- Из показаний соседки получается, что имелось у него три пары обуви: утепленные коричневые ботинки, коричнево-желтые повседневные и эти выходные черные. Она называет их "банкетными". Утепленные на месте, в коричнево-желтых старых его похоронили, как я понимаю, потому что не оказалось черных "банкетных". Я их тоже не видел. Не стали бы человека класть в гроб в старой стоптанной обуви. Верно?

- Пожалуй, - неуверенно ответил Скорик.

- Надо искать эти туфли. Почему они "ушли" из квартиры, понять не могу... Ну ладно, до завтра... Да, вот что: в ЖЭКе есть такой слесарь Войтюк Игнат Петрович. Вроде он делал новые ключи для Шимановича по просьбе соседки. Шиманович свои якобы утерял. Вы поняли меня?

- Понял, конечно! Установим через участкового.

- Ну, и что за человек этот Игнат Петрович.

- Да-да... Понятно, Михаил Михайлович.

- Вот теперь все, - Щерба положил трубку и подумал: "Не сделал ли Игнат Петрович еще один комплект ключей для себя?" Потом достал из бокового кармана фотографию Шимановича, втиснул в серый конверт и засунул в ящик письменного стола, туда же отправил и изъятый календарь-еженедельник Шимановича. Покончив с этим, Щерба принялся читать дело, попутно сравнивая свои впечатления после посещения квартиры Богдана Григорьевича с бесстрастной обстоятельностью документов - протоколов, заключений, экспертиз, начало которым положил осмотр места происшествия. При этом в уме у Щербы непроизвольно возникал комментарий к ним.

Веером он разложил фотоснимки - отдельно ориентирующие, обзорные, узловые и детальные. Вот крупно письменный стол. На нем все, что видел Щерба, будучи в комнате Шимановича, но кроме того - два рулончика фотопленки, стоящие возле пузырька с чернилами. Пузырек этот Щерба тогда приметил, а рулончики нет, их не было - Скорик после съемки изъял их, обнаружив отпечатки пальцев. Одни отпечатки идентифицированы - они принадлежали Богдану Григорьевичу. Чьи же другие? Того, кто дал эти рулончики Шимановичу?.. На календаре Шимановича на листке субботнего дня, дня убийства, запись его рукой: "Сегодня - фотокопии в 16 ч." Возможно, речь идет именно об этих двух рулончиках, потому что другие, надо полагать старые, Щерба обнаружил в ящике письменного стола Богдана Григорьевича. Эти два неполные, как и те, - на одном шесть кадров, на другом девять. Похоже, сделано профессионально - с дублями, остальные снимавший отрезал, видимо, как не имевшие к Шимановичу отношения, возможно, оставил у себя. Щерба почти не сомневался, что на этих рулончиках фотокопии каких-нибудь документов, которыми Шиманович хотел пополнить свою коллекцию.

Еще одна детальная фотография - у двери тумбочка, на ней знакомое пресс-папье. Но почему на тумбочке, а не на письменном столе? Сколько помнил Щерба, оно всегда стояло с правой стороны возле настольной лампы. Тумбочка у самой двери. Может быть убийца, убегая, держал его еще в руке и у самой двери, опомнившись, поставил на первое, что попалось на глаза, на тумбочку? Почему не вернул на стол? Был в шоке от содеянного? Значит тогда и убийство непредумышленное? По заключению медэксперта на теле Шимановича ни ушибов, ни царапин, ни синяков, - никаких следов борьбы, сопротивления, обороны. Побывав в квартире Шимановича, Щерба не обнаружил ни одного доказательства насильственного вторжения, ни столовых приборов, за которыми бы сидели двое или больше, - явных признаков, что Богдан Григорьевич с кем-то общался в своей обители. Только одно - отсутствие пары туфель. Но не ради них же кто-то пошел на убийство! Оно, похоже, совершено случайно подвернувшимся под руку предметом - пресс-папье. Что же повело руку убийцы к нему? Внезапная ссора? А мотивы ее? Богдан Григорьевич отказал ему в чем-то? В чем?..

Листая дело, Щерба добрался до протокола первого допроса соседки. Она сказала, что Богдан Григорьевич, уходя, никогда не запирал дверь своей комнаты, упомянула о легковой машине, которую видела в ту ночь из своего окна. Машина стояла на противоположной стороне улицы, возле конечной трамвайной остановки, левыми колесами на бордюре.

