Хазары откатились. Ингвар, как в бреду, смотрел на текущую со стенных переходов кровь. Она была везде: на оружии, на одежде, на земле. Ингвар очнулся от встряски, рядом стоял Ратибор:

— Ну, что, варяг, мы отбились! Правда, нас на сорок человек меньше и раненых много. Но по сравнению с их потерями, наши — просто ничтожны, сказывается выучка.

Ингвар очнулся полностью:

— Раненых Ярославе, мертвых во двор. Кто может сражаться — пусть сражается.

На протяжении дня следовали хаотичные приступы. Хазары проверяли на прочность оборону китежан. В двух местах они сумели оттеснить ратников от частокола, но вовремя перекинутое подкрепление с других участков позволило удержать стены. Так закончился первый день. Китежане потеряли пятьдесят семь человек убитыми, зато вал трупов по другую сторону стены существенно вырос. Ночью штурма не было, и воины смогли немного отдохнуть.

Наутро картина резко изменилась: полторы тысячи степняков сели на коней и двинулись в сторону, откуда должен был наступать воевода. Против защитников заставы осталось около тысячи бойцов, это меняло положение дел, но оттого, что противника стало меньше — легче не становилось, их ряды за вчерашний день тоже уменьшились. На стенах стояло сто семьдесят пять ратников, и многие из них были ранены.

— Ну, что, воевода, проживем еще один день? — спросил Ратибор, во время обхода стен.

— Воля Перуна, — отозвался Ингвар, — может и сдюжим, если Добрыня подойдет, а нет, все здесь ляжем, уходить нам все равно некуда.

Их беседу прервала степная стрела, застрявшая в частоколе и мелко вибрирующая, к ней был прикручен тонкий лист бересты, на каких обычно писали. Данила научил его китежской грамоте, и Ингвар решил потянуть время. Письмо было коротким, и если выкинуть все ругательства, то им предлагали легкую смерть в случае сдачи. Ингвар прочитал письмо и пересказал его Ратибору.

— Ты собираешься сдаться? — удивился сотник.

— Конечно нет, но попробую выиграть для нас час, — Ратибор кивнул и отошел в сторону.

— Эй, — крикнул Ингвар в сторону хазар, — нам нужно подумать, дайте нам час.

От готовившейся к удару конницы отъехал одинокий всадник:

— Я, савир Пессах, даю тебе один час, и если после этого не откроются ворота, я пойду на приступ.

— Ну, видишь, — бросил Ингвар Ратибору, — проживем на час дольше.

За этот час Ингвар попытался хоть немного отдохнуть, но время прошло так быстро, что в голове пронеслась шальная мысль: «А может еще часок попросить». Отогнав ее, крикнул Ратибору:

— Лучшего стрелка ко мне с самым мощным луком.

Через секунду перед ним стоял Мал.

— Вот что, сейчас я выдерну из строя их савира и передам ему наш ответ, а ты подтвердишь его стрелой, попытайся сбить этого храброго дурака на землю и стреляй оттуда, где они не смогут тебя увидеть. Понял?

Мал кивнул и пропал. Ингвар же поднялся на стену.

— Эй, Пессах!

От строя отделился тот же воин, что требовал капитуляции.

— Хочешь сдаться, русс? — пролаял он.

— Да нет, — донеслось от стены, — хотел предупредить, что если вы не свернете свой палаточный городок и не уберетесь обратно в степь, то все до единого останетесь под этими стенами.

— Я принимаю твое решение, русс: мы все останемся под этими стенами, и будем смотреть на ваш погребальный костер.

Где-то недалеко прогудела тетива, и стрела Мала ушла в свой последний полет. Если бы солнце не светило хазарину в глаза, он бы заметил ее и успел уклониться, но солнце место не выбирает, и стрела вошла в его открывшийся для приказа рот. Она послужила сигналом к началу нового штурма. Степняки бросили в бой все оставшиеся силы, и не успело тело их предводителя исчезнуть под копытами коней, как сотни стрел устремились в сторону крепостицы. Им так не терпелось стереть с лица земли эту крепость и этих руссов, что они бросились в драку так безрассудно, что сумели сначала отбросить китежан от стен, но сказалось мужество и выучка защитников. Успех кочевников был недолгим: сомкнувшись железной стеной, прикрывшись щитами, китежская шеренга с копьями на перевес загнала хазар обратно за частокол. Этот бой стоил росским ратникам еще тридцати жизней, многие ослабели от ран, на стенах осталось чуть больше сотни дружинников, правда, и степняков сильно поубавилось.

