- В двадцать с минутами, - ответила она.

Рандолл посмотрел на часы.

- Нет, чай мы пить не будем, лучше пройдемся по городу. Мне еще надо будет позвонить в Москву в посольство, - Рандолл поднялся. - Я доволен нашей встречей. Ждем от вас вестей, - он протянул руку, прощаясь. Кисть у него была сильная, с плотным захватом. - Рад был познакомиться...

Сергей Ильич проводил их до двери.

- Чем могу быть полезен вам? - обратился он к переводчице.

- Благодарю, у нас никаких проблем. По-моему, все прошло хорошо, она посмотрела ему в глаза, и он увидел в ее взгляде полное безразличие ко всему, чем он с Рандоллом тут занимался...

Когда они ушли, Сергей Ильич вздохнул: "Слава Богу, что сегодня уезжают..."

Сергей Ильич на понукания из центрального аппарата Инюрколлегии ускорить розыски наследников Бучинского мог бы, конечно, полушутливо напомнить, что 300.000 долларов эти не пылятся там в кубышке, а спокойно лежат на банковском счете да еще обрастают процентами. Но никого, и себя в том числе, не утешить подобным образом, поскольку это не давало ему ни отсрочек, ни поблажек в дальнейших розысках, ни возможности сослаться на то, что параллельно он вел еще около трех десятков дел, правда, более легких. А почта приносила между тем безнадежные ответы, и на большом листке бумаги, на котором Сергей Ильич выстраивал генеалогическое древо Бучинских в виде прямоугольников, кружков и треугольников, которые он пытался соединить между собой надежными линиями, все больше появлялось крестов, которыми он перечеркивал геометрические фигуры, как выпавшие из этого древа...

Почта нынешнего дня тоже не принесла Сергею Ильичу ничего утешительного. Прибыло два ответа: из Центрального Государственного архива УССР и из Института истории партии при ЦК КП Украины.

В первом говорилось:

"...На ваш Р-935 сообщаем, что по имеющимся у нас данным в фондах землевладельцев, дворянских родов, органов местного самоуправления фамилия Бучинских - Радомских не фигурирует...

Заведующий отделом публикаций..."

Второе письмо было аналогичного содержания:

"...На ваш Р-935.

По нашим учетам Бучинский Михаил Степанович, равно как и его брат Александр, не значатся..."

Шел четвертый месяц поисков наследников Майкла (Мих аила) Бучинского, о котором Сергею Ильичу известно было почти все, даже, может больше, нежели требовалось, как о наследодателе, а наследники при всех усилиях Сергея Ильича словно прятались, ускользали от него. Оставалась одна из непроверенных нитей - Ульяна Васильевна Бабич из Ужвы...

Сергей Ильич принялся листать распухшее от бумаг дело Бучинского, перечитывал полученные письма, копии отправленных им запросов, пытаясь найти еще какие-нибудь упущенные им и неиспользованные варианты поисков...

39

Щерба выглянул в коридор. Напротив его кабинета на скамье сидел молодой человек с большим лысеющим черепом.

- Олег Иванович Зданевич? - спросил Щерба.

- Да, - поднялся тот.

- Заходите.

- Куда садиться? - мрачновато спросил Олег, когда прошли в глубь комнаты.

- Куда угодно. Лучше поближе к столу, разговаривать удобней, - уловил Щерба агрессивную настроенность посетителя. - Фамилия моя Щерба, зовут Михаил Михайлович.

Олег сел, сжал и чуть выпятил полные губы.

- Мне поручено, - начал Щерба, - познакомиться еще раз с делом вашего отца и написать справку для обкома партии, поскольку жаловались вы туда, а нам переслали. Вынужден огорчить: ничего нового я не нашел, хотя вы и утверждаете, что ваш отец, командуя отрядом "Месть", самосуд не совершил.

- Утверждаю, - решительно дернул головой Олег. - И могу подтвердить документально.

- Каким образом? - спросил Щерба, будучи заранее уверен, что начинается самое неприятное: амбициозное упрямство, блеф, поток слов человека с сутяжным характером, который ломится в открытую дверь.

- У меня есть фотокопия протокола, когда судили тех, расстрелянных, партизанским судом, - торжествующе сказал Олег и насмешливо посмотрел Щербе в глаза.

