А все земли между мною и клятой горой представляют собой густые сосновые леса заполненные теми, кого послали догнать отряд и остановить. Некоторых мне и ниргалам удалось уничтожить. Но я уверен, что мы прикончили далеко не всех загонщиков. И сейчас, сидя на большой высоте, я внимательно вглядывался в колышущееся зеленое пространство, выискивая тех, кого нам стоит остановить как можно быстрее. И мне не составило труда быстро обнаружить несколько пульсирующих искорок быстро идущих прямо ко мне. Идущих слишком быстро для человека, да и искорки крупноваты и будто бы разделены надвое.

Прикинув расстояние, я начал спускаться, но тут краем глаза зацепил нечто знакомое и страшное — неровно летящую черную точку, ползущую над вершинами сосен в трех четвертях лиги от меня. Мои зубы сжались сами собой — я сразу узнал уродливую тварь, сумевшую взобраться в чистое небо. Ладно… Мне в голову пришла интересная мысль, не требующая многого для своего осуществления.

Идущий по нашему следу отряд состоял из шести хорошо вооруженных всадников. Двигался он не во весь опор, но шел достаточно ходко, куда быстрее человеческого шага. Впереди бежало около десятка крупных широкогрудых псов. Оставленный прошедшим обозом запах был настолько сильным, что собака не требовалось опускать носы к земле — они шли по следу как по ниточке. Псы жадно повизгивали, в нетерпении рвались вперед, но окрики всадников сдерживали их напор. Но даже крики не помогли в тот миг, когда чувствительные носы собак учуяли некий новый и очень сильный запах — появившийся на их пути внезапно и двинувшийся в том же направлении. С рычанием собаки рванулись вперед. Всадники попробовали остановить их, но не преуспели и дали шпор приземистым лошадям, что послушно ускорили шаг.

До верховых воинов доносилось азартное лаянье — источник запаха совсем рядом! Еще чуть-чуть! Скрывшиеся в густых зарослях псы лаяли все громче, а затем лай сменился глухим рычанием победителей. Нашли! Догнали! Поймали! Пригнувшиеся к лошадиным шеям всадники прорвались сквозь кусты и увидели своих собак сгрудившихся вокруг лежащей на земле бесформенной кучи мяса и тряпья. Собаки жадно вцепились в падаль клыками и с рычанием рвали ее на части. По земле безвольно колотились вывернутые сизые конечности, стучала опущенная лицом к земле голова.

— Из наших ли кто? — тревожно крикнул один из воинов, глядя как первая двойка спешивается и криками начинает отгонять вошедших в раж псов.

— Да тут не разобрать! Порван чуть ли не в клочья! — сердито донеслось в ответ и в этот миг лежащая на сосновых иголках падаль ожила.

Неестественно извернувшись и с хрустом поведя руками, мертвое тело схватило сразу трех псов — двух при помощи когтистых лап, а еще одному вцепилась в шею клыками. Яростный лай мгновенно сменился пронзительным визгом. А крутящаяся тварь подмяла под себя уже схваченных, на ходу вспарывая им шкуры когтями-лезвиями, придавила бьющихся собак к земле и схватила еще двух.

— Нежить! — тревожно закричал стоящий ближе всех воин. Кричал он совершенно без нужды — и так все было понятно. Да и не туда он смотрел — с коротким свистом в его живот влетел железный арбалетный болт, легко пробив тонкий кожаный доспех, пронзив плоть и ударив промеж позвонков. Воин с отрывистым оханьем рухнул на землю как туша оленя сваленная с повозки. Он уже навсегда калека — с перебитым то хребтом. Но все было плевать на парализованного сотоварища — опытные воины мгновенно слетели с седел, прикрылись лошадями, выпутали из ремней арбалеты и луки. Они были дать отпор неведомому врагу уже через десять быстрых ударов сердца. Один из них подозвал к себе уцелевших собак и к отряду вернулось четыре израненных и жалобно воющих псов.

А притворявшаяся тухлятиной нежить отбросила тем временем изорванное тело собаки и с голодным урчанием двинулась к лежащему на земле парализованному парню. Тот в ужасе закричал, сорвался на сип, надрывно прося:

— Убейте меня! Убейте! Ну же! Убейте!

