Подобное наивное отношение к романам, характерное для первых лет нашего брака, легко объяснить. Атмосфера в Миллсепсе на протяжении трех лет после нашей свадьбы во многих аспектах оставалась столь же консервативной, как и в годы нашего детства. Мы жили в студенческом городке с другими учащимися - будущими служителями церкви. Мы не знали никого, кто предавался бы адюльтерам.

Однако в последующие годы мы значительно расширили наши познания о реальной жизни. Джеймса приняли в Йельский духовный колледж, где он проучился в течение одного семестра, однако затем увлекся психологией. Мы оба разочаровались в традиционных религиозных учениях, и Джеймс не без колебаний решил сменить богословие на психологию. Этот шаг требовал переезда в Мидлтаун, штат Коннектикут, где он получил диплом магистра медицинской психологии в Веслеанском университете. Оттуда мы отправились в Батон-Руж, штат Луизиана, где Джеймс защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора философии (эквивалент кандидата психологических наук - прим. переводчика) по промышленной психологии в луизианском государственном университете.

В течение четырех лет, пока Джеймс учился, я работала на полную ставку в нескольких местах: в двух университетских библиотеках, секретарем юриста и секретарем подрядчика. Я узнала многое об окружающем нас мире и, в частности, о браке.

Джеймс:

Постепенно мы узнавали, что брак - вовсе не то идеальное состояние, каким его провозглашает общество. Иногда мы участвовали в разговорах о внебрачных связях. И все же нам не приходило в голову, что такое может произойти с кем-то из нас. Если бы подобные романы протекали на наших глазах, мы бы, вероятно, обращали на них больше внимания. В первые годы нашего брака никто из наших близких друзей не заводил адюльтеров, поэтому мы воспринимали это явление как нечто такое, что происходит редко и только с другими людьми. Мы были убеждены в том, что супругам, любящим друг друга так сильно, как мы, эта напасть не грозит.

Пегги:

Я первой открыла, что мы не вовсе не обладаем каким-то особым иммунитетом. Я познакомилась на работе с женатым мужчиной, который проявил ко мне интерес. Алекс постоянно восхищался моими способностями, умом и привлекательностью. Деловой успех и жизненный опыт этого человека выделяли его из всех людей, которых я когда-либо знала. Мне льстило, что такой человек находит меня красивой и желанной. Я думаю, что отражение вашей личности в чужих глазах - важный фактор при возникновении любого влечения. Во всяком случае, это было важной частью происходящего со мной. Однако в то время я пребывала в полной растерянности - прежде всего в отношении моих чувств. Этот человек очаровал меня, но я боялась обсуждать это с Джеймсом. Боялась признаться в своих чувствах даже себе.

Я сочинила письмо-наставление Алексу: "Если вы хотите завести роман, уверена, найдется немало желающих, но я не могу пойти на это". Мое послание осталось не отправленным. Я старалась проявить стойкость за нас обоих. И позже совершенно опешила, узнав, что он предается адюльтерам уже много лет. Казалось, это известие могло бы отрезвить меня. Вместо этого мое увлечение только усилилось. Влюбляясь в Алекса, я мысленно говорила себе, что это не может происходить на самом деле. Подобные вещи не случаются с такими женщинами, как я - хорошими, нравственными, замужними и преданными своему браку.

Решающее событие, пробудившее во мне противоречивые чувства, произошло однажды в конце рабочего дня, когда мы оказались последними людьми, уходившими с совещания. Мы никогда не признавались друг другу в нашем взаимном влечении. Но в тот раз Алекс изменил ситуацию. Он сказал из дальнего угла комнаты: "Подойди сюда. Я хочу познакомить тебя с одним человеком." У меня буквально закружилась голова - я не знала, что мне делать: подойти к нему или убежать. Не помню, как я приняла решения, но я все же подошла к нему, и он поцеловал меня.

