И вдруг глаза его загорелись мрачным огнем.

– Обнимает чужой?! – воскликнул он и вскочил.

Щеки его пылали, спокойное лицо стало грозным, метало молнии.

– Нет, богом клянусь, Маквала! Если не мне, так и другим ты не достанешься!.. Я люблю тебя, и ты моя навеки!..

– Да, лучше, лучше умереть однажды, так лучше! – воскликнул он и стал спускаться с горы.

Онисе шел твердой, стремительной поступью, пот катился градом по его лицу.

Огибая выступ скалы, он вдруг столкнулся с быстро шедшим человеком.

– Здорово, Онисе! – воскликнул встречный. Онисе смешался.

– Бежиа, ты? – остановился он, в душе проклиная эту встречу.

– Куда путь держишь? – спросил с любопытством Бежиа.

– Никуда. Соскучился, решил на охоту пойти.

– О-о! – удивился Бежиа. – Турья голова тебе, турья голова! – приветствовал он Онисе обычным приветствием охотников. – Дай бог тебе удачи!

Онисе смущал его испытующий, недоверчивый взгляд.

– А зачем ты вниз идешь? – не выдержав, спросил пастух.

– Хочу поохотиться по ту сторону гор.

– А почему? Разве здесь не лучше?

– Нет, здесь пастухов много и зверь напуган.

– Ну, дай тебе… Задержал я тебя!..

– Нет, что ты?… Ты парень удачливый, у тебя счастливый глаз, ты не сглазишь.

– Дай тебе бог удачи! А скажи, пожалуйста, талисман – железное кольцо, выкованное в безмолвии, – у тебя есть?

– А зачем мне оно?

– Как зачем? Ты, значит, не знаешь ничего? Вот я тебе сейчас расскажу, как это бывает… Встанет кузнец в страстную пятницу, не вымолвит ни слова, ни куска в рот не возьмет, ни глотка не выпьет, и так, натощак, не произнеся ни звука, раздует горн и скует кольцо железное и всякого, кто будет носить то кольцо, оградит оно от зла и от глаза дурного.

Онисе нетерпеливо ждал окончания рассказа, слышанного им тысячи раз.

– До свидания, Бежиа! – стал он торопливо прощаться.

– Ты что, друг, разве спешишь? Посидим, отдохнем немного.

– Некогда, опаздываю.

– Ну, давай отдохнем!

– Где ты был, что так устал?

– А вот присядем, тогда расскажу. Они сели на камень у края дороги.

– Еще до рассвета пришлось мне гонять коз проклятых, разбрелись они… Как только вернулся, меня послали в деревню за хлебом, мы без куска хлеба остались; когда спустился вниз, оказалось, что лошадь отправили пастись в горы. Теперь иду за лошадью.

Онисе насторожился. Ведь Бежиа работает пастухом у Гелы, значит, он был у Маквалы, видел ее. О, теперь Онисе готов был до полуночи не расставаться с ним! Бежиа видел Маквалу, стоял рядом с нею, теперь эта нежданная беседа с пастухом показалась ему бесценным подарком.

«Только, что за проклятье! – думал Онисе. – Ни разу не упомянет о ней!»

Бежиа, как нарочно, ни словом не обмолвился о Маквале. Он тарахтел без умолку, как неисправный мельничный жернов, вертел языком безостановочно, но ни одного зернышка для жадного слуха Онисе!

– Бедняга, как намучили тебя! – сказал наконец Онисе.

– Да уж, где нам, крестьянам, отдыхать, да еще батракам! Пришел я домой уставший, хотел отдохнуть, а тут Маквала за конем послала, не смог я ей отказать, сразу же и пошел.

– Маквала? – наконец-то губы Онисе произнесли вслух священное имя. Кровь прилила к его лицу, он принялся кашлять, чтобы скрыть свое волнение.

– Да, Маквала… Что ни говори, а такой женщины нет в наших горах. Богом клянусь, ей отказать невозможно ни в чем.

– Ишь, как ты о ней говоришь! – неловко попытался пошутить Онисе, изо всех сил стараясь, чтобы голос его не дрожал.

– А отчего не говорить? Добрая она… Не спросит человека, почему он брови насупил, развеселит его, утешит… А сердце какое? А нрав? Нет, не иначе, как сам владыка был ее восприемником!..

– А сердце у нее доброе? – спросил мохевец.