След протекторов был довольно четкий - хозяин где-то въехал в битум, - сделанные Скориком снимки хорошо "читались", и экспертиза ГАИ дала заключение, что резина радиальная, 6,45х13, в обиходе называется "ноль-третья", ею "обувают" "Ладу". Но попробуй найди машину! И где указания на то, что "Лада" эта имела отношение к убийце, а не случайно оказалась там и принадлежит, допустим, какому-нибудь пенсионеру-отставнику?!

"В пепельнице четыре сигареты "Орбита"... - читал он протокол осмотра. Все погашены одним способом - осторожно потерты о стекло. Если предположить, что курил их только Шиманович, приблизительно по две в час, то это подтверждает заключение судмедэксперта, что убит Богдан Григорьевич между десятью и двенадцатью. Щерба понимал, что расчет этот до некоторой степени относителен, время тут может быть подвижно в ту или иную сторону: Шиманович мог начать курить, скажем, и в семь, и в восемь, и в девять часов, то есть значительно раньше того момента, когда вернулась домой соседка и увидела свет, бивший из щели под дверью. Но тогда бы и окурков было значительно больше. "Если идти от обратного, от двенадцати ночи, высчитывал Щерба, - то вернемся к десяти, ну, к девяти. Четыре сигареты за два-три часа. Едва ли Шиманович или убийца зажигали свет до девяти, когда еще светло на улице... Нет, все-таки произошло это между десятью и двенадцатью... Богдан Григорьевич мертв, - думал Щерба. - Убийца жив. Если это не акт мести, то убийство не конечная цель. Но в чем она? Препятствие в лице Шимановича устранено. Что дальше?.."

Закончив читать дело, он отметил расторопность Скорика, с какой тот провел осмотр места происшествия, все грамотно зафиксировал и немало успел уже сделать. Думая о круге лиц, с которыми мог общаться Шиманович, Щерба пришел к мысли, что в общем-то мало что знает о покойном. Его многолетние знания о Богдане Григорьевиче не выходили за круг личных впечатлений: добрый, бессребреник, ходил по букинистическим магазинам, увлекался, можно сказать профессионально, собиранием и систематизацией старых документов, справочников разного рода. Вот и все, что мог сказать Михаил Михайлович о человеке, которого знал с 1946 года, почти тридцать пять лет. Все папки, бумаги, картотеки Шимановича, как представлялось Щербе, содержали сведения, касавшиеся давно минувших лет. Но кое-что тут, правда, могло кого-нибудь заинтересовать, если учесть, что у Шимановича имелся богатый материал по годам войны, оккупации. Но что и кого? Ведь бумаги Богдана Григорьевича имеют скорее общий справочный, а не компрометирующий характер?..

Было уже темно, когда Щерба вышел из прокуратуры...

38

Во вторник вечером после ужина Сергей Ильич сидел на кухне и снимал уайт-спиритом пятно с пиджака - в трамвае из системы, закрывающей двери, упала капля машинного масла.

- Ты напрасно это делаешь, - останется развод, - сказала жена, лучше отнеси в химчистку.

- Когда же я отнесу, если завтра с утра еду в Ужву! - раздраженно отмахнулся он. Из Ужвы от Ульяны Васильевны Бабич никакого ответа не было. А эту линию нужно уже завершить с любым результатом. Покойный Богдан Григорьевич, обещавший выяснить все про Бабич, три недели, как похоронен. Успел он что-либо или не успел - уже не имело значения.

Сергей Ильич обмакнул ватный тампон в баночку с уайт-спиритом, когда раздался телефонный звонок.

- Возьми трубку, у меня руки грязные, - попросил он жену.

- Похоже, междугородный, - она пошла к телефону. - Слушаю, - сняла трубку. - Да... Можно, сейчас позову, - и уже мужу: - Сережа, тебя. Москва.

Звонили из Инюрколлегии.

- Сергей Ильич? Здравствуйте. Извините, что поздно. Как поживаете?

- Ничего, спасибо, я слушаю вас, - прервал Сергей Ильич вежливые словеса вступления.

- Встречайте завтра гостя. Белградским поездом. Шестой вагон. Мистер Лэнни Рандолл. Сотрудник адвокатской конторы Стрезера. Ему надо прояснить несколько позиций с нами. Он хотел и с вами встретиться. Едет на один день.