— Эй, паря, ты совсем, что ли, оборзел!? — спросил он, останавливая грека собственной грудью. — Это моя жена!

Тот на секунду остановился, зло глянул в глаза противника, а потом попытался локтем ударить его в горло. Но у Зубрилина оказалась неплохая реакция, и он успел подставить руку, а потом развернулся и с такой силой заехал своим пудовым кулаком в челюсть волосатому греку, что тот полетел в сторону, собрав ряд барных табуретов и часть располагавшихся на них посетителей. Он попытался сразу встать, но это у него получалось плохо, ноги не держали тело местного авторитета. К нему подбежал один из его подручных, подхватил его под руки, и, подняв, поволок к выходу. Они прошли мимо русских туристов, и волосатый, у которого из носа текла кровь, что-то попытался сказать в строну Василия. Вот только звуки у него не складывались в слова, и только пальцем сумел он ткнуть в сторону обидчика. Вслед за ними, обильно обогащая пол кафе льющейся из носа и ушей кровью, выскочил туда же и третий из греков. Но после этого драка, как ни странно, продолжалась. Русские дрались уже между собой, и были слышны странные для уха чужестранца возгласы: — Бей казанских!

— Мочи долгопрудненских!

Тут появились киприотские полицейские, но их форменные мундиры недолго маячили в кафе. Они поняли, что там, где русские дерутся между собой, им лучше не соваться.

Астафьев окинул взглядом эту не утихающую «молотилку», и предложил: — Давайте-ка отсюда линять.

К ним как раз подбежала пробравшаяся сквозь варево дерущихся Ольга.

— Уходим! — крикнула она.

Они удалились тем же черным выходом, что и греки. Уже в нем, продвигаясь практически в полутьме, Юрий случайно пнул ногой что-то небольшое, но достаточно объемное, отозвавшееся на удар легким, прерывистым звоном. Астафьев нагнулся, и поднял с пола большой, черный перстень с золотой вставкой. Рассматривать его было некогда, и он просто сунул его в карман.

Ни в какой другой бар они заходить уже не стали, набрали водки, пива, еды и вернулись к себе в отель. Расположились они для продолжения праздника в номере Зубрилиных, там и женщины для успокоения нервов приняли по полстакана водки.

— Ты где так драться научился? — спросил Юрий Василия.

— Да, в загранке, — блаженно откидываясь на подушку, ответил Зубрилин. — Я же матросом начинал, за три года полмира прошел под торговым флагом. Он, видишь, специально сблизился, а потом я уже по глазам знал, что он сейчас в горло будет бить. Это у них, портовых, обычная манера.

— Подлый удар.

Василий согласно кивнул головой.

— Да, мне как-то раз так досталось в Марселе, я после этого долго не мог отдышаться. С тех пор всегда первым делом против горла блок ставлю.

— Давай выпьем за нас, — предложил Юрий, — за настоящих мужиков.

Тостуемые быстро захмелели, а потом Ольга утащила Ленку к себе в номер. Через час Юрий на автопилоте вернулся к себе, и отключился, едва только коснувшись головой подушки.

На следующее утро после пьянки, самое неприятное порой даже не похмелье, а рассказ о совершенных вчера «подвигах». Но еще более неприятным для Астафьева оказался другой рассказ Ольги.

— В общем-то, история у нее самая обычная, таких тысячи, — говоря это, Ольга устроилась поперек обширного кресла, так что ноги и голова покоились на разных валиках кресла. Так как на ней сейчас из одежды не было ничего, то это была очень аппетитная поза, но Юрий сейчас мог ею только любоваться. Все остальные желания перебивала тошнота, головная боль, и общая слабость организма.

— Тут есть только пара своеобразных нюансов, — продолжала Малиновская. — Та грымза, что вчера заложила Ленку этому самому Сократосу, родная сестра Елены, Милена. Она первая, на заре перестройки уехала в Грецию, работать, якобы, няней, там столкнулась с этим греком, влюбилась в него, а потом он уже отправил ее на панель. Чтобы угодить ему, она начала привозить в страну своих подруг, сдавала ему в бордель. Не пожалела она и родную сестренку. Но та была на восемь лет ее моложе, красивей. Сокрастес подсел на Ленку, он звал ее Ленни, хотел даже сделать ее своей женой. Но, той хотелось вырваться из этого ада. Короче, ей удалось сбежать, и даже прихватить с собой сбережения сестренки. Елена переехала из Белоруссии в Сибирь, там подхватила этого Васю, поехала в свадебное путешествие. Но она никак не думала, что за это время Сократос перебазируется из Солоников на Кипр, и что она тут встретит в кафе, на фестивале шансона родную сестру.

