Мисс Блейк-Эллен в моей конуре уже не было. Я передал ее в общественные пеналы Тора. Для этого мне пришлось посетить муниципального работорговца.
— Встань здесь, — сказал я, указав на середину прохладного зала.
Она повиновалась.
— Сними тапочки.
Рабыня сбросила прошитые серебряной нитью тапочки и осталась босиком. Работорговец вышел из-за стола.
— Сними хайку, — приказал я, и девушка сбросила одеяние.
Работорговец медленно обошел вокруг нее. Она замерла — женщина, оцениваемая мужчиной. Работорговец взглянул на меня, и я кивнул. Мисс Блейк-Эллен напряглась и закрыла глаза. Опытные пальцы специалиста поглаживали и тискали ее тело, проверяя плотность кожи, мягкость и упругость форм, прошлись по бедрам, плечам, подъему ног, основанию затылка. Попутно работорговец проверял ее возбудимость. Из-под закрытых век блеснули слезы, но лицо девушки выдавало непередаваемую отзывчивость. Как все-таки прекрасны женщины, подумал я. Неудивительно, что здоровые, не обремененные комплексами мужчины так стремятся обладать этими фантастическими, сладостными существами. Неудивительно, что желание покорить, искусать и подчинить их себе заложено у нас в самой крови. На Горе мужчины позволяют себе быть господами, во всяком случае, с такими обездоленными женщинами, как ставшая против своей воли рабыней мисс Блейк-Эллен.
Работорговец отступил на пару шагов.
— На колени, — сказал я. Рабыня повиновалась.
— Блондинка, — проворчал он, намекая на то, что девушка могла оказаться фригидной, — голубоглазая и необъезженная. С возбудимостью все в порядке. Неплохо. Будете продавать? — поинтересовался он.
— Выпрямись, рабыня, — приказал я.
Испуганная мисс Блейк-Эллен выгнула спину и вскинула голову. Не поднимаясь с колен, она медленно опустилась на пятки и раздвинула колени. Руки лежали на бедрах. Это была поза рабыни удовольствия. Кое-чему я ее успел научить. Кстати, это первая позиция, которой обучают на Горе ставших рабынями красивых женщин.
— Продаете? — повторил вопрос работорговец.
Я знал, что здесь мне за нее много не дадут. Муниципалитет всегда покупает и продает по дешевке. Город подстраховывает владельцев караванов, скупая у них непроданный товар, чтобы затем перепродать его другим торговцам. Как и прочие городские службы, муниципальные пеналы прибыли не приносят.
— Сколько дадите? — спросил я.
— Одиннадцать серебряных тарсков.
— В частном доме я бы мог получить за нее вдвое больше.
— Ладно, пятнадцать.
— Нет, — улыбнулся я, — хотя ваша уступчивость впечатляет. Чиновник улыбнулся в ответ:
— Я предполагал, что вы не собираетесь ее продавать. Поэтому и был с вами честен с самого начала. Теперь, когда вы подтвердили мое предположение, скажу, что она обладает просто фантастическим потенциалом.
— Приятно слышать.
Мисс Блейк-Эллен, не меняя позы, осматривала помещение. Она не могла понимать, о чем идет речь, поскольку мы говорили на горианском языке.
Как правило, муниципалитеты не дают за девушек больше двух или трех серебряных тарсков. Я выяснил примерную цену на мисс Блейк-Эллен в Тахари. Великолепно.
Я взглянул на нее. Девчонка была прекрасна. Чиновник не ошибся. Придет время, и кому-то достанется фантастическая рабыня.
— Я бы хотел отдать ее вам в обучение.
— Пенал для рабыни стоит один медный тарск в день, — ответил работорговец. — За обучение платить надо отдельно, но я считаю, цены у нас вполне разумные.
— Она не говорит по гориански, — предупредил я.
— У нас заговорит, — улыбнулся чиновник.
Затем мы перешли к обсуждению деталей обучения. Он предложил включить в программу стимуляционную клетку. Первые пять ночей по моей просьбе она проведет в рабской упряжи из веревок. Впоследствии упряжь можно будет использовать для наказания и устрашения.
— При этом я хочу, чтобы она могла выдерживать взгляд мужчины. Разрешите ей смотреть в глаза тренеру и стражникам. Мне не надо, чтобы она покорялась первому, на кого ей разрешат взглянуть.
— Я понял, — ответил работорговец.
— Что-нибудь еще? — спросил я.
— Можем ли мы применять к ней наказание голодом и плетьми?
— Конечно. — После этого я повернулся к девушке. — Как твое имя? — спросил я по-английски.
— Присцилла Блейк-Эллен.
Я строго посмотрел на нее. Девушка побледнела.
— У меня нет имени, господин, — прошептала она. — Я всего лишь рабыня.
Я задумался. Присцилла Блейк-Эллен. Блейк-Эллен. Эллен. Эллена. Ах-лей-на. Вот оно. Прекрасное имя, к тому же известное в Тахари.
— Я дам тебе другое имя.
Она продолжала испуганно на меня смотреть.
— Алейна, — сказал я. Звук «л» в этом имени тянется, в отличие от другого горианского звука «л». В приближенной английской транслитерации оно бы звучало как «Аалейееэнаах», причем сочетание «ей» произносится почти так же, как в слове «рейн». Ударение падает на первый и третий слоги. Это очень мелодичное имя. Я уверен, оно повысит ее стоимость. Аукционеры нередко пользуются красивыми именами.
— А теперь, благородные господа, обратите внимание на девушку по имени Алейна. Вы только посмотрите! Нравится? Подвигайся для благородных господ, Алейна! Покажи свою прелесть. Вас это возбуждает? Меня тоже. Тебе нравятся будущие хозяева, Алейна? Хочешь им послужить? Смотрите, господа, красавица Алейна демонстрирует вам свою прелесть! Сколько я за нее получу?
— Алейна, — прошептала девушка.
— Алейна, — кивнул я.
— Да, господин.
— Я тебя не продаю, — сказал я. — Это общественные пеналы города Тора. Здесь тебя будут учить. Научишься горианскому языку. Придется учиться без перевода, как учат язык дети. С тобой также будут заниматься другими предметами. Пройдешь курс рабыни.
— Курс рабыни? — переспросила она.
— Да. Тебе все ясно, Алейна?
— Да, господин.
— Если ты будешь учиться медленно или плохо, тебя будут бить плетьми и морить голодом. Ты поняла?
— Да, господин. — Глаза девушки были широко открыты. Я протянул чиновнику серебряный тарск. Он хлопнул
в ладоши. Из-за шторы, состоящей из множества серебряных нитей, появилась рослая рабыня. На ней был простой железный ошейник с кольцом. Тело невольницы стягивала кожаная упряжь, на ногах — тяжелые сандалии с кожаными завязками. В руке она держала гибкий хлыст из крученой кожи кайила шириной в полдюйма и длиной в один ярд. Великанша плотоядно посмотрела на стройную и миловидную Алейну. Затем она жестом показала на серебряный занавес и хрипло бросила: