Череп темного гоблина изрыгнул из разверстого рта язык зеленоватого пламени и рассыпался на мелкие частицы жженой кости. Раздалось тихое шипение, когда жар столкнулся с холодной землей. Воздух был напитан вонью от сожженной плоти.

На небольшом клочке глинистой земли тут и там лежали испепеленные останки шурдов и гоблинов. Числом никак не меньше двух десятков. Поодаль дымились части костяных пауков, чьи кости стали напоминать искривленные тонкие веточки с почерневшей и осыпающейся корой.

Издалека доносился дробный стук копыт — прочь быстро удалялся большой конный отряд. В его середине, внутри боевых порядков из суровых воинов закованных в железо выделялось несколько всадников одетых и держащихся иначе. А среди них особенно сильно бросался в глаза всадник облаченный в алый плащ развевающийся на ветру.

Большой отряд быстро двигался на юго-запад. Если прикинуть направление его пути по карте, то вскоре взор наткнется на едва-едва намеченные очертания большого и темного леса. И скакать долго не придется — они почти уже на месте, осталось преодолеть не больше сорока лиг, и они окажутся у края древнего соснового леса…

— Аззуог дорралла! Аззуог доррала! Именем Его клянусь! — тонкие темные губы Первого Раатхи искривились в жесткой усмешке и страшном обещании — Я расщеплю его душу! Расщеплю!

Его многочисленные спутники не ответили ничего, хотя прекрасно слышали каждое слово. Их не касались эти речи, да и возжелай они ответить — не смогли бы. Трудно что-то произнести не имея языка.

Ниргалы могут лишь убивать. В этом их предназначение.

Первый вскинул голову скрытую капюшоном, шумно втянул воздух ноздрями, скривился, когда солнечный луч упал на его белесую кожу с серым оттенком. Неподвижно стоящий конь Первожреца был подобен живой статуе — лошадь умерла больше двух дней назад, но темная волшба вновь подняла ее, напитала силой, зажгла зловещим зеленым светом застывшие глаза, залечила раны.

— Я породил вас — пронзительные глаза Первого уставились вдаль, обвели взором пологие холмы заросшие молодой травой — Я породил! И это моя игра, что я веду уже много столетий… Мальчишки, глупые мальчишки вздумавшие ослушаться отца… Я покажу, насколько опасным бываю я в гневе! За мной!

Одним движением оказавшись в седле, Первожрец запахнулся в плащ и, не прикасаясь к поводьям, отдал приказ коню и тот разом перешел в несколько неуклюжий галоп. Мертвому не доставало грации живого существа… Следом за первым всадником пришли в движение и остальные — бесстрастные ниргалы.

Тихо звякнуло. На землю полетели мельчайшие осколки особенного цветного стекла. Раздавленный «вестник». Первый Раатхи отправил послание, что куда быстрее любого гонца.

В сердце старого соснового леса, в подземелье под странной оплывшей горой, неподвижно стоящий у края выложенного гранитными блоками громадного провала мужчина резко вскинул и чуть наклонил голову, став похожим на прислушивающегося грифа.

— Он идет — два слова слетевшие с его губ наполнили подземелье пугливым эхом — Он идет и уже совсем близко… Подготовить все к его прибытию! К завтрашнему утру держать наготове двадцать оседланных коней. Я сам встречу Учителя…

— Слушаюсь, господин Истогвий — низко склонил голову укутанный в меха старик, выглядящий древней развалиной рядом с крепким деревенским мужиком, кому он и подчинялся. Старик казался дедом Истогвия, хотя тот был больше чем в три раза старше, прожив на этом свете уже два столетия…

Мертвый сон. Без сновидений. Очень долгий.

Я уж думал, что мне никогда вновь не испытать столь глубокого сна, но время доказало, что я ошибся.

В миг, когда привалился спиной к древней сосне и откинул голову назад, я начал безудержно проваливаться в глубокий омут сна. Накрыло, накрыло, накрыло меня ошеломляющим покоем, против воли сомкнулись веки…

Проснулся я от вони. Отвратно. Ой отвратно. Гниющее мясо никогда не украсит утреннее пробуждение — в этом я могу ручаться. Даже самый темный и страшный некромант не обрадуется столь ужасному букету «ароматов».

