— Но Контакт все еще предстоит, — ответил он. Я прикрыл глаза и представил себе, как делаю глубокий и медленный вдох. Отправляясь к городу переселенцев, я хорошо знал, что рискую жизнью. Но об опасности, уцелев, получить расстроенные нервы — я как-то не подумал.

— Контакт? Духовное слияние, «единение»? Да опомнитесь же, наконец, ради бога! Если вы примените этот ваш штамп и в отношении нас, вы тем самым сделаете первый шаг к могиле, которая поглотит всю вашу цивилизацию. Всего лишь первый шаг, а остальные сделаем мы.

Я замолчал. Не было сомнений, что теперь почти все, если не абсолютно все, негуманоиды наблюдали за развитием событий здесь. Наблюдали из всех точек полипланетарной системы, причем в реальном времени — по внепро-странственным каналам, без единого мгновения задержки. Пожалуй, нужно было выражаться попроще.

— Слушайте! Вот уже десять лет мы ищем ваше уязвимое место, стремимся найти оружие против вас. И вот я его нашел — даже не одно, а два. Два! Первое вы знаете: изоляция. Уничтожение ваших хрональных центров на Земле. Категорический, окончательный отказ от Контакта! Да, это неразрешимая для вас проблема, которая приведет к стагнации и упадку всю вашу цивилизацию еще до того, как вы вновь достигнете Земли обычным космическим путем. Второе — внимание! — второе наше оружие гораздо страшнее: это контакт. Контакт по вашим правилам, в результате чего мы завладеем всей вашей Системой. А вас уничтожим… Именно так! Сотрем вас раз и навсегда с лица Вселенной! Так о каком слиянии вы говорите, каких человеко-юсов фабрикуете?! Что вы сольете с нашим индивидуализмом, с нашим эгоцентризмом, с нашим Я! Вы, которые происходите из мира, где нет никакой другой жизни, кроме вашей, что вы вообще понимаете в борьбе между видами?! И ваши инстинкты — это скорее инстинкты РАСТЕНИЙ. Тогда как мы ХИЩНИКИ!

Я надеялся все же, что мой монолог вызовет какую-нибудь реакцию. Но нет, этого не произошло. Было ясно, что их чудовищная самоуверенность, в парадоксальной комбинации с их безличием, действовала как надежный щит против всяких оскорблений. Как и против всяких доводов, говорящих об отсутствии оснований для такой самоуверенности.

Я продолжил:

— Нам предстоит не контакт, а столкновение. Вот в этом измерении. Действительно, эта паутина — ваше Коллективное сознание — сразу же начнет перерабатывать и канализировать наши негативные энергии. Однако с нашими инстинктами она не справится. Они, в отличие от мыслей и чувств, переработке не подлежат. Просто потому, что из чего-то первичного нельзя создать ничего другого, кроме того же самого. А коль расползутся инстинкты по сетям, само «Сознание» перестанет перерабатывать наши негативные энергии: для него они уже не будут негативными. И если принять во внимание, что в сущности речь не идет нио каком сознании, а лишь о роботизированной психоконструкции, управляющей всей вашей Системой, да и вами самими, через ваши собственные инстинкты… Так вот знайте, что после контакта Система будет управлять через наши инстинкты. Так вот!

Но, к сожалению, речь была не только об этом. Потому что переселение, планируемое ими как первая фаза контакта, неизбежно будет первым и последним. А кроме того и фатальным, в том числе и для нас, из-за сущности своего единственно возможного «продукта»: людей — преступников и сумасшедших — в юсианских телах. Располагающих гигантской мощью их цивилизации и обозленных на человечество, предавшее их во имя своего «спасения».

Негуманоид стоял передо мной как истукан — неподвижный и молчаливый. Однако казалось, что его поведение никак не связано с потрясением от только что услышанного или, по крайней мере, с вниманием к нему. Просто он опять настраивался на свою миссию «контактера».

— Не перестарайся, — сказал я ему. — Едва ли у меня будет время заниматься тобой. Очень скоро ваше «Сознание» попытается меня уничтожить.

— Это твоя основная ошибка, — спокойно возразил он, — Это для него несовместимо.

