Когда закончила, это оказалось не совсем той птицей, которую я видела, а более экзотичной ее версией.

Темной. Жестокой.

Ее перья были бесконтрольно взъерошены, а змея, которую она держала в раскрытом клюве, открыла пасть, обнажая собственные клыки. Я нарисовала еле заметный дым, выпускаемый птицей из ноздрей, будто та могла дышать огнем. Мне показалось, она выглядела слишком жесткой, слишком устрашающей, поэтому я дорисовала ей сломанное крыло, а в отображении ее глаза — то, как эта змея спешит проглотить мышь, пока птица не убила ее. Получившееся у меня в итоге стало воплощением красоты и ранимости. В глазах появились слезы, и я вытерла их прежде, чем они смогли побежать по щекам.

Я могу рисовать.

Не просто рисовать — я на самом деле хорошо это делаю. Это получилось так естественно, будто я заново научилась дышать.

Это вторая особенность, связывающая меня с ней.

Положив альбом, я подняла глаза, но клиент Кинга уже ушел. Сам парень сидел на стуле, наблюдая за мной.

— Ты была в астрале, — произнёс он. — И выглядела чертовски милой, сидя там и концентрируясь.

Я громко сглотнула:

— Я… Ээммм… Попалась?

Его слова застали меня врасплох. Я представила, как иду к нему и забираюсь ему на колени. Его сильные руки взяли бы мое тело в кольцо и легли бы на мою голую спину под рубашкой. Я думала о том, как бы это было, позволить ему сделать больше, чем он обычно позволял себе.

Что будет, если он использует не только свои пальцы?

— Неси сюда, — сказал Кинг, вытягивая руку и вырывая меня из мира моих грез, где голая я уже извиваюсь под ним.

— Нет, ты не захочешь это видеть. Мне ведь просто нечего было делать. Положу альбом прямо в ящик, — я прошла к раковине с альбомом под мышкой.

Кинг встал со стула и, вырвав его у меня, листал страницы, пока не нашел мой рисунок.

— Твою мать, у тебя руки как у инспектора Гаджета! [13]  — колко заметила я.

Я явно недооценила расстояние от себя до Кинга.

— Откуда ты это знаешь? — спросил парень.

— Что ты имеешь в виду? Знаю что? — уточнила я.

— Инспектора Гаджета? Это ведь мультфильм. Ты когда-нибудь его видела?

— Эм… Думаю, да. Это тот парень в пальто, в котором спрятаны тысячи гаджетов, и те обычно не работают, когда ему это нужно.

— Я в курсе, кто он. Но хочу знать, смотрела ли ты его хоть раз с тех пор, как потеряла память?

— Нет. Я вообще не смотрела телевизор до сегодняшнего дня, пока Преппи не включил какого-то «Американского Нинздю», — я отступила назад и оперлась копчиком о столешницу. — К чему ты клонишь? Я думала, ты поверил мне.

— Дело не в этом. Я лишь пытаюсь выяснить. Помоги мне понять, — Кинг наклонился вперед и поставил локти на колени. — Если ты его не смотрела, значит, воспоминание всплыло из твоей памяти. Как вообще это работает?

— Точно не уверена, но… Когда я жила в групповом доме, у меня был психолог или психиатр. Да пофиг. Он говорил мне, что потеря памяти у каждого происходит по-разному. Для меня вся моя личная информация стала недоступна. Имена, лица, воспоминания. Но я до сих пор могу ходить и говорить, так что восстановлю все свои функции. Я также знаю факты. Например, знаю, кто сейчас президент, и могу пропеть музыкальный слоган из рекламы «Фалафель Гарри» [14]. Я только не в курсе, откуда знаю все это, — Кинг кивнул, а я прикусила губу: — Знаешь, ты ведь единственный, помимо психолога, кто спросил меня об этом, — добавила я.

Кинг перевернул страницу альбома и нашел мое творение. Он всматривался в него несколько минут. Время, казалось, текло все медленнее и медленнее. Мне становилось не по себе от того, что он думал о рисунке. Он явно пытался понять, как сказать мне, что я полное дерьмо в рисовании. Но опять-таки я не считала его таким человеком, который станет церемониться с тем, чтобы задеть или не задеть чьи-то чувства.

