Из глубины леса доносилась мелодия, высокая, пронзительная, невероятно прекрасная; флейта Пана, лира Орфея, зов сирен. Забал почувствовал, что слабость куда-то исчезает, и к нему возвращается юность.

В противоположном конце поляны он увидел Хедер, Юэна и Мак-Леода; те со смехом растянулись в траве, и в воздухе среди цветов замелькали голые пятки девушки. Забал замер, как завороженный; на мгновение его окутала паутина ее фантазии… «Я соткана из цветов…» Но далекая мелодия звала его дальше. Ему замахали руками, приглашая присоединиться, но он только улыбнулся, послал девушке воздушный поцелуй и легкими юношескими прыжками умчался в лес.

Вдали между деревьями мелькнул белый отблеск… птица? Обнаженное тело… Забал понятия не имел, как далеко убежал от поляны, его окутывала блаженная эйфория освобождения от боли, и он не чувствовал, как бешено колотится сердце, он следовал за белым отблеском мелькающей вдали фигуры – или птицы? – и завороженно, с мукой в голосе выкликал:

– Подождите, подождите…

Мелодия зашлась на пронзительной ноте, и в такт ей, казалось, завибрировали голова и сердце Забала. Мягко, не ощущая боли, он повалился в ароматную траву. Мелодия продолжала звучать, и Забал увидел, что над ним склоняется прекрасное женское лицо, с ниспадающими на плечи вьющимися бесцветными волосами и что-то произносит нечеловечески, душераздирающе певучим голосом, и пробивающиеся сквозь деревья косые солнечные лучи обращают ее волосы в серебро, и Забал ликующе, самозабвенно провалился во тьму, а в умирающих глазах его застыл женский лик, прекрасный и безумный.

Рэйф бежал по лесу, оскальзываясь и падая на круто взбирающейся вверх тропинке; сердце его бешено колотилось.

– Камилла! – выкрикивал он на бегу! – Камилла!

Что произошло? Только что она мирно покоилась в его объятиях – а в следующее мгновение лицо ее исказил дикий ужас, и она, давясь, забормотала о каких-то лицах, смотрящих с гор, лицах, выглядывающих из облаков, об открытых пространствах, готовых обрушиться на нее и раздавить в лепешку, а еще через мгновение она вырвалась от Мак-Арана и с дикими воплями скрылась среди деревьев.

А деревья, казалось Мак-Арану, оплывают и колышутся перед глазами, отращивают ведьмины когти, тянут корни – чтобы опутать, подставить ножку, швырнуть с размаху в жгучий терновник. Шипы пробороздили кожу на плече, в руке огнем вспыхнула боль, в небе полыхнула молния; в стороне, шумно топоча, пронеслось какое-то животное, копыта, копыта, громче, ближе… Мак-Аран скорчился в ужасе, обхватил древесный ствол, вжался в него что есть силы, и грохот бешено бьющегося сердца заглушил все прочие звуки. Кора была гладкой и мягкой, словно мех какого-нибудь животного; Мак-Аран прижался к ней пышущим жаром лицом. С деревьев за ним наблюдали какие-то лица, бесчисленные лица, лица…

– Камилла, – ошалело пробормотал он, соскользнул на землю и застыл без