— Это было для него несовместимо минуту назад. Но не после того, как оно поглотило мой порыв убить тебя. Теперь этот мой порыв, эта инстинктивная агрессия находится внутри его структур. Так что к единственному до сих пор для него варианту действий — осваивать все, что встречается на его пути, теперь прибавился и другой — уничтожать то, что не поддается усвоению.

— Твоя податливость несомненна, Тер. А затем ты вернешься в себя предохранительно угаснувший.

— Посмотрим. Я ли угасну, вы ли воспламенитесь. И вообще самое время спросить — зачем я здесь? Зачем заставил вас форсировать контакт, если я против него?

— Для нас это детали твоей хаотичности, — негумано-ид вновь взял «любящий» тон. — Мы тебе поможем…

— Хватит! Действуйте дальше по программе. Я готов и к вашей помощи.

Этими словами я как будто выпустил «джинна из бутылки». Появилось — я так и не понял откуда — что-то вроде облака. Какое-то особенное, составленное как будто из множества разноцветных заплаток. Негуманоид поспешил уйти с его пути. Я остался на своем месте. Облако остановилось против меня и начало приобретать очертания. Наконец стало похоже на обрезанное сверху и снизу юсианское туловище, только раза в три, по крайней мере, больше обыкновенного и с неестественно яркими коммуникативными зонами. Они продолжали активизироваться и вскоре из его нутра вырвался ревущий грохот. Я знал, что не буду уничтожен сейчас, но, на всякий случай, решил отступить… И не смог. Пространство за мной отвердело. Меня прижали к стенке, подумал я, и увидел, что с боков тоже прижат. Был закрыт в невидимой клетке. Меня охватила паника, даже промелькнула мысль разыграть свой последний козырь. Но, конечно, я не сделал этого. После моего прорыва в Паутину нужно было дать ей возможность воздействовать на меня почти до самого конца. Хотя я и не имел представления, как определить это «почти».

Со стороны облака наступила тишина, не менее угнетающая, чем ранее грохот. Я ждал. Ничего другого мне не оставалось. И пока облако медлило со своей атакой или тем, что предстояло, моя паника усиливалась, но в обратном направлении. Вопреки разуму, вопреки воле я боялся уже не его приближения, а того, что оно может отступить! Оставить меня! И в этот момент «кровь» полилась в мое абсурдное психоплазменное тело. Хлынула в мозг, вызвав непонятные — но что еще более непонятно — приятные — видения. Я закрыл глаза, чтобы удержать их под веками: быстрое, как у бабочек, порхание в глубине влажной полости, поток режущих чешуек, которые глубоко входят в меня и я их поглощаю, скользкие бугры, гладкие, как тающие сугробы, и мое предчувствие о приклеивании к одному из них, я утопаю в миллиардах черных зерен, покрывающих меня целиком, открываю глаза и они тоже чернеют…

Я широко открыл глаза. Облако пульсировало, и мое сердце следовало его ритму. Пульсация ускорялась, биение сердца — вслед за ним. Кровь зашумела в моей груди, начала закипать и вырываться наружу, покрывая пеной кожу. Я сгребал ее горстями, протягивал руки и, описывая резкие дуги, пытался… задержать. Не мог остановиться, не знал даже, что это за «задержание», но ощущал его как что-то важное. И мой «запрет» теперь как бы вертикально рассекался, и я чувствовал, что вот уже наступает время, время… для чего? Как будто для голода, неописуемого, потрясающего чувственного голода. Зоны ярких цветов приближались ко мне, заполнили все поле моего зрения. Но нет, никакой коммуникации не будет. Органы взаимопомощи выполняли сейчас только свою собственную функцию. Я понял это всего за мгновение до того, как меня охватили облачные ткани, а когда они меня стиснули в неожиданно отвердевших объятиях, я понял и другое, а именно: юсианс-кая помощь тоже является страшной агрессией и в ней нет ничего «растительного».

Я принимал излучение этой помощи ненасытно, отчаянно, вопреки своему сознанию человека… все еще бунтовавшего против нее. Настолько она быладобронамеренной, пронизанной чужим убеждением в ее спасительной необходимости для меня. Это было как вступление, вовлечение в какой-то нездешний мир, как приятное, безболезненное умерщвление…