и остался.

— Вам нравится жить в этом районе?

— Мне больше нравилось в старом городе, — сказал он. — Больше похоже на мои родные места.

— А как вам местные жители?

— Вы об испанцах? — уточнил он. — Большинство — нормальные ребята. Но некоторым не по душе, что тут слишком много нашего брата, марокканцев.

— Не надо дипломатичности, — призвал его Рамирес. — Расскажите нам, как все на самом деле.

— После тех взрывов в мадридских поездах многие стали поглядывать на нас с подозрением, — признался Харруш. — Им наверняка сказали, что не каждый, кто приехал из Северной Африки, — террорист, но это мало помогло, нас же здесь полно. Имам очень старался объяснить местным жителям, что терроризмом занимаются экстремисты, что их очень мало и что он сам не согласен с их радикальным толкованием ислама и не одобряет такие проповеди у себя в мечети. Но и это не помогло. Они все равно нас подозревали. Я им говорил, что даже в Марокко вы днем с огнем не сыщете человека, который бы активно поддерживал то, что делают эти фанатики. Но они нам не верили. Конечно, если вы зайдете в чайную где-нибудь в Танжере, вы услышите, как люди осуждают то, что делают американцы или израильтяне. Люди выходят на улицы, протестуют против захвата палестинских земель. Но это только разговоры и демонстрации. Это не значит, что все мы готовы привязать бомбы на грудь и отправиться убивать. Наши люди тоже пострадали от террористов-самоубийц в Касабланке в мае две тысячи третьего. Мусульмане погибли в мадридских поездах в две тысячи четвертом и в Лондоне в две тысячи пятом. Но об этом никто не вспоминает.

— В этом природа терроризма, не так ли, сеньор Харруш? — спросил Фалькон. — Террористы хотят, чтобы люди знали: это может случиться где угодно, когда угодно и с каждым, будь ты христианин, мусульманин, индуист или буддист. Видимо, сейчас мы в Севилье именно в таком положении. Люди больше не чувствуют себя в безопасности в собственном доме. И мы должны как можно быстрее выяснить, кто хочет, чтобы мы боялись, а если это будет слишком трудно, то хотя бы узнать, почему они хотят, чтобы мы боялись.

— Но, конечно, все равно все подумают на нас, — сказал Харруш, прижимая кончики пальцев к груди. — Когда я сегодня утром шел с работы, меня оскорбляли на улице люди, которым, когда где-то взрывается бомба, приходит на ум только одно.

— Одиннадцатого марта власти автоматически решили, что виновата ЭТА, — заметил Рамирес.

— Мы знаем, что существуют антимусульманские группировки, — сказал Фалькон.

— К примеру, все мы слыхали про ВОМИТ, — заявил Харруш. И, заметив удивление полицейских, пояснил: — Мы проводим много времени в Интернете. Так мы общаемся с нашими родными, которые остались в Марокко.

— Мы узнали о ней только сегодня утром, — произнес Фалькон.

— Но она не против вас, верно? — спросил Харруш. — Ее создали, чтобы показать: ислам — религия ненависти. А это не так. Мы думаем, что ВОМИТ — это еще одна придумка Запада, который ищет, как бы нас задеть.

— Этот сайт создал не Запад, — возразил Рамирес. — Его сделала горстка западных фанатиков.

— Дело в том, сеньор Харруш, что нам потребуется некоторое время, чтобы попасть в подвал, где была мечеть, — сказал Фалькон, возвращаясь к сути дела. — Пройдет несколько дней, прежде чем мы получим данные экспертов с того места, где находилась бомба. Пока нам приходится полагаться лишь на показания свидетелей. Нам надо знать, кого видели входящим в это здание или выходящим из него на протяжении последних семидесяти двух часов. Пока нам сообщили о двух машинах: белом «пежо-партнере» с двумя марокканцами, которые, как утверждают очевидцы, доставили картонные коробки…

— С сахаром, — перебил Харруш, вдруг оживившись. — Я вчера был там, когда они его привезли. Это был сахар. Это ясно было написано на коробках. А еще у них были большие пластиковые мешки с мятой. Это для чая.

— Вы знаете этих двух мужчин? — спросил Рамирес. — Вы их видели раньше?

— Нет, я их не знаю, — ответил он. — Никогда их раньше не видел.

— А кто их знал? С кем они общались?

— С имамом Абделькримом Бенабурой.

— Что они делали с этим сахаром и мятой?

— Отнесли в кладовку, она в задней части мечети.

— Этих людей кому-нибудь представили?

— Нет.

— Вы знаете, откуда они приехали? — спросил Фалькон.

— Кто-то говорил — из Мадрида.

— Сколько времени они пробыли в мечети и беседовали с имамом?

— Я ушел в семь, они еще там оставались.

— Может быть, они там заночевали?

— Могли. Иногда в мечети спят.

— Вы помните, когда они приехали? — спросил Рамирес.

— Минут через десять после того, как я пришел с работы, то есть, получается, было примерно без четверти шесть.

— Можете нам точно сказать, что они делали?

— Они вошли, каждый нес по коробке, а на каждой коробке лежал мешок с мятой. Спросили имама. Он вышел из своей комнаты и показал им кладовку. Они занесли туда коробки, вышли и принесли еще две.

— А потом?

— Ушли.

— С пустыми руками?

— Похоже, что да, — сказал Харруш. — Но через несколько минут они вернулись. Думаю, они уходили запарковать машину. Они прошли в комнату к имаму, и, когда я уходил, они все еще были там.

— Вы слышали что-нибудь из их разговора?

Харруш помотал головой. Фалькон чувствовал, что повара уже тошнит от бесконечных вопросов о подробностях, которые кажутся ему несущественными. Видимо, Харрушу кажется, что он может навредить этим двум мужчинам, которые, как он уверен, просто привезли сахарный песок. Фалькон попросил его не волноваться по поводу этих вопросов, заверив, что они задают их лишь для того, чтобы сопоставить ответы с показаниями других свидетелей.

— Вы не слышали, чтобы кто-нибудь рассказывал о других посторонних, приходивших в то утро? — спросил Рамирес.

— Посторонних?

— Рабочие, курьеры с товаром… и прочее в том же духе.