— Ух ты! — повернулась с восторгом, задирая полы плаща — с них текла вода. — Вот такая ванна!

И для полного счастья еще подпрыгнула, обрызгав до головы себя и шефа.

— Стойте! — сказал Глеб с ужасом. — Стойте, не двигайтесь, я подгоню машину!

Я послушно осталась стоять в луже, запрокинув голову и ловя ртом дождинки. Вот кайф!

Меня потянули за рукав, я увидела перед собой тихо урчащую машину. У нее были забрызганы фары, и я немедленно кинулась протирать их полами плаща — нельзя же ехать ночью с такими тусклыми фарами! Глеб с трудом отговорил меня, уверив, что мой плащ гораздо грязнее, чем его фары. Усадил меня, включил печку.

— Снимайте туфли. У вас ноги промокли.

Я немедленно стянула раскисшие туфли, подобрав под себя ноги, пожалилась:

— И ведь больничный вы мне не заплатите…

Он закинул руку на спинку сиденья, оглянулся, сдавая назад.

— Замерзли?

— Не-а… — я широко, с поскуливанием зевнула. Голова кружилась и неумолимо склонялась припасть к его мужественному плечу. Я прижалась щекой к спинке сиденья и немедленно уснула. Я слышала шорох шин, толчки на неровной дороге, рев далекой сирены — и только сворачивалась поудобнее, кутаясь в плащ…

— Наташа… Наташа…

Я заворчала, просыпаясь. Моргая, огляделась — меня немедленно повело в сторону, и я ткнулась головой в стекло дверцы.

— Все нормально?

Я сглотнула, кивнула, спросонья и спьяну не соображая, где у него открывается дверь — Глеб молча помог — я вывалилась наружу, и меня тут же вырвало — чуть ли не на колеса машины. Я плевалась и рыдала, замечательный ужин и дорогое шампанское очутились на асфальте, а Глеб держал меня и молча подсовывал свой платок. Я ожесточенно вытирала лицо, размазывая пот, слезы, косметику, воду и ненавидела в этот момент и себя и его. А потом не осталось сил и для ненависти — на короткой дистанции от машины до подъезда меня вывернуло еще пару раз, и до квартиры я добралась, вися на Глебе.

Прислонив меня к стенке, шеф стянул мой плащ и дотащил до дивана. Я, тихо поскуливая, только глазами шевелила, наблюдая за ним. Комната ехала куда-то вправо и вниз, я поскорее зажмурилась, но тогда подо мной начинал кружиться диван. Что-то холодное легло на мой лоб — шеф приволок мокрое полотенце, профессионально вытер шею, лицо, руки. Я покорно вытягивала из одежды руки, потом ноги, потом на меня опустили одеяло, а вслед за ним — потолок — и я опять перегнулась через диван в рвотной судороге. Предусмотрительный шеф, оказывается, успел поставить рядом тазик. С ним он и скрылся в ванной, а когда вновь объявился, заявил обвиняюще:

— У вас нет молока!

— У меня много чего нет… — пробормотала я, переворачиваясь на спину. Меня трясло. Через секунду я обнаружила его руку, трогающую мои ноги, и с недоумением утянула их под одеяло.

— Холодные, как лед! — сказал шеф. — У вас есть носки? Шерстяные?

Я вяло отмахнулась, вновь проваливаясь в забытье. И проснулась, когда он начал натягивать на меня носки — и где нашел, сама второй месяц ищу… Я открыла глаза и с болезненным прищуром уставилась на шефа. Он был озабочен.

— Езжайте, а?

— Но вы…

— Что, в первый раз, что ли?

— Но…

— Да идите, мне без вас тошно!

Глеб помаялся еще, поглядывая то на меня, то на часы. Вздохнул и, стремительно повернувшись — у меня в глазах опять замельтешило — бросил на ходу:

— Выздоравливайте. Спокойной ночи.

Спокойной… ну сморозил!

Звонок дошел до меня не сразу. Я подняла тяжелую голову, во рту было сухо и гадко, все тело болело, словно меня черти всю ночь цепами молотили. За не задернутым окном было темно, но ощутимо серело… Глянув на часы, я толчком сбросила себя с дивана — в голове бултыхнулась пульсирующая боль — схватила развешанные на спинке кресла вещи. И только натянув колготки, обратила внимание на методично названивающий телефон. Торопливо застегивая пуговицы, я сверлила его злобным взглядом: люди и так опаздывают, а тут ты еще… Не выдержав, схватила и рявкнула в трубку:

— Ну!..