Я не могла поверить в реальность моих чувств. Этот поцелуй шел вразрез с моими убеждениями. Он не на шутку напугал меня, но я получила от него удовольствие. Эта сцена с поцелуями стала повторяться, усиливая мое смятение. Я влюбилась в этого человека, но чувствовала, что погублю мой брак, если пересплю с Алексом. Я любила Джеймса и хотела сохранить мою семью. Я пребывала в полной растерянности. Ужасно страдала и часто плакала. В конце концов после шести месяцев поцелуев, объятий и балансирования на грани мы решили больше не мучить себя и остановиться, пока все не зашло слишком далеко. Пережитое потрясло меня. Я увидела, как легко было бы завести роман. Подойдя к этому вплотную, испытала безумный страх.

Все случившееся надолго оставило след в моей душе. Я поклялась, что впредь никогда не позволю себе увлечься кем-то. Другим важным следствием стало исчезновение моих иллюзий относительно того, что брак - любой брак застрахован от этой опасности. Этот факт навсегда запечатлелся в моем сознании и стал главным фактором, впоследствии пробуждавшим во мне подозрения, когда Джеймс оставлял меня дома одну.

Джеймс:

Все это стало известно мне только спустя годы, когда я рассказал Пегги о моих романах. Хотя я хорошо знал Алекса и считал его одним из моих ближайших друзей, у меня не возникало ни малейших подозрений по поводу его намерений и действий в отношении Пегги. С моей точки зрения весь этот эпизод важен как свидетельство моей тогдашней слепоты и наивности. Думаю, любой человек, находящийся в эмоциональном контакте со своей женой и реалистически оценивающий возможность романа, должен был бы за шесть месяцев заметить, что вступила или готова вступить во внебрачную связь. В некотором смысле она "говорила" мне о происходящем своими слезами, которые я интерпретировал как проявление обычной женской эмоциональности. Мы с Алексом часто вели морализаторские беседы об этой особенности женщин. Обычно один из нас завершал разговор примерно такими словами: "Да, так уж они устроены. Нам остается только мириться с этим. Если бы нам удалось когда-нибудь разгадать их природу, на этом можно было бы заработать миллион." Мне стыдно признаваться в том, что он понимал причину слез Пегги, а я не догадывался о ней.

Описанное мною отчуждение, которое усиливалось в течение трех первых лет брака, привело к тому, что я все больше и больше воспринимал Пегги как просто "одну из них", а не мою жену. Мне не раз доводилось беседовать с моими коллегами о том, как тяжело бремя семейной жизни. Всегда кто-то из мужчин жаловался на свою жену, а кто-то отвечал примерно так: "Да, я понимаю, о чем вы говорите. Это невыносимо."

Пегги:

В 1962 году наша жизнь претерпела существенное изменение. Джеймс закончил учебу, я оставила работу и родила нашего первого ребенка. В мои последние годы работы, когда Джеймс ещё был студентом, я чувствовала, что перерастаю его - становлюсь более зрелой и опытной. Мне это не нравилось. Такое положение не соответствовало заложенным в меня представлениям о браке. Я хотела восстановить "порядок" - стать домохозяйкой и матерью, возложив на Джеймса свойственные главе семьи финансовые обязанности.

Джеймс должен был закончить к маю свою диссертацию и начать преподавательскую деятельность, поэтому мы решили, что нам пора подумать о ребенке. Через месяц мне удалось забеременеть. Это была счастливая пора в моей жизни. Я прекрасно чувствовала себя на протяжении всей беременности и ушла с работы только за два месяца до ожидаемого времени родов. Я занялась подготовкой к новой роли. Будучи единственным ребенком моих родителей, я не имела опыта ухода за малышами. Теперь мне хотелось знать все. Я изучала литературу, посвященную родам и уходу за ребенком, обретала новые знания и уверенность в том, что смогу родить и выходить своего первенца. Джеймс также радовался тому, что скоро станет отцом. Это был период особой близости между нами.

Викки родилась 18 мая 1962 года очаровательной и здоровой девочкой. Мне нравилось быть матерью. Жизнь казалась прекрасной.

Джеймс: