Николай Иванович так и сказал мне при встрече о своем ведомом. Я спросил, решился бы он сам на такой поступок? Свитенко несколько удивленно ответил:

- А как же, товарищ командующий! Алибек не только мой боевой товарищ, но и друг.

Эта история вскоре облетела весь мир. В американских газетах подвиг Алибека Слонова назвали

"...небывалым, превосходящим все, до сих пор известное нам в анналах мировой авиации".

Конечно, это не совсем так. Подобные случаи товарищеской взаимовыручки были у нас и раньше, правда, в ситуациях, менее сложных. Мне памятен, например, подвиг летчика 44-го скоростного бомбардировочного авиаполка капитана М. Т. Трусова, совершенный во время войны с Финляндией. 10 февраля 1940 г. девятка СБ бомбила финские укрепления на "линии Маннергейма". На обратном пути вражеским зенитным снарядом был подожжен самолет лейтенанта М. Ф. Мазаева. Командир экипажа посадил машину на лед озера в тылу противника. Капитан Трусов первым заметил подбитый бомбардировщик и поспешил на выручку. Он приземлился рядом с горевшим самолетом, забрал экипаж и благополучно взлетел. За самоотверженный поступок Трусов был удостоен звания Героя Советского Союза{181}.

В финскую кампанию советские летчики, рискуя жизнью, 11 раз подобным образом спасали своих попавших в беду товарищей. Такой случай был и во время войны с японцами на Халхин-Голе летом 1939 г. В воздушном бою с вражескими истребителями японцы сбили самолет командира авиаполка В. М. Забалуева. Забалуев выбросился из горящей машины с парашютом. Приземлился он на территории противника. От плена командира спас известный летчик Герой Советского Союза С. И. Грицевец. Он посадил Забалуева за бронеспинку своего И-16 и, несмотря на большую перегрузку, сумел довести машину до аэродрома. Если мне не изменяет память, то это первый случай спасения летчика на истребителе. За этот подвиг Грицевец был вторично удостоен звания Героя Советского Союза{182}.

Словом, американские журналисты ошиблись, назвав подвиг Алибека Слонова небывалым. Однако эта неточность не умаляет значения поступка ленинградского летчика. В истории спасения Свитенко еще раз с особой силой проявились те высокие моральные качества советских воинов, которые помогли нам выстоять в самую трудную пору войны, перетянуть чашу весов на свою сторону и разгромить врага.

Ночной аккорд

Я знал многих летчиков, которых можно смело назвать не просто асами, а блистательными асами. Немало таких было и в рядах воздушных защитников Ленинграда. Недаром многие из них стали Героями Советского Союза. О некоторых я рассказал в предыдущих главах. В этой расскажу еще об одном Герое Советского Союза - Василии Антоновиче Мациевиче.

Осенью 1941 г. старший лейтенант Василий Мациевич командовал эскадрильей 26-го ночного истребительного авиаполка. Уже тогда он слыл незаурядным воздушным бойцом.

Кстати, среди непосвященных бытует мнение, будто искусство больших мастеров воздушного боя что-то исключительное и неповторимое. Это не совсем верно. В определенной степени искусство асов равнозначно, ибо сама природа воздушного боя не позволяет до бесконечности при данной неизменной технике развивать и совершенствовать его формы и приемы. Конечно, у каждого такого пилота есть излюбленные приемы, которыми он владеет виртуозно, что и создает его индивидуальный почерк. Но в целом воздушный бой даже мастеров высшего класса состоит из различных комбинаций уже известных элементов и фигур.

Даже искусство такого аса из асов, как трижды Герой Советского Союза Александр Покрышкин, за исключением отдельных нюансов, причем чисто психологического свойства, в принципе ничего нового в себе не таит. Например, такие сложнейшие в бою фигуры, как "бочка" с зарыванием, уход от атаки скольжением или "горкой" с переходом в вираж, атака с управляемой восходящей "бочки" и с восходящей спирали, полупереворот с выходом в боевой разворот (нечто вроде обратной петли Шевиара) и некоторые другие, со временем с большей или меньшей степенью совершенства были освоены многими советскими летчиками.