Фыркнув, прикрыв рукавом нос, я легко встал, с наслаждением потянулся всем телом, ощутив каждую звенящую жилку. Размял шею парой движений, заложил руки за спину, хрустнул пальцами, протяжно зевнул и лишь затем открыл глаза и огляделся. А с чего мне открывать глаза раньше? Я и с закрытыми веками прекрасно вижу, где и кто находится. Искры пульсирующей жизненной энергии выдают себя с головой. И открыв глаза, я лишь убедился, что не ошибся.

Два ниргала сидят неподалеку, старательно вычищая части брони. Рядом с ними разложены поверх заштопанного плаща мои доспехи, полностью очищенные от грязи. В стороне, шагах в десяти, замерло в тени деревьев мясное месиво сплошь облепленной сосновой хвоей. Шесть пожирателей и выгнутая хребтом назад тварь, выбравшая господином меня и пожравшая своего создателя. До сих пор помню плещущийся ужас в его глазах и неверие…

Нежить замерла неподвижно. Они ждут моего приказа.

Падающие вниз яркие солнечные лучи подсвечивают мощные стволы старых сосен, создавая впечатление, что я нахожусь в богато украшенном тронном зале с множеством колонн. Лучи света хоть и ярки, но им не удается скрыть пляшущий за сосной красный магический смерчик. На мгновение показалось, что проказливый сгусток магической силы нарочно спрятался за деревом и оттуда подглядывает за мной.

— Живы? — безо всякой нужды спросил я у ниргалов, снявших шлемы и обнаживших исполосованные шрамами лица. В свое время по воинам прошелся тесак безжалостного мясника, не забывшего затем хорошенько опалить кожу. Да уж — с ними обошлись как со свиньями на бойне.

Оба воина кивнули, не прекращая работы над доспехами. Глядя на их изуродованные головы я вновь почувствовал разгорающийся в груди гнев.

Чертов лорд Ван Ферсис.

Вот в чем главная разница между старым лордом и мной, между принцем Тарисом и мной.

Я готов убить врага и поглотить его жизнь. Не испытав при этом жалости и сожаления. Надо — я пущу под жертвенный нож все племя клятых шурдов. Но я никогда не причиню вреда неповинному в грехе.

Тогда как и лорд Ван Ферсис и Тарис готовы убить сотни невинных ни в чем людей. Ради усиления собственной мощи. Они уже это делали. И сделают вновь, если их не остановить. Дикие Земли это лишь начало.

Дай закрепиться здесь Тарису, дай ему укорениться и вскоре он нагрянет к Пограничной Стене… Тарис бывший принц и вырос он при императорском дворе, где его отец правил, восседая на величественном троне и пред ним падали ниц все без исключения. Много времени утекло с тех пор, но амбиции умирают лишь вместе с их обладателем. Ему не хватит Диких Земель.

Но сейчас мне не хочется рассуждать о чужих желаниях и грехах.

Очень раннее утро. Птички щебечут вверху. Солнышко светит. Мне не хочется думать о принцах и лордах.

Вокруг никого — если не считать своих. Пожиратели за вчерашний вечер изрядно отъелись. При этом оставили внутри себя лишь нужную им плоть, мясо, а все остальные «отрыгнули», исторгли из себя. Вон лежит на растительном ковре всякий окровавленный хлам, где кожаный доспех по соседству с причудливо согнутым мечом, а дальше сплющенный железный шлем и два копыта.

Но не хочется думать и о нежити.

Не в столь прекрасное утро.

Вновь взглянув на ниргалов, я предложил:

— Выпьем горячего отвара, а?

Воины с легкой заминкой кивнули. Они бесстрастны. Их разумы искорежены магией и некромантией. Но что-то человеческое есть внутри них. Осталось. Не было искоренено. Ниргалы любили крепкий травяной отвар, им нравился компот из лесных ягод, а так же приготовленная нашей старшей кухаркой каша. Эти два железных истукана давно уж стали частью наших жизни. Но когда пришло время выбирать, я без колебаний оставил при себе двух ниргалов, остальных отправив к Подкове. Я решил, что если кому и надо погибнуть в бою, так это мне и ниргалам. Мда… легкое чувство вины плещется во мне. Ведь это я сделал выбор. Так значит, ниргалы все же не настолько важны как прочие воины? Или же я сделал ставку на их непрошибаемость и невероятную живучесть? Хочется думать, что только последние соображения привели меня к этому оказавшемуся слишком уж простым выбору.