Юрий отхлебнул из бутылки добрую порцию холодного пива, и спросил: — Василий про это, конечно, ничего не знает?

— Нет, — подтвердила Малиновская. — Знаешь, что еще плохо? Этот шрам у грека остался на память от Ленки.

— Да, вот это совсем плохо, — согласился Юрий. — Теперь он не просто захочет ее вернуть к себе в бордель, теперь он ей будет мстить.

Тут в дверь осторожно постучали. Ольга, поспешно накинув халатик, открыла. Это оказалась Зубрилина. Вид у нее был как у собаки, съевшей любимую плетку хозяина: заискивающийся и виноватый. Она тоже была в халатике, и, похоже, даже не накрасилась.

— Можно? Я услышала, что вы разговариваете, вот и решила зайти. Мой еще спит. Он теперь поднимется не раньше полудня.

Ленка пристроилась на кресле, оставленное Ольгой, и, стараясь не смотреть в глаза своим собеседникам, спросила: — Ну, и, как вы думаете, что мне теперь после всего этого делать?

Ольга, перебравшаяся на кровать, и Юрий переглянулись, потом слово взяла Малиновская.

— Сложный вопрос. Я бы на твоем месте сейчас драпала отсюда первым же самолетом. Этот твой лохматый грек тебя не оставит в покое. Беги, Ленка, беги.

Основой аргумент Елены «против» они угадали заранее.

— А как мне это было объяснить Василию? Я почему-то думаю, что если он узнает про мое прошлое, то сразу бросит меня.

— Лучше наоборот, ему все рассказать, только сделать это как-нибудь помягче.

На этот Ольгин совет Елена только усмехнулась. Она закурила, и только потом продолжила разговор.

— Легко сказать, а как все это сделать? Как?

— А зачем ты украла у сестры деньги? — не удержался и спросил Юрий. — Она тебя за это и сдала вчера греку?

— Не только за это, я ее еще при побеге траванула перед этим клофелином. Милка хуже собаки была, сторожила меня как волк для своего любимого Сократика. Паспорт был мой у ней в шкафу. Вот мне и пришлось пустить в ход ее же советы о том, как обчищать карманы клиентов. Говорят, ее после этого еле откачали. Я клофелина тогда для нее не пожалела.

— Там было много денег? — спросил Юрий.

— Много. Десять тысяч баксов. По тем временам, а это прошло уже… — она припомнила, — четырнадцать лет, это были большие деньги. Я и сорвалась отсюда на эти баксы, и жила несколько лет в свое удовольствие. Сразу уехала из своей этой Белоруссии, на Урал, окончила институт.

— Даже так! — удивилась Ольга.

— Да, именно так. Эти полгода в борделе меня сильно состарили. Я приехала сюда наивной такой семнадцатилетней девчонкой, и вернулась уже битой бабой. Начала учиться, потом строить карьеру. Перебралась поближе к черному золоту. Не брезговала ничем. Постельный опыт у меня был богатый, так что все мои начальники просто шалели от счастья и тащили меня за собой по карьерной лестнице. Вот только замуж никто не брал, все уже женаты были, с детьми. Но, ничего, я и так неплохо жила. Брала свое материальными благами. Через десять лет у меня было все: работа, не пыльная и денежная, квартира в самом лучшем доме Сургута, дом за городом, иномарка. Только мужа все так же не было. Потом вот Ваську встретила, это уже было серьезно. Помогла ему кончить заочно институт, и деньгами, и знаниями. После этого и он в гору попер. Так все хорошо было! — Она сморщилась от досады, затушила свою сигарету, сразу достала из пачки другую. — Детей, правда, не было и не будет. И тут вот, на тебе, на отдыхе, встретила сестренку. Родня…