Ингвару пришлось сформировать летучий отряд из десяти человек, чтобы успевать закрывать дыры в обороне. К концу дня степнякам удалось вышибить ворота. Во дворе их встретила жидкая, но по-прежнему неустрашимая шеренга китежан, и в ней было всего тридцать два воина. Пехотная стена стояла насмерть перед входом в дом, где лежали раненные товарищи. Хазарам казалось, стоит чуть поднажать, и они опрокинут, стопчут быстрыми степными конями этих ненавистных руссов, но строй держался, тая, как глыба льда, на жарком солнце, но продолжала стоять.

Вдруг в степи взревел походный рог, степняки оживились, это вернулись с победой их конные тысячи. Но в разбитые ворота начали влетать конники, закованные в пластинчатые брони, в конических шлемах, на свежих конях, — быстрые и смертоносные всадники Китежа. Поражение степняков было полным: все до единого остались лежать на земле, человек тридцать успело сдаться. Воин, командовавший отрядом китежан, снял с головы шлем. До этого момента Ингвар не узнал его под бармицей и личиной. Перед ним стоял князь.

— Я вижу, вас осталось так мало, значит, вы сделали все, что могли. Низкий вам поклон, — и князь поклонился до земли.

Ратники ответили громким криком. Они по-прежнему сохранили свой боевой порядок, строй держался, в нем было шесть человек, а перед ними — скользкий вал из конских и людских тел. Ингвар сделал шаг вперед:

— Князь, сотня и порубежники выполнили свою задачу, сотня в полном составе вернулась домой, ни один не остался в степи, все до одного здесь!

В голове потемнело, и он упал.

Глава третья Князь

Сколько он валялся без сознания, Ингвар не знал. В помещении был полумрак, на противоположенной стене слабо тлела лучина. Все тело болело: попытался приподняться на локтях — не вышло, руки не слушались. Хотел было крикнуть, но не услышал собственного голоса. Так и лежал беспомощный, не в силах даже позвать кого-нибудь. За стеной раздались голоса:

— Яра, пусти очень надо, — прозвучал приглушенный голос Ратибора.

— Спит он, пятый день спит. Скоро здесь будут волхвы, они попробуют разбудить. Подожди до завтра.

Хлопнула дверь, в комнату кто-то вошел, тихо приблизился и сел у изголовья, рука легла на лоб. На лицо упала прядь волос, губы обжог поцелуй.

— Открой глаза, вернись с кромки.

И Ингвар послушался. Первое, что он увидел — огромные зеленые глаза, влажные от слез, и локоны рыжих волос. Его сухие губы стали мокрыми и солеными, пока он пытался сообразить отчего, она уткнулась ему в грудь и плакала.

Говорить он, пока, так и не мог. Как только он открыл глаза — послали за князем. Тот ворвался, как ураган, подбежал, наклонился и обнял, за его спиной виднелся Ратибор. Князь ушел, обещая зайти утром. Оказывается на дворе — поздняя ночь. Ратибор остался. Выглядел он не очень: ему повторно рассекли лицо, рука на перевязи.

— Отдыхай, Ингвар, с утра наговоримся. Я здесь посижу.

Ингвара мучили кошмары. Снился жуткий Грозный, где бородатые чеченцы рубили головы пленным десантникам. Вдруг на площадь вылетает могучая китежская конница — теперь у чеченцев не достает голов, Ратибор стоит посреди трупов с окровавленным мечем. Потом Ингвар проснулся.

С утра Ратибор, как мог, восполнил пробелы в памяти:

— Помнишь бой у ворот?

Ингвар отрицательно качнул головой. И Ратибор начал рассказ.

— Когда хазары вышибли ворота, рядом был только ты с двумя воинами, вы-то на время и сдержали степняков. Воины погибли почти сразу, правда, прихватив с собой пятерых. Их побили издали стрелами, тебя же стрелы не брали, либо мимо летели, либо от брони отскакивали. Когда я подоспел к воротам и выстроил строй, ты пятился назад, сдерживая около сорока степняков. Под твоим мечем пало одиннадцать хазар, а скольких ты в воротах побил, один Перун ведает!