– Доброе, да еще какое! Слов не найдешь, чтоб ее восхвалить достойно!.. Только жаль ее, одна дома, много забот у нее по дому.

– Разве так уж много? – участливо спросил Онисе.

– А как же? Большое хозяйство, двор, скота много… Все надо в исправности держать… Ты что дрожишь-то весь? – прервал свои разглагольствования Бежиа, пристально вглядываясь в Онисе.

Онисе насторожился. Как бы не опорочить недоброй молвой дорогое имя!

– Это ничего… Просто зябну.

– Уж не лихорадит ли тебя?

– Нет, откуда в горах лихорадка? Просто холодно стало.

– В низине можно схватить!

– Можно… – согласился Онисе.

– Так ты ее, к тому же, и красивой считаешь? – осторожно спросил он.

– Кого? Маквалу? Звезда, с неба сорвавшаяся, – вот кто она!

При этих словах Онисе потерял всякую власть над своим сердцем, стон вырвался из его груди.

Бежиа снова испытующе глянул на него.

– Что с тобой?

– Должно быть, и вправду в низине схватил лихорадку! – сдался на этот раз Онисе. – А мне что-то не очень нравится ваша хваленая Маквала! – небрежно бросил он.

– Что? – удивился Бежиа, – нездоров ты, потому и болтаешь глупости. Ее красота всех с ума сводит, а ты говоришь, – не нравится?

– Нет, не нравится! Муж ее вернулся, что ли?

– Нет… его зимнее пастбище зноем повыжгло, он спустился пониже, нового ищет.

– И жену оставил одну?

– Совсем.

– Как он решается ее одну оставлять?

– Отчего же?… Она – женщина надежная: кого избрала, тому и верна.

– Возможно, да только женщине всегда трудно одной.

– Уж не сидеть ли мужу весь век с женой! Когда же дело делать? Не годится так. А за Маквалой нет надобности присматривать, никто не собьет ее с пути, – убежденно заключил Бежиа. – Вот и сейчас она одна на мельнице, – дожидается помола.

Онисе вздрогнул. Глаза его засверкали.

– Как ты сказал? – он схватил Бежиа за плечо.

– А что такое я сказал? – растерялся Бежиа.

– Ты правду говоришь, что Маквала одна, совсем одна осталась на мельнице… Говори скорей! – Онисе охрип от волнения. Испуганный насмерть Бежиа извивался у него в руках. Он ничего не мог понять.

– Ей-богу, правду говорю! – жалостно оправдывался он.

– Совсем одна?

– Одна, одна!

– Хорошо! – Онисе отпустил Бежиа. – Ступай теперь своей дорогой. Да смотри, держи язык за зубами… Никому не проговорись о том, что встретил меня здесь, не то, бог свидетель, ничто и никто тебя не спасет!

Бежиа поклялся, что будет молчать. Он взвалил на плечи свои пожитки и, попрощавшись с Онисе, зашагал своей дорогой.

– Постой! – остановил его Онисе.

– Что еще? – испуганно оглянулся Бежиа.

Онисе подошел к нему вплотную и спросил, понизив голос:

– Она на мельнице?

– Да!

– Одна?

– Одна!

– Никого к себе не ждет? – допытывался Онисе, пронизывая взглядом бедного пастуха.

– Я сам проводил ее туда. Зерно отнес на помол и оставил ее одну.

– Прощай, Бежиа, прощай! – вдруг заспешил Онисе. – Только, братством тебя заклинаю, помни, о чем я просил тебя, забудь о нынешней встрече. Как будто ты и не видал меня вовсе и ничего не слыхал обо мне…

– Ну, так вот что, Онисе, – скажу тебе прямо, – если бы я расстался с тобой так, как давеча, обиженный тобою, я, пожалуй, рассказал бы кому-нибудь о нашей встрече, об обиде своей. А теперь – пусть эта пуля пронзит мне сердце, если я выдам тебя.

С этими словами он вынул пулю из гнезда газыря и протянул ее Онисе.

– Пусть умрет Онисе, лишь бы тебе долго жить, – и Онисе дал ему взамен свою пулю.

Этим нехитрым обычаем скрепили они свое братство и отныне обязались быть верными друг другу в радости и горе.

И тотчас же острый выступ скалы скрыл их друг от друга, и каждый пошел своей дорогой, думая о своем.