— Я понимаю. А что это за история с «Юстасом Даймондсом»? — спросил он тихо, захваченный очарованием минуты. Комната изнутри была освещена золотистыми языками пламени, а снаружи в нее проникали ослепительные закатные лучи солнца, прорывавшиеся сквозь грозовые облака. Но Шелби была еще ослепительнее.

— Откуда вы узнали, что Мэнипенни читает Троллопа? Вы что, вдвоем основали закрытый литературный клуб?

— Не совсем.

Она почувствовала, что ей все больше начинает нравиться Джеф. Его непринужденное остроумие, было под стать ее собственному острому уму и воображению и напоминало ей отца. Ей также нравилась его способность сохранять спокойствие чуть ли не при любых обстоятельствах, в отличие от дяди Бена и, уж конечно, от нее самой. И наконец, было что-то еще в карих глазах Джефа, что придавало смысл его холодному спокойствию. Он смотрел на нее с молчаливым пониманием, и оно внушало ей доверие к нему, несмотря на все ее старания воспротивиться этому. Расхрабрившись от выпитого хереса, Шелби выпалила: — Перси сказал мне о вашем сундуке, полном книг!

У него было такое лицо, будто она дала ему пощечину.

— Ради всего святого, не называйте его Перси! Уверяю вас, он не одобрит этого, когда поправится и придет в себя!

Шелби широко улыбнулась:

— А я-то, увидев ваше лицо, решила, что вы сердитесь из-за того, что я узнала вашу тайну.

— Тайну? Но это вовсе не тайна. Вы хотели бы посмотреть книги? Боюсь, сундук, слишком громоздкий, чтобы перетаскивать его, так что нам придется пройти в мою спальню. Совершенно невинно, разумеется! — сказал он легким, непринужденным тоном, промокнул губы салфеткой и отодвинул стул. — Но сначала я помогу вам вымыть посуду.

— Нет, давайте пока просто положим ее в раковину — пусть помокнет.

Она едва могла сдержать нетерпение.

— Я просто не могу дождаться! Ох, вы даже представить себе не можете, как я мечтала о вашем сундуке, полном книг, с тех пор как Мэнипенни упомянул о нем несколько дней назад. Он сидел на веранде и читал Троллопа, и я так завидовала ему! Когда он сказал мне, что у вас есть еще десятки книг, — признаюсь, я подумала о вас самое худшее…

Они шли в его спальню, и Джеф нес бутылку с хересом и обе рюмки.

— Шелби, дорогая моя, что вы хотите этим сказать?

— Я думала, что вы скупердяй, сидящий на своих книгах!

Ему ужасно захотелось привлечь ее в свои объятия, но он только ласково взглянул на нее.

— Клянусь вам, знай я о вашей страсти к литературе, я пригласил бы вас в свою спальню, в первую же ночь после моего приезда.

— И я бы, наверное, оказалась настолько бесстыжей, что согласилась.

Они стояли на пороге его спальни, глядя в глаза друг другу, и искра, казалось, вспыхнула между ними подобно вспышкам молнии, озарявшим ночное небо. Ни один из них не испытывал ничего подобного раньше, и оба они тотчас же отступили назад.

— Не знаю… — пробормотал он.

— Может быть, это не… — шепнула Шелби.

«Ты же культурный человек, — напомнил себе Джеф. — Чего ты боишься?»

«Не будь жеманной дурочкой!» — подумала она.

— После вас, мисс Мэттьюз, — он галантно распахнул перед ней дверь, пропуская ее вперед.

С бьющимся сердцем Шелби переступила порог спальни Джеффри Уэстона и услышала, как он вошел вслед за ней. В комнате стоял чудесный, присущий ему запах, и она не могла отвести взгляд от его белой железной кровати. Она была покрыта стареньким, потертым одеялом, расшитым простым узором, и одна из голубых рубашек Джефа висела перекинутая через ее спинку. На подушке виднелась вмятина от его головы.

Шелби внезапно стало очень жарко, несмотря на ненастный вечер.