В этом отношении Мациевич, пожалуй, не очень выделялся среди остальных летчиков. Как воздушный боец он был интересен в другом плане. Несмотря на свою молодость, Мациевич имел, если можно так выразиться, свою воздушную философию, свои взгляды на профессию летчика. Он поднимался в воздух не просто для того, чтобы вогнать в землю еще один "мессершмитт", "хейнкель" или "юнкерс". Каждый вылет, каждый бой были для него целым миром, в котором он старался открыть для себя что-то новое, такое, что еще больше утвердило бы его не только как летчика и воина, но и как Человека, вновь принесло бы ему то непередаваемое словами чувство полноты жизни, без которого он не мыслил себя в кабине самолета.

Эпизоды, о которых я расскажу, не самые яркие в военной биографии Мациевича. Но, мне думается, именно они лучше всего раскрывают особенности этого аса.

Ночью 25 октября 1941 г. над Ленинградским портом был сбит немецкий бомбардировщик "Хейнкель-111". Он взорвался в воздухе подобно складу боеприпасов, озарив огнем весь город.

Я встревожился: не тяжелая ли бомба упала поблизости? Послал узнать. Вскоре мне доложили, что над портом сбит Хе-111, а уничтожил его кто-то из летчиков 26-го иап 7-го истребительного авиакорпуса ПВО страны.

Меня крайне заинтересовала одна деталь этого в общем-то обычного боевого эпизода. Мы уже приметили, что при атаке наших истребителей немецкие пилоты моментально освобождаются от бомб и спешат удрать налегке. В октябре гитлеровские летчики далеко не походили на тех июньских, июльских и даже августовских завоевателей, которые всерьез верили, что они могут вести себя в нашем небе, как им заблагорассудится. Яростные удары воздушных защитников города Ленина быстро сбили с них спесь, и теперь фашисты действовали, как воры, пробирались в Ленинград под покровом ночи в одиночку или небольшими группами. И уж редко кто из них, настигнутый нашим истребителем, маневрировал, стремясь во что бы то ни стало прорваться к цели и как можно точнее поразить ее.

Даже при прямом попадании пулеметной или пушечной очереди в баки с горючим самолет взрывается не тотчас, а лишь во время падения, почти у самой земли. В этом случае взрывная волна уходит вверх и в стороны и глушится встречными препятствиями. А тут такой грохот. Меня заинтересовало это обстоятельство, и я решил съездить в 26-й иап и на месте все узнать; к тому же мне нужно было побывать в этом полку и по более существенному поводу.

Нас, командование ВВС Ленинградского фронта, очень тревожило физическое состояние летчиков, в первую очередь пилотов истребительной авиации. В конце октября в составе ВВС фронта (без авиации КБФ, очень малочисленной) на-считывалось всего 254 самолета, в том числе 204 истребителя. По общему соотношению сил враг превосходил нас в воздухе примерно впятеро. Для отражения налетов противника наши летчики-истребители поднимались в небо за сутки по 6 8, а то и по 10 раз. Это было выше человеческих возможностей. Нередко случалось, что не успевал летчик приземлиться и зарулить к капониру, как тут же засыпал или терял сознание.

Но ленинградские летчики не жаловались. Они понимали, что иного выхода нет. В отличие, например, от американских пилотов им и в голову не приходило, что может быть иначе. Американцы в то время 30 - 40 вылетов в месяц считали "возмутительной нагрузкой"{183}.

Чтобы сохранить кадры, не дать гитлеровцам измотать их непрерывными боями, мы организовали для летчиков профилакторий в живописной местности на северо-востоке от Ленинграда, под Всеволожском. Но гул от часто пролетавших самолетов, артиллерийская канонада, доносившаяся с фронта и с Невы, откуда вела по врагу огонь тяжелая корабельная артиллерия, мешали отдыху летчиков, лишали их сна. Тогда мы перебазировали профилакторий в глубокий тыл - на восток, под Вологду. Каждую неделю туда специальным рейсом уходил транспортный самолет с летчиками, нуждавшимися в немедленном отдыхе.