- Ну вот ты их спокойно и доставь сюда, - говорю.

Минут через пятнадцать смотрю - идут пограничники Голохвастова, а за ними трое ведут коней в поводу, один в пиджаке, в галифе, в сапогах, двое в ватниках, гражданские брюки тоже в кирзачи заправлены.

Вышел я им навстречу.

- Здравствуйте, - говорю, - добрые люди. - Далеко путь держите?

- К вам, - отвечает тот, что в пиджаке, усатый, видно, старший у них. - Мы за вами сутки наблюдаем.

- Сами кто будете? - киваю на их автоматы.

- Здешние мы, - усмехается, мол, гадай, как хочешь.

- Это как же понимать? - спрашиваю.

- В лесу живем, - и опять усмехается.

- Ты мне это самое не крути, - разозлился я. - Наблюдали, говоришь, за нами. А с каким смыслом?

- Увидели вас на подходе к лесу. Вроде нормальная воинская часть. Доложили своему командиру. Он и приказал: "Езжайте, знакомьтесь". Вот мы и приехали.

- Знакомство, - говорю, - с одного боку получается: вы про нас точно знаете - нормальное воинское подразделение, а про себя загадками.

Тут наперед выходит мордатый такой, в ватнике и говорит усатому:

- Кончай, Степан, - распахивает телогреечку, а под ней тельняшка, берет под козырек, как бы докладывает мне: - Старшина второй статьи Хомяков, Черноморский флот. Ты, капитан, не обижайся, - говорит мне. - Мы все тут у немцев в горлянке. Могут заглотать, а нам надо, чтоб подавились. Из партизанского отряда мы, конная разведка.

- Командир наш встретиться с вами желает, - добавил усатый.

- Что ж, будем рады гостю, - говорю.

- А может вы с нами - к нему, - предлагает усатый.

Предложение такое мне не улыбалось.

- Людей, - отвечаю ему, - бросить не могу, места незнакомые, осмотреться надо...

С этим они и отбыли. А на следующий день прибыло их человек семь. Да все на конях. Впереди в кожаной куртке с наганом на боку, в хромовых ладных сапогах мужик, в седле хорошо сидит. А я в этом деле кумекаю, когда-то в кавэскадроне начинал. Возрасту этот мужик вроде моего, может на год-другой старше. А мне на ту пору тридцать исполнилось... Ну, значит подъехали они. Мужик этот соскочил с коня и неспешно - ко мне, с достоинством идет, вроде как превосходство свое демонстрирует, а сам, понимаю, разглядывает меня. Тут надо сказать, что мы к их приходу и подготовочку некоторую провели: помылись, почистились, побрились, подзалатали гимнастерки, подворотнички свеженькие, сапоги да обмотки от пыли да от грязи освободили. Одним словом, какой могли, марафет навели, чтоб эти, из леса, видели, что не беглая мы шантрапа, а боевой батальон... Ну, значит, подходит он, протягивает руку, жмет, чую сильно, с нахальцой, понимаю, и называется:

- Тимофей Кухарь, командир партизанского отряда "Сталинский удар".

- Капитан Зданевич, - отвечаю. - Комбат.

- Ну что ж, идем потолкуем, комбат.

Отошли мы, сели в сторонке.

- Что дальше делать собираешься, комбат? - спрашивает.

- Известное дело, - говорю, - к линии фронта идти, к своим.

- А где она, линия фронта, знаешь? - ухмыльнулся Кухарь.

Я достал карту, расстелил.

Посмотрел он на карту, говорит:

- Нету тут ее, мала твоя карта, капитан, линия фронта далеко на востоке теперь. Покуда будешь выбираться из этих лесов, фронт уйдет еще дальше. А выбираться не по бульвару, вокруг немцы. Так что один у тебя путь - вливаться в мой отряд.

Я ничего ему сразу не ответил. Пошли мы назад, к шалашикам, где ждали мои люди. Я посмотрел на них - истощенных, почти безоружных. В том, что говорил Кухарь, была правда. Но решать одному мне было не с руки, хотел посоветоваться с другими командирами. Так и сказал Кухарю. Договорились, что оставит одного хлопца у нас, а утром назавтра хлопец этот проведет меня к Кухарю с окончательным моим ответом. Когда он уехал, сошлись мы вчетвером - я, прокурор Лысюк, политрук Туранский и начальник заставы Голохвастов. Изложил я им обстановку. Туранский сразу, наотрез:

- Мы боевой батальон, армейская часть. Знамя полка у нас. Надо пробиваться через линию фронта к своей дивизии.