Но никто не пожелал нанести милосердный удар и прервать жизнь беспомощного калеки — никто попросту не смог. До тяжелораненого воина донеслись перепуганные крики, звон оружия, щелчки арбалетов. И снова крики, сменяющиеся мокрыми бульканьями и захлебывающимися всхлипами. Перед лицом лежащего на боку воина опустился тяжелый железный сапог испещренный следами долгих дорог — царапинами, вмятинами, потертостями. Ворчащая нежить разом притихла и подалась назад. Обладатель тяжелых сапог рычащим голосом крикнул:

— Двоих поголосистей оставить в живых! И сразу вяжите их!

Ответа на его приказ не последовало, но калеке было плевать — он с ужасом смотрел как к его лицу приближается какая-то старая звериная кость покрытая коркой запекшейся крови и странными темными жилками-ниточками застрявшими в неровностях.

— Постарайся продержаться подольше — велел неизвестный, рывком выдергивая из живот воина покалечивший его арбалетный болт.

Раздавшееся тихое мычание было наполнено мукой. Говоривший удовлетворенно кивнул и отбросил окровавленный болт:

— Да, вот так. Держись. Не твоя вина, что ты родился в том поселении. Но твоя вина, что ты послушно пошел по следу беспомощных детей и женщин. Сейчас ты почувствуешь то, что гномы чувствовали бесконечно долгие два столетия…

Раздавшийся тонкий крик напоминал вой мелкого звереныша придавленного упавшим деревом. Эхо от крика отразилось от бесстрастных стволов древних сосен и унеслось дальше, ослабевая с каждым мигом. Его услышал и проходящая мимо стайка отощавших волков, задергавших ушами, замерших ненадолго, но быстро принявших решение и побежавших прочь от крика. Их чутье подсказывало им — туда соваться не стоит. Да, идущий оттуда воздух напитан запахом лошадиного пота и свежей крови, но что-то там есть такое, что вызывает глубинный ужас в звериной сущности. И волки ушли прочь…

По моему приказу ниргалы оставили двух загонщиков в живых. Так, чуть придавили их, а затем туго спеленали кожаными ремнями. Лошадей я убил сам. Нам они ни к чему, а возвращать врагу я их не намерен.

А затем, вернувшись на вершину холма, я вновь взобрался на высокую сосну, таща за собой длинный двойной ремень. Хорошенько закрепившись на верхотуре, начал собирать ремень, поднимая наверх связанных вместе пленников, дергающихся что есть силы и что-то мычащих, ворочающих испуганно расширенными глазами. Особо мудрить я не стал и быстро примотал их к смолистому стволу дерева. После чего вооружился тяжелым ножом и обрубил часть верхних веток, лишая нас их прикрытия и выставляя на показ. Затем поочередно вытащил из ртов загонщиков изжеванные кляпы и, не давая им сказать ни слова, отсек каждому из них часть языка. Примерно треть. Этого хватило, чтобы закричавшие пленники потеряли возможность связанно выражаться.

Плюясь кровью, они все еще пытались что-то сказать, но я заткнул им рты ладонями и задумавшись, пытался решить — нужно ли лишать их глаз? Ведь они могут указать на меня взорами… Но я решил воздержаться — ведь когда они увидят приближающийся ужас, то станут кричать еще громче, что мне только на руку — ведь я решил устроить здесь небольшую бойню и требовалось привлечь как можно больше заинтересованных лиц. Но весь мой расчет был направлен на самого главного гостя.

Повернувшись, я обозрел воздух над вершинами сосен и вскоре вновь наткнулся взглядом на дергающуюся черную точку тяжело летящую в небе. Вот она…

Я коротко свистнул. И подошедший к спущенному ремню ниргал прикрепил горящую головню. Подняв огненный дар наверх, я взглянул поочередно в лица мычащих людей и выложил все как есть:

— Вы умрете. Чтобы ни случилось — для вас все едино. Вы умрете. Но если хорошо исполните свою роль, то я убью вас быстро. Если же нет — буду пытать часами, вытягивая из ваших спин сухожилия нитка за ниткой. Поэтому кричите громче, кричите во всю глотку, не жалейте кровоточащих ртов.

Не обращая внимания на мычание раздавшееся в ответ, я переместился за ствол сосны, подтянул одной рукой к себе пару толстых упругих ветвей, а затем изогнул неуклюже руку и головней припалил ноги привязанных пленных. Припалил жестоко, так, чтобы плоть хорошо обожгло, а штаны начали тлеть.