Однако до полного разрыва с секретной службой и Кимом Филби было еще далеко. Впрочем, в то время Грин, похоже, захотел вернуться к мирной жизни и ее заботам. Довольно неожиданно он избрал издательское поприще и стал директором процветающей компании «Эр энд Споттизвуд». Возможно, он почувствовал, что как писатель отчасти потерял форму (за 1943 и 1944 годы он не написал ни строчки), и стал искать близкую по духу и финансово выгодную деятельность. Следует признать, что издатель из Грина вышел активный и предприимчивый. Благодаря ему редакционный портфель компании пополнился книгами его любимых зарубежных авторов, например Мориака и Нарайана, хотя в конце концов его неуемный темперамент стал приносить делу больше вреда, чем пользы. Коллегам начала приедаться его страсть к розыгрышам и мистификациям (так, выдумав дело о пропавшей рукописи, Грин стал донимать редакцию звонками и письмами от раздраженного сочинителя), однако, когда он упустил такого автора, как Энтони Пауэлл, непростительно затянув издание его книги о Джоне Обри {{ Джон Обри (1626*1697) — английский антиквар и фольклорист.}}, и заявил писателю, что книга у него «чертовски скучная», ему все-таки пришлось оставить директорский пост. О подробностях данного эпизода говорят по-разному, но английская литература от этого увольнения только выиграла, поскольку для Грина начался один из самых плодотворных периодов, давший миру такие романы, как «Суть дела» и «Конец одной любовной связи», сценарии фильмов «Третий человек» и «Поверженный идол», а также пьесу «Комната для живых».

К началу 50-х годов Грин не без основания прослыл одним из самых почитаемых современных английских писателей — не только у себя в стране, но и за рубежом. В то же самое время для него начался новый, эмоционально насыщенный период личной жизни, главным событием которого стала его большая любовь к леди Кэтрин Уолстон. Как нам теперь известно, именно ей посвящен роман «Конец одной любовной связи», где она послужила прототипом героини. Однако все перипетии их подлинного романа (в изложении Шерри и Шелдена), попади они на страницы художественного произведения, могли бы показаться читателям совершенно неправдоподобными.

Когда Кэтрин Уолстон вошла в жизнь Грэма Грина — а случилось это в сентябре 1946 года, — у него все еще тянулся роман с Дороти Глоувер; при этом он иногда навещал и Вивьен с детьми в доме, который купил для них в Оксфорде. К тому времени жене Грина было уже известно о его связи с Дороти, равно как и о других, менее серьезных увлечениях, однако до поры до времени она скрывала свое негодование, вероятно ради спокойствия детей, а также в надежде, что их брак еще удастся спасти. Грин, судя по всему, тоже не находил в себе мужества порвать ни с одной из женщин. Душевные метания автора отразились в переживаниях героя романа «Суть дела» Скоби, испытывающего чувство вины от того, что он не может выбрать между своей несчастной женой Луизой и столь же горемычной молодой вдовой Элен, которая в конце концов становится его любовницей. Возможно, именно поэтому в последующие годы он не раз собирался, но так и не смог перечитать «Суть дела». С Кэтрин Уолстон Грэм Грин познакомился в ту пору, когда работа над романом близилась к концу.

По рождению она была наполовину англичанкой; воспитание и паспорт у нее были американские, а замуж она вышла за богатого английского землевладельца, впоследствии пэра и лейбориста Гарри Уолстона. Кэтрин была хороша собой, как голливудская звезда, и отличалась своенравным характером и эксцентричным поведением. Их с Гарри брак был «лишен предрассудков», и до связи с Грином у нее уже было несколько романов, на которые муж, похоже, смотрел сквозь пальцы. Писатель и не подозревал о существовании Кэтрин, когда получил от нее письмо с признанием, что под влиянием его книг она решила перейти в католичество. Вскоре после этого она позвонила Вивьен и пожелала у нее узнать, не сможет ли Грин выступить в роли ее крестного отца и присутствовать в церкви при обряде крещения. История нежных отношений, складывающихся между писателем и его почитательницей, пожалуй, не знает более оригинальной завязки. Грину это показалось забавным, и вместо себя он отправил в церковь на все согласную Вивьен.