Тишина, потом осторожный голос:

— Наташа? Как самочувствие?

— Мое? — оторопело уточнила я.

— Ваше. Мое в порядке.

— Нормально…

— Я хотел сказать, что вы сегодня можете не приходить на работу. Отлежитесь.

Я уставилась на свои ноги. Колготки забрызганы до колен.

— Спасибо, Глеб Анатольевич. Я бы все равно не смогла придти…

Мой голос звучал так кротко, что шеф сразу насторожился:

— Почему?

— Потому что мои туфли остались у вас в машине.

Пауза.

— И что?

Я удивилась его тупости.

— А других у меня нет.

Пауза.

— Туфель?

— Туфель, — подтвердила я, не понимая причин его недоумения.

— Я привезу, — сказал Глеб задумчиво. — После работы. Отдыхайте.

— Бла-а-дарю вас-с… — сказала я в запикавшую трубку. Начала раздеваться обратно. Ага, наш шеф не привык иметь дело с женщинами, у которых всего одни туфли. У его подруг гардероб размером наверняка со всю мою однокомнатную…

Я села, настороженно прислушиваясь к своим ощущениям. Так, можно двигаться. Можно даже дойти до двери — вон, звонок соловьем заливается. Не спрашивая, я распахнула дверь и хмуро уставилась на Бурова. Тот глядел на меня с интересом.

— Ну? — спросила я.

Видя, что впускать его не собираются, Буров протянул руку и потряс перед моим носом пакетом, словно пропуском.

— Глеб Анатольевич изволили передать!

— Что?

— Туфли.

Я задумчиво приняла пакет, и Буров, воспользовавшись этим, проник в квартиру. Стал разуваться — я так расслабилась, что не пресекла его поползновения сразу.

— Кофием напоишь? — деловито спросил Буров. Я вяло отмахнулась, и, поняв это как приглашение, он направился в кухню. Я поплелась следом, прижимая к груди пакет. Сиротливо села на табуретку, уныло разглядывая суетящегося Бурова — мне от такой активности снова делалось дурно. Буров, не обращая на меня внимания, мурлыкая, варил кофе. Я заглянула в пакет. Туфли покоробились и стали деревянными, хотя, похоже, их пытались намазать кремом. Даже в здравом уме и в твердой памяти я бы не смогла представить шефа, чистящего мои туфли… Я поставила драгоценную обувь на пол, на них — озябшие ноги. По-прежнему мурлыкавший Буров водрузил передо мной внушительную чашку кофе и, ухватив в лапы вторую, прислонился задом к подоконнику. Я осторожно понюхала кипяток — желудок промолчал, сделала осторожный глоток — живот буркнул, но выдержал.

— Глеб задерживается, — обыденно сообщил Буров.

Я моргнула.

— Где?

— Встреча у него какая-то…

— Ну?

— Задерживается, говорю.

— Ну и что?

Буров посмотрел на меня, как на дуру, и пояснил:

— Просил передать.

— А, — сказала я.

Буров сделала задумчивый глоток и зашел с другой стороны.

— А где это он твои туфли нашел?

— У себя в машине, — брякнула я и почувствовала, что начинаю стремительно краснеть. Но Буров, на удивление, обошелся без комментариев.

— Глеб говорил, ты с похмелюги маешься. Я тут тебе молока, пива и сока притащил. Чем лечишься?

— Откуда я знаю? — огрызнулась я. — Я что, каждый день с перепоя? Это у тебя надо консультироваться!

Буров, похоже, обиделся, хоть я не сказала ничего, кроме правды. Сделал большой последний глоток, поставил чашку в раковину.

— Ладно. Я пошел.

Я повернулась на табуретке, наблюдая, как он обувается. Представила, что следом заявится шеф, и сказала жалобно:

— Буров, посиди, а?

Буров, продолжая втискивать ногу в ботинок, выпрямился, злорадно ухмыльнулся:

— Э, нет, расхлебывай свои дела сама!

— Дела… — пробурчала я. — Были бы еще какие дела…

— Чего-чего?

— Ничего! Спасибо за заботу! Вали!

Коротко звякнул звонок. Буров застыл на одной ноге, вопросительно мотнул головой. Я обреченно отмахнулась, и Серега ловко щелкнул замком.

— А вот и Глеб Анатолич изволили прибыть!