- А где она? - спросил Лысюк. - Да и существует ли вообще теперь. Может, от нее только мы и остались.

- Идти придется с боями. Оружия и боеприпасов почти нет. Харчи заканчиваются. По дороге можем потерять весь батальон, - сказал пограничник. - Надо начинать войну здесь, в тылу.

- Вливаться в отряд Кухаря? - спросил я.

- Партизанить? Какие мы партизаны! - кипятился Туранский. - Нас посчитают дезертирами. Знамя полка у нас. Комдив знает об этом.

- Важно, чтоб немцы почувствовали, что мы не дезертиры, - сказал прокурор. - Твое мнение, капитан? - спросил он у меня.

- Будем воевать в тылу врага, - подумав, сказал я. - Объединяться с Кухарем не станем. У нас знамя, потому мы и есть отдельная воинская часть. Окруженцев появится еще немало, пополнимся.

Тут же определили: я - комбат, Туранский - комиссар, Голохвастов мой начальник штаба, а прокурор - зам по разведке. Отряд будет называться "Месть". Решили пока базироваться здесь, в Вильчанских лесах. Вместо шалашиков сооружать блиндажи, оборону. Оружие, боеприпасы попробовать выпросить у Кухаря.

На другой день я и отправился к нему. База у него, надо сказать, была крепкая. Народу много. Одним словом, ударная сила. Встретил он меня как доброго гостя, видать, хотел показать, как богато живет, что он в округе хозяин, одним словом, поманить намерение имел. Молодайка внесла сковороду с яичницей на сале, вареную картошку, кусок окорока, соленые огурчики, квашеную капусту, тут же, конечно, и бутылка самогонки на клюквенном соку. Выпили по полстакана.

- Ты ешь, ешь, - посмеиваясь, сказал Кухарь, видя, как я сдерживаюсь для солидности, грызу себе корочку, вкусная такая, домашняя, поджаристая, с присохшими угольками. А жрать-то страсть, как хотелось!

Налил он по второму разу. Отказался я, захмелеть испугался. Сообщаю ему, значит, наше решение.

- Что ж, как знаешь, - нахмурился он. - Только учти: есть мне приказ из этих лесов уходить в Солонковский массив, поближе к немецким коммуникациям. Километров триста отсюда. Ты хорошо подумал, на что идешь? У меня сила, полторы тысячи человек, у тебя горстка.

- Решал не я один, - говорю. - Четверо нас, коман диров.

- Чем могу помочь? - все же спросил он.

- Оружие, боеприпасы, харч, - сказал я, вспомнив, что видел у его людей тут и "станкачи" и РПД.

- В поселке Уделичи, это двенадцать верст отсюда, оставляю двоих своих людей. Они знают, где у меня спрятано оружие, боеприпасы, провиант на случай, ежели придется вернуться сюда. Это мой "НЗ", но тебе выделю.

- Богато живешь, - заметил я. - Даже "НЗ" имеешь.

- Богатство не мое, - покачал головой Кухарь. - Тут до войны был УР [укрепрайон]. За месяц до войны дивизию перебросили в Белоруссию. Так что все, что имелось в бункерах УРа, тут и осталось. Только перепрятал по своим схронам. Пойдешь в Уделичи, найдешь Ляховецкого и Кунчича. Скажешь: "Мне нужен мед". Они спросят: "Гречишный или липовый?", ответишь: "Лучше гречишный". Запомнил? Не перепутай. Это мой личный пароль, кроме меня и них, его никто не знает. Они дадут тебе все, что нужно.

Когда обо всем столковались, Кухарь спросил:

- Кем до войны был?

- Кадровым и был, - сказал я. - А ты? - спросил в свою очередь.

- Секретарем одного из райкомов в Подгорске.

Он все же не спросясь, налил мне еще полстакана:

- Ну, давай, с Богом.

Выпили, теперь уж можно было не фордыбачить, и я навалился на закуску. Потом спросил:

- В этих Уделичах немцы давно?

- Немцев там нет. Только местный полицейский пост. Набрали из тамошнего сброда... Но в форме, конечно, туда не суйся, надень цивильное.

Он проводил меня до просеки, даже коня подарил, пегую кобылку такую. На ней я и прибыл к своим... Дай воды, Олег. Разговорил ты меня. Все вроде вчера было. Думал, забылось многое. А оно видишь, как возникло опять все..."