Тогда почему он так долго пялился на страницу?

И какого хера мне вообще так важно его мнение?

— Ты на сегодня закончил? — спросила я, пытаясь привлечь его внимание и оторвать от рисунка.

Если он ненавидел его, я бы предпочла вообще не говорить о нем. Кинг поднял свой взгляд от эскиза и уставился на меня, медленно осматривая все мое тело, будто видел меня впервые. Его глаза прожигали мою кожу, будто он на самом деле прикасался ко мне.

— Закончил ли я на сегодня? — он повторил мой вопрос. Кинг провел языком по нижней губе, оставляя на розовой коже влажный блестящий след. — Не уверен. Но, думаю, я только что начал.

Твою мать.

Знакомый жар поднимался по моему затылку, и уши покраснели.

На часах было без пятнадцати пять, и, хотя я должна была быть уставшей, сейчас, наоборот, как никогда была на взводе. Кофеин и сахар из выпитого мной ред булла, казалось, гарантировали несколько последующих бессонных дней. Но мне необходимо было убраться от Кинга, потому что, видимо, я начала забывать все, думая о том, почему было плохой идеей позволить ему раздеть меня и сделать со мной все, что он захочет.

— Что это вообще значит?

— Это значит, что я закончил с клиентами. И это также значит, что я не закончил с тобой.

Кинг схватил меня за запястье и притянул к себе на колени, как раз туда, где я фантазировала о нем подо мной.

Я резко набрала воздух в легкие.

Твердые мышцы его бедер играли подо мной. Запах — легкая смесь мыла и пота — пьянил. Кинг намотал мои волосы на кулак и повернул голову в сторону, открывая себе доступ к моей шее.

Он втянул мой запах, проводя носом по линии шеи, а затем скользнул кончиком языка по коже: от моей ключицы до чувствительного местечка за ухом. Я застонала, а он не сдержал смешок. Я почувствовала, как смех зародился в его груди и вибрацией прошел через меня.

— Щенячьи глазки… Это будет очень увлекательно.

И он просто отпустил мои волосы и согнал меня с колен. Я почти упала на колени, и мне пришлось схватиться за столешницу, чтобы не рухнуть лицом на пол.

— У нас еще один, — произнес Кинг.

— Я думала, ты только что сказал, будто на сегодня больше нет клиентов, — почти задыхаясь, произнесла я.

Кинг выставил три маленькие емкости с черной краской.

— Вот, — он вручил мне черный маркер с тонким стержнем.

— Что мне с этим делать? — поинтересовалась я.

— Я хочу, чтобы ты снова нарисовала эскиз. Такой же. Перенесла то же самое.

— Куда перенесла?

— Нарисуй такой же эскиз на тыльной стороне моей ладони. Размер будет намного меньше твоего рисунка. Поэтому тебе придется уменьшить его, и у меня осталось лишь два листа чистой трансферной бумаги.

— Зачем?

— Почему ты всегда задаешь так много е*аных вопросов?

— У тебя разве нет аппарата, который сделал бы это? Ты можешь скопировать рисунок и просто перевести его на руку, если это то, чего ты хочешь.

Кинг разочарованно вздохнул:

— Да, хочу. Но суть не в этом. Я хочу, чтобы ты нарисовала его на мне. Хочу, чтобы ты взяла этот маркер и воспроизвела этот рисунок заново. Мне плевать, если он получится кривым. Плевать, если он неидеален, просто, бл*дь, нарисуй его! — крикнул он, вставая. Он приблизился ко мне на несколько шагов, а я попятилась назад, пока не уперлась задницей в столешницу, прижимая альбом к груди. — Пожалуйста?

Слово «пожалуйста» прозвучало из уст парня, который никогда не говорит его.

— Ладно, — согласилась я. — Но зачем?

— Потому что я смотрел на тебя, пока ты его рисовала. И ты выглядела очень милой, кусая розовую губу, с румяным лицом, а кончик карандаша касался твоего рта. И когда ты показала мне рисунок, я четко увидел.

— Увидел что?

— Себя. Птица. Ты нарисовала меня, — я открыла рот, чтобы сказать, что это была лишь птица, но не смогла.

Он был прав.

Темный и опасный.

Жесткий и невероятный. Берет от этого мира все, что только хочет.