— Прости, — произношу я вновь, но уже более уверенно, словно эти пустые слова могут что-то изменить или вернуть членов его семьи.

Он открывает дверь, ведущую в подвал, не говоря ни слова.

— Ну да, дерьмо случается, — произносит он отстранённо и холодно.

Когда мы достигаем подножья лестницы, я чувствую, как мои ладони становятся влажными и моя голова начинает кружиться. Я смотрю на деревянную дверь. Несмотря на то, что мне предстоит сделать ещё примерно семь шагов, мне кажется это непреодолимой пропастью. Когда Макс открывает замок и деверь распахивается, я хочу отчаянно закричать. Я отчаянно нуждаюсь в чём угодно, кроме гребаного одиночества — тишина заставляет меня размышлять над вещами, о которых я совершенно не желаю задумываться: о смерти, о жизни, в которой мне не удалось попробовать всего. Эта комната является олицетворением слова одиночество. И неважно, насколько усердно меня ищут, шансы найти меня тают с каждой минутой.

— Сколько именно дней я уже нахожусь здесь? — спрашиваю я, в попытке немного замедлить необратимое.

— Тринадцать.

— А сколько я ещё я здесь пробуду?

Он нежно подталкивает меня в комнату.

— Я даже не знаю.

Капельки воды скатываются по моей спине, и я только сейчас понимаю, что на мне нет ничего, кроме полотенца. И он собирается оставить меня здесь в таком виде. Обнаженную. А в следующий раз, когда придёт Эрл… я даже не могу думать об этом. Я не могу!

— Мне холодно, — шепчу я, борясь с желанием расплакаться.

— Я принесу ещё одно одеяло, — я слышу звук закрывающегося замка, и Макс подходит ко мне. — Дай мне свои запястья, — говорит он, когда достает нож и перерезает верёвку, освобождая мои руки.

После того, как Макс убирает нож, он скрещивает руки, захватывая края футболки. Его мышцы бугрятся и напрягаются, когда он стягивает футболку через голову. Мой взгляд скользит по его загорелой коже, мощному телу, рельефному прессу и груди. Различные татуировки покрывают его руки, в большинстве своём это трайбл тату (прим. Трайбл означает “родовой”, “племенной”, “именной”. Зачастую трайбл тату — это остроконечные узоры черно-белого цвета), но одна татуировка отличается от остальных: ворон, сидящий на ветке, покрытой сучьями. Естественно, что-то стоит за этими татуировками, всегда есть какая-то история. Макс сжимает футболку и кивает мне, прежде чем бросить её в моем направлении.

— Это пока всё, что у меня есть, но я принесу тебе что-нибудь из одежды. Я не подумал об этом.

Я сужаю глаза.

— Что? О чём ты не подумал? — я же просто хочу, чтобы он задержался здесь подольше. Я так отчаянно не хочу находиться здесь одна.

— О ванне. Я просто… — он склоняет подбородок к груди, низко наклоняя голову, и проводит пальцами по своим тёмным волосам. — Мне жаль тебя, ты понимаешь? Ты была такой чертовски грязной, а я совершенно не доверяю Эрлу, чтобы он прикасался к тебе, поэтому идея с ванной пришла спонтанно… Чёрт, я просто не подумал об одежде для тебя, — он не смотрит на меня, но мне и не хотелось бы этого на данный момент. Потому что сейчас он слишком настоящий. Слишком нормальный. Слишком человечный для монстра, коим является.

— Спасибо.

— Не за что.

Я опускаю полотенце и натягиваю его футболку через голову, прежде чем усесться на матрас и натянуть одеяло на ноги.

— Ты не мог бы принести что-нибудь одеть на мою, эм… нижнюю часть, прежде чем вернется Эрл? — Макс смотрит на меня, затем вздыхает и направляется к двери. Он не произносит ни слова и просто уходит, а потом я слышу звук закрывающегося замка. — Пожалуйста, — произношу я вновь, настолько громко, чтобы он услышал.

Я сижу в тишине несколько мгновений, окруженная запахом его парфюма, который исходит от его футболки, когда дверь открывается, и Макс проходит в комнату. Он бросает в мою сторону серые спортивные штаны.

— Спасибо тебе, — выдавливаю я улыбку.

— Пожалуйста.

И затем он вновь уходит.

Я надеваю спортивные штаны, завязывая завязки на поясе так сильно, как только это возможно, и ложусь на матрас. Прикрыв глаза, я каким-то непостижимым образом засыпаю.