Сидя на кухне, Юрий Евгеньевич заносил в свою тетрадку вопросы, которые следовало задать свидетелю, продумывал их последовательность. Даже намечал для себя, как он будет их задавать: вскользь, как бы между прочим, или не скрывая от собеседника свою заинтересованность. Корнилов, хорошо знавший про клеенчатую тетрадь Юрия Евгеньевича, не раз пытался уговорить его рассказать молодым работникам о своем методе работы. Но Белянчиков был неумолим.

- Ты что, хочешь, чтобы надо мной потешались? Вот, дескать, видали вы самоуверенного долдона из угрозыска? Нет, пусть Семен Бугаев опытом делится, он мужик хваткий, он и без всяких тетрадей распишет все как надо.

За педантизм и въедливость кое-кто в управлении считал Белянчикова службистом. Но Юрий Евгеньевич меньше всего думал о продвижении по службе. Таким уж он был скроен - дисциплинированным, четким аккуратистом, врагом всяких недомолвок. Иначе он работать не мог. Служи он в бухгалтерии, на стройке или еще в каком другом месте - он везде отдавал бы работе всего себя.

В этот вечер, несмотря на то что поручение, которое ему предстояло утром выполнить, было совсем простое, Белянчиков тоже удалился на кухню, прихватив свою тетрадку.

Все, конечно, просто, если вдова Николая Михайло вича Рожкина не опознает человека на фотографии, ду мал Белянчиков. А если опознает? Тут возникнет масса нюансов. Случайный ли это знакомый? Приятель? У вдовы тоже возникнут вопросы. Почему показывают фотографию мертвеца, какое он имеет отношение к ней? Все это нербходимо предусмотреть заранее, а потому сиди, Юра, сиди и думай. Но принятое им в конце концов решение было очень просто. Без обиняков показать фото.

...Еще вечером Белянчиков позвонил Рожкиной и условился о встрече. Рожкина работала во вторую смену, с утра была свободна, и майор поехал к ней домой в Озерки. Жила Рожкина в большом панельном доме, недавно построенном среди деревянных особнячков. Вокруг стоял сосновый лес, невдалеке поблескивало озеро, и было слышно, как где-то рядом проносятся электрички.

Наталья Викторовна оказалась молодой еще женщиной, с простым, не то чтобы красивым, но очень милым русским лицом. Темно-каштановые волосы были расчесаны на прямой пробор и закрывали уши. Белянчикову показалось, что Рожкина чем-то похожа на одну известную балерину.

Усадив Юрия Евгеньевича на диван в небольшой, очень светлой и чистенькой комнате, она спросила, не хочет ли он кофе.

- Спасибо, Наталья Викторовна, - сказал майор. - Я ведь на минутку.

Рожкина села напротив и закурила сигарету. Потом, спохватившись, пододвинула Юрию Евгеньевичу пачку "Столичных" и пепельницу.

Белянчиков поблагодарил ее кивком. Он не курил.

- Нашли? - спросила Рожкина. Майор чувствовал, как она волнуется.

- Нет, Наталья Викторовна. Не нашли. Не все у нас получается так, как хотелось бы... - Он вытащил из кармана несколько фотографий, среди которых было фото мужчины, найденного в Орлинской церкви, и положил перед Рожкиной.

- С этими людьми вам никогда не приходилось встречаться?

Медленно перебирая карточки, она внимательно вглядывалась в лица. Долго рассматривала фото неизвестного из Орлинской церкви. Наконец, догадавшись, спросила:

- Он мертвый?

Белянчиков неопределенно пожал плечами. Рожкина положила фотографии на столик, сделала глубокую затяжку и мотнула головой.

- Нет, никого из них я не знаю. В первый раз вижу и, судя по всему, в последний. - Она посмотрела на фото мертвого еще раз. Потом взяла в руки и чуть повернула к свету. - Нет, нет...

Больше майору Белянчикову делать у Рожкиной было нечего. Но он не мог просто встать и уйти. Ведь перед ним сидела женщина, у которой недавно убили мужа, а убийца до сих пор не найден.

"А может быть, и мертв", - подумал Юрий Евгеньевич, пряча фотографии. Но сказать пока об этом вдове нельзя. Если бы Белянчиков курил, то можно было бы, закурив сигарету, молча посидеть несколько минут, обменяться парой ничего не значащих фраз и откланяться.

- Вы меня извините за то, что я побеспокоил вас, Наталья Викторовна, - сказал майор. - Побеспокоил, а ничего нового не сообщил.

Рожкина кивнула.

- Этот человек имеет отношение к убийству? - спросила она.

И Юрий Евгеньевич понял, что Наталья Викторовна имеет в виду мертвого мужчину. Женским своим чутьем выделила его фото из всех остальных.

- Трудно сказать. Мы думали, кто-то из знакомых Николая Михайловича. Кстати, у него не было друзей среди коллекционеров старинных икон?

- Наверное, были. Он ведь занимался историей России... Даже наверняка были. Как-то Коля мне рассказывал про большую коллекцию, - она покачала головой. - Кажется, он называл фамилию Замчевского.

- Это кто?

Рожкина пожала плечами.

- Не знаю. Наверное, кто-то из его знакомых.

- У вас нет телефона, адреса? Может быть, остались в бумагах мужа?

Наталья Викторовна вздохнула.

- Нет, не остались. Единственное, что пропало в тот день, - так это Колина записная книжка.

- Пропала записная книжка? - удивился Белянчиков. Он читал материалы по делу, и там ничего не было сказано об этой пропаже. Наоборот, одной из особенностей убийства Рожкина как раз и являлся тот факт, что ничего не пропало. Ни деньги, ни часы, ни документы...

- А вы говорили об этом следователю?

- Нет. Я обратила внимание на пропажу много позже. Когда понадобилось разыскать телефон одного Колиного приятеля. Николай рассказывал мне незадолго до смерти, что наткнулся на следы старинной коллекции документов и книг, а какой - не сказал. Я думала, что об этом знает Флорентий Никифорович... А записную книжку могли обронить и в "скорой", и в больнице. Мало ли, что могло случиться. Пришлось звонить на Колину службу, узнавать телефон там.

- Ну и что же ответил вам Флорентий Никифорович? - спросил Белянчиков. Он не любил безответных вопросов, даже в том случае, когда они никакого отношения к делу не имели.

- Флорентий Никифорович ничего об этом не слышал.

- Он не коллекционирует старинные иконы?

- Нет.

- Назовите, пожалуйста, его фамилию.

- Лосев Флорентий Никифорович - известный ученый, специалист по фольклору. Коля очень любил его. - Рожкина замолчала и рассеянным взглядом обвела стеллажи с книгами. "Кому теперь нужны эти ученые записки? - с горечью подумала она. - Даже к букинистам не отнесешь... А Коля был жив, и книги жили".