Это событие отображено на весьма примечательной фотографии (она приводится в книге Шерри): довольно безвкусно одетая Вивьен искоса смотрит на привлекательную и невозмутимую Кэтрин и, судя по недоуменно-неприязненному выражению ее лица, словно прикидывает, каких еще неприятностей можно ожидать от этой женщины. Когда Грин узнал от жены, сколь необычна его новая крестная дочь, он сразу пригласил ее на обед в один из лондонских ресторанов. По окончании трапезы она стала настойчиво зазывать его в гости в свое роскошное имение в восточной Англии, и когда он возразил, что к вечеру ему надо быть в Оксфорде, не задумываясь предложила взять напрокат самолет и подбросить его домой — что и сделала. Перед женщиной, столь щедро наделенной красотой и богатством и обладающей таким бурным темпераментом, Грин устоять не мог. Он немедленно влюбился в Кэтрин Уолстон, и у них начался головокружительный роман, в котором высокие любовные восторги перемежались тяжелыми душевными муками. Много лет спустя Вивьен поделилась с Шерри своим взглядом на эти отношения: «Я думаю, она поставила себе цель заполучить его — и заполучила. Просто прибрала к рукам... Как если бы вы сели в поезд с добрыми знакомыми, которые купили вам билет и расположились рядом вроде бы почитать, но вдруг, вскочив и открыв дверь, вытолкали вас на ходу из вагона».

Самым удивительным в этом романе было то, что в религии, которую исповедовали возлюбленные и которая соединила их, прелюбодеяние почиталось тяжким грехом. Однако и Грин, и Кэтрин, похоже, вполне мирились с таким противоречием и даже испытывали по этому поводу какой-то странный духовный подъем. В письмах к Кэтрин Грин часто пишет о том, что после встречи с ней стал куда более ревностным католиком, чем раньше, и теперь гораздо чаще наведывается в церковь. «Теперь я истинный католик, несмотря на смертный грех, или, по крайней мере, намного лучше осознаю его как таковой». Душевное равновесие достигалось за счет детской веры в безграничную силу церковной исповеди и достаточно вольного истолкования идеи «исправления и искупления греха» — необходимого условия истинного покаяния в моральной теологии.

Яркой иллюстрацией к сказанному может служить история, поведанная Вивьен Норману Шерри (а также, с некоторыми вариациями, и Шелдену). Однажды вечером в апреле 1947 года она вернулась домой в Оксфорд и обнаружила там Грина и Кэтрин. Они возвращались в Лондон после совместного визита в летнюю резиденцию Кэтрин на острове Акилл, расположенном у западного побережья Ирландии. Вивьен окончательно утвердилась в мысли, что у ее мужа любовная связь с этой женщиной. Грин объяснил, что у Кэтрин разболелась спина и он пригласил ее переночевать в Оксфорде.

Поскольку мне надо было хоть что-то сказать, я обратилась к Кэтрин: «Кажется, завтра у вас именины. Я все равно собиралась идти на службу — церковь в двух шагах, — так что если хотите...» «О, непременно пойду с вами», — сказала она и действительно пошла со мной в церковь, где причастилась сразу после меня. Спустя какое-то время я сказала об этом Грину, и он ответил: «А до того, как мы приехали в Оксфорд, мы тоже причастились». Но потом они сразу отправились в Лондон и там жили как муж и жена, и, по-моему, это отвратительно.

Шерри отмечает, что по поводу последней подробности Вивьен заблуждается: в то время, так сказать, по рабочим дням, Грин продолжал сожительствовать с Дороти Глоувер.

Прочтя любовное письмо Грина к Кэтрин, неверно адресованное и переправленное по оксфордскому адресу, Вивьен наконец потеряла терпение. Возможно, письмо вызвало у нее в памяти те две тысячи посланий, которые она получила от Грина в минувшие годы. Между ними состоялось объяснение, после которого Грин окончательно покинул ее. Она запомнила дату, поскольку то был день бракосочетания будущей королевы Англии Елизаветы II.