В Альпах

Я никогда пред вечной красотою
Не жил, не чувствовал с такою полнотою.
Но все мне кажется, что я не на земле,
Что я перенесен на чуждую планету:
Я верить не могу такой прозрачной мгле,
Такому розовому свету;
И верить я боюсь, чтоб снеговой обвал
Так тяжело ревел и грохотал,
Что эти пропасти так темны,
Что эти груды диких скал
Так подавляюще огромны;
Не верю, чтобы мог я видеть пред собой
Такой простор необозримый,
Чтоб небо вспыхнуло за черною горой
Серебряной зарей —
Зарей луны еще незримой,
Что в темно-синей вышине —
Такая музыка безмолвия ночного,
И не доносится ко мне
В глубокой тишине
Ни шороха, ни голоса земного:
Как будто нет людей, и я совсем один,
Один – лицом к лицу с безвестными мирами,
В кругу таинственно мерцающих вершин,
Заброшен в небеса среди пустых равнин,
Покрытых вечными снегами
И льдами дремлющих лавин...
О, пусть такой красе не верю я, как чуду;
Но что бы ни было со мной —
Нигде и никогда, ни перед чьей красой —
Я этой ночи не забуду.

1885, Юнгфрау

Даль

Я к берегу сошел: противны мне леса,
Где буйный пир весны томит меня тревогой,
Где душно от цветов, где жизни слишком много...
А здесь передо мной бездушная краса —
Здесь только волны, тучи, небеса;
Их вечный полусон таинственно безмолвный
Баюкает мой мозг, недугом знойным полный,
И притупляет боль сознанья моего,
И если долго я гляжу на эти волны,
Где все – движенье, блеск и шум, но все – мертво,
Тогда в груди моей уж больше нет страданий,
Надежд, любви, воспоминаний;
Я ничему не рад, мне ничего не жаль,
И весь я ухожу туда, в немую даль,
Что веет на меня знакомою печалью.
О как бы слиться нам, обняться крепче с ней,
Но так, чтоб эта даль могла остаться далью
Вблизи, вокруг меня, в глазах, в груди моей!

1885

После грозы

Минутная гроза умчалась далеко.
Меж туч, разорванных порывом краткой бури,
Мелькнула бирюза сверкающей лазури.
Все окна в комнате открыл я широко, —
И теплый аромат земли, дождем омытой,
С благоуханьем трав принес мне ветерок,
И к солнцу протянул свой бархатный цветок
Гелиотроп в саду, лучами весь облитый;
Залетный жук гудит и бьется о стекло.
Вспорхнула бабочка, – прозрачно и светло,
В отливе янтаря рубиновым узором
Два крылышка сквозят над влажной резедой...
А там, вдали – поля с их голубым простором,
И тянутся леса зубчатою стеной
На рубеже небес...
И радуюсь безлюдью,
Пахучей свежестью дышу я полной грудью.
Но вот толпа детей сбежалась под окном,
Чтоб в лужу опустить кораблик из бумаги;
Звенят их голоса, полны живой отваги,
Звенят, как бы в ответ на дальний слабый гром, —
И смехом молодым, как музыкой веселой,
Победно заглушен раскат его тяжелый.

1885

«В путь, скорее в далекий, неведомый путь…»

В путь, скорее в далекий, неведомый путь!
Жаждет сердце мое беспредельной лазури.
И глаза, и лицо, и горячую грудь
Я открою навстречу несущейся бури.
Дальше, дальше!.. Пускай ураганом летят
Степи, волны, леса, города и селенья.
Все, что было мне мило, умчится назад,
Я забыться хочу в этом вихре движенья!
Дальше, дальше!.. В лучах заходящего дня
Широко предо мною мой путь золотится...
Ни вражда, ни любовь не удержат меня, —
Я лечу, я лечу, как свободная птица!

1886

«Пощады я молю! Не мучь меня, Весна…»

Пощады я молю! Не мучь меня, Весна,
Не подходи ко мне с болезненною лаской
И сердца не буди от мертвенного сна
Своей младенческой, но трогательной сказкой.
Ты видишь, как я слаб, – о сжалься надо мной!
Меня томит и жжет твой ветер благовонный.
Я дорого купил забвенье и покой, —
Оставь же их душе, страданьем утомленной...

1886

«Сегодня в заговор вступили ночь и розы…»

Сегодня в заговор вступили ночь и розы,
И звезды бледные, смеясь, мне говорят:
«Ты, гордый человек, не верующий в грезы,
Зачем пришел ты к нам в душистый темный сад?
За лампою, меж книг, беседуя с друзьями,
Не ты ли сам шутил, оратор молодой,
Над пеньем соловья и глупыми стихами,
Над вздохами любви и девственной луной...
Теперь ты – здесь, меж нас; но где твое бесстрастье?
Безумец, в эту ночь попробуй не любить
И жажду красоты рассудком победить,
Попробуй не мечтать, не тосковать о счастье!
Дитя, ты помнишь ли советы умных книг?
Так смейся же теперь, не веря нашей власти.
Но что с тобой? О чем ты плачешь? Бледный лик
Зачем на грудь твою в отчаянье поник?
Ужель твой гордый ум под жгучим вихрем страсти
Дрожит и зыблется, как сломанный тростник!..»

1887


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: