Обсудив такие глобальные и животрепещущие вопросы, как последние авантюры американцев, проигрыш английской сборной и ухудшение экологии, перешли к несущественным частностям.

— Наш босс попросил тебя наладить работу центрального реактора? — спросил вдруг словоохотливый электромеханик Душан, вскинув на меня глубокие черные глаза.

— А что там у нас с реактором? — вопросом на вопрос ответил я, смакуя кусок янтарной рыбины, угодливо предложенной барменом.

— Загибается реактор. Того и гляди взлетит на воздух, — опасливо покачал он головой. — Я в том цеху второй год вкалываю, потому и в курсе. Выбросы в последние время участились, предохранители не успеваем менять. А каждый плевок — это, почитай, сто литров кипящей кислоты. На прошлой неделе двое механиков в ночной смене попали под такой фонтан…

— Спасли? — золотая рыбка едва не застряла у меня в горле.

— Какое там! Минут десять поорали — и всё, затихли… Едва очередной бунт на фабрике не начался. Реактор остановить не разрешают, поскольку от него всё производство зависит, а как обезопасить сотрудников — тоже не знают… Тупик, в общем. Жду не дождусь, когда контракт закончится. Хочется живым отсюда выбраться…

В одиннадцать вечера бармен решительно выключил телевизор и объявил, что бар закрывается. Расходились мы неохотно, но вслух недовольства никто не высказывал. Зато уснул я быстро и спал крепко и спокойно. Мне снилась зима. Над огромным снежным пространством летела женщина, удивительно похожая на Найтли. Она протягивала ко мне руки, ее волосы трепетали на ветру, и я страстно жаждал утонуть в объятиях этого неземного создания…

— Господин Алекс, проснитесь! — прозвучал над ухом совсем не женский голос.

Прекрасная нимфа бесследно растаяла… С досадой разлепив веки, я увидел склонившегося надо мной Стена.

— Пора выходить, господин Алекс, — выразительно постучал он по наручным часам, — господин Систенс не терпит опозданий.

Убедившись, что я уже адекватен, Стен деликатно вышел. Я быстро оделся и, наскоро побрившись, выскочил следом. Внизу уже поджидала знакомая «тойота».

У въезда на территорию фабрики меня встретили плотный, угрюмый и на редкость некрасивый мужчина лет сорока пяти и светловолосый парень в очках, нисколько не скрывающих его настороженных умных глаз.

— Главный механик. Карл, — коротко представился некрасивый.

— Главный энергетик, — позволил себе формальную улыбку очкарик, — Геничек.

— Алекс, — по очереди пожал я им руки.

— Успели позавтракать? — осведомился Карл.

— Нет. Очень хочется кофе.

— Тогда поторопимся, — шагнул вперед Геничек.

Общепитовская точка химического комбината «SICO» произвела на меня тягостное впечатление: серые, вряд ли когда-либо знавшие краску стены, колченогая мебель, заплеванный пол… Однако блюда подали довольно съедобные.

— Прошу прощения, — подцепил я вилкой горячую отварную сосиску, — если не трудно, введите меня, пока я ем, в суть проблемы. Хотя бы вкратце. Всё-таки моя фамилия Костин, а не Копперфилд…

Улыбнувшись сравнению, Карл благосклонно принялся вводить меня в курс дела. Выслушав его сухой, подкрепленный уточняющими вставками Геничека отчет, я понял главное: один из основных агрегатов комбината начал давать необъяснимые сбои. Во-первых, реакционная смесь прогревалась слишком долго, а во-вторых, участились случаи внезапных катастрофических перегревов, вследствие которых за последние два месяца произошло восемнадцать аварий, два пожара, погибли три человека.

— В проклятый реактор будто черт вселился. Производство висит на волоске, того и гляди начнутся повальные увольнения, — хмуро заключил Карл, видимо, по долгу службы отвечающий за бесперебойную работу вверенного ему оборудования.

— Одна голова — хорошо, а три — лучше. Разберемся, — дипломатично заверил я.

На первичный осмотр цеха и трехэтажного реактора ушло почти четыре часа. Потом я тщательно изучил выданные из архива необходимые чертежи. Технологический процесс показался мне достаточно примитивным: в реактор заливали около сорока тонн концентрированной серной кислоты, включали двухлопастную мешалку, затем постепенно добавляли тридцать тонн истолченной породы и в течение двух часов всю эту пульпу подогревали с помощью установленного под реактором электрического калорифера. По истечении определенного времени полученный «суп» сливали через нижнее отверстие в специальный приемник, откуда он поступал на фильтр-отстойник, где и происходило его окончательное разделение на солевой остаток и переработанный песок.

Простота процесса была налицо, и я понял, что причину сбоев реактора следует искать не в химизме происходящих в нем реакций. На всякий случай затребовал сертификаты качества на поставляемую кислоту, а от Геничека — отчеты по расходам энергии, затрачиваемой на разогрев смеси. Кислота в качестве «подозреваемого» вскоре отпала (уже несколько лет ее поставляла одна и та же фирма, имеющая на внешнем рынке безупречную репутацию), а вот в сводках Геничека обнаружилась призрачная, но всё же зацепка. Перелопатив полтонны бумаги и обчихавшись архивной пылищей, я заметил, что в течение двух последних лет расходы на обогрев котла медленно, но неуклонно возрастали.

Вместе с энергетиком тщательно изучили всю комплектующую документацию на нагревательные элементы калорифера, однако, судя по записям объективного контроля, агрегат работал в пределах допустимых ограничений.

Голова шла кругом, ни одной здравой мысли не приходило, я пребывал, мягко говоря, в подавленном состоянии.

Столь же безрезультатно прошел и второй день, и третий. Пора было признавать поражение и возвращаться в удобный и уютный мир Лауфилда, но останавливал элементарный стыд. Речь шла уже не о каком-то мифическом вознаграждении — хотелось честно отработать хотя бы выпитое пиво и съеденные орешки.

На четвертый день моей стихийной командировки в цехе случилась очередная авария: лопнула предохранительная пружина защитного клапана, и кипящая жидкость ринулась вниз буйным потоком. Завыла сирена, засуетились перепуганные рабочие, в экстренном порядке покидая цех. Я же, наоборот, помчался к эпицентру события: хотелось собственными глазами взглянуть на джинна, которого никак не удавалось одолеть.

Открывшаяся взору картина впечатлила чрезвычайно. Груды едко дымящейся породы на полу, бестолково снующие вокруг них пожарные со шлангами, исходящий паром изувеченный клапан… Удручающее зрелище. Зато теперь я однозначно уверился, что ни кислота, ни система обогрева в столь буйном поведении реактора не повинны. Но тогда что же мешает нормальному режиму процесса?!

Ответ на свой вопрос я получил неожиданно — забежав в обеденный перерыв в столовую, дабы перехватить очередную порцию бодрящего кофе.

— Кипятка нет, — отрезала стоящая на раздаче дама, — кипятильник на профилактике.

— А зачем кипятильнику профилактика? — искренне изумился я.

— Накипь с него счищают, — снисходительно пояснила она. — А то греем его, греем, а он всё не кипит и не кипит…

На последних ее словах в голове у меня что-то щелкнуло: «Так ведь реактор — это тот же кипятильник, просто очень большой! Мы его греем, греем, а он месяц от месяца прогревается всё хуже и хуже… Может, на его днище тоже образовалась накипь? Нагрев ведь идет снизу! А когда накипь наконец прогревается, тепло, видимо, обрушивается на саму смесь не плавно, как положено, а слишком резко, и кислота попросту… вскипает!»

— Но ведь агитатор постоянно перемешивает реакционную смесь, — возразил Карл, с которым я поделился своей догадкой сразу по возвращении из столовой.

— Так ведь сливное-то отверстие находится сбоку! — я решительно не собирался сдавать позиций. — Согласен, на периферии агитатора смесь перемещается относительно активно. А в центре бака? Там-то она ведь наверняка еле бултыхается! А после слива часть реакционной смеси и вовсе остается в реакторе до новой загрузки… Вот, возможно, в результате химической реакции там и образуется какое-то нерастворимое соединение, которое постепенно и образует что-то вроде обычной накипи. Теплообмен со временем ухудшается, отсюда и перерасход электроэнергии…