- Вот как? - недоверчиво удивился Щерба. - И вы можете предъявить этот протокол?

- А как же! - Олег наклонился к портфелю, стоявшему у ног, и извлек лист фотобумаги и магнитофонную кассету "Denon" в прозрачном футляре-коробочке. - Вот! - он протянул Щербе листок.

Читать Михаил Михайлович не стал, лишь пробежал глазами, чтоб убедиться, что речь идет именно о том, о чем говорил посетитель. В самом конце но увидел сноску "Ф.Р-587, оп.4, ед.хр.2. Оригинал".

- Где вы это взяли?

- Не имеет значения. Важно, что документ перед вами, - у хмыльнулся Олег.

Быстрая мысль кольнула Щербу, он понял, что грядет с появлением фотокопии протокола, если он, конечно, переснят с подлинника; и от этого понимания в душе Михаила Михайловича возникла нервозная неприязнь к сидевшему напротив молодому человеку, начало раздражать то, как он толстыми пальцами с желтыми подпалинами вертел, поигрывая, - то ставя на ребро, то на торец - новенькой, чистенькой без единой царапины прозрачной коробочкой, - в которой лежала кассета.

- И вот! - наконец перестав забавляться кассетой, Олег положил ее Щербе на стол. - Незадолго до смерти отца я уговорил его надиктовать абсолютно все, как было. Потому что после я уже ничего не смогу доказать. Он был последний свидетель.

- Почему вы раньше кассету не предъявляли?

- А кто бы поверил? А сейчас слова отца подтверждены документом.

- Вы хотите сказать, что все минувшие годы протоколом вы не располагали?

- Да.

- Есть возможность подтвердить подлинность фотокопии?

- Конечно. Оригинал в областном архиве.

- Когда вы об этом узнали?

- Недавно.

- Вы можете мне все это оставить?

- А зачем же я принес? Только с возвратом.

- Разумеется... Если вы срочно понадобитесь, как найти вас, чтоб не отправлять почтой повестку?

- Запишите телефон, - Олег продиктовал.

- Домашний?

- Нет. Дома телефона не имею... До свидания, - подхватив потертый, чем-то набитый коричневый портфель, Олег пошел к двери...

Магнитофона у Щербы не было, и он отправился в кабинет криминалистики, выпросил на час маленький репортерский "Sony".

Вернувшись к себе, Щерба открыл фрамугу, закурил, придвинул пепельницу, устроился поудобней, предвидя долгое сидение, и вложил кассету, нажал клавишу.

Сперва послышалось хриплое покашливание, затем усталый сипловатый голос произнес:

"- Зря ты это затеял, Олег... Пустое все... Сколько за кассету заплатил?

- Девять рублей...

- Ну вот, видишь... Наследство, что ли, получил?.. Такие деньги на ерунду тратить!..

- Ладно, отец, давай начинай, пленка-то идет.

- Что говорить? Батальон из окружения я выводил с тяжкими боями. В конце сентября вошли в Вильчанские леса. Густые они, нечесанные, буреломы, гнилье самоповальное. По дороге к нам присоединился Туранский - политрук из другого батальона нашего полка, армейский прокурор Лысюк, с ними несколько бойцов. У них было наше полковое знамя. У самых лесов настигли нас еще трое - начальник погранзаставы Голохвастов и два его красноармейца. Люди аккуратные, дисциплинированные. Мы их приняли... Какими мы были на ту пору, - сам понимаешь. Обтрепанные, голодные, битые, однако малость уже тертые. Немец кое-чему подучил... Только вот где он теперь-то был, немец, а где наши, мы не знали. Карты имелись, но меченые еще июлем. И все же решили чуток передохнуть, в лесах. Пообстираться в бочажинах, портянки задубелые хотя бы промыть, подсчитать харч, оружие, боеприпасы, а потом уж решить, куда дальше. На все про все двое суток отвели. Утром следующего дня приходит к моему шалашику старший лейтенант-пограничник, докладывает:

- Товарищ капитан, мои люди только что на просеке видели троих конных, в полувоенном, с немецкими автоматами.

- Куда скачут? - спрашиваю.

- Да вроде и не скачут, спокойно в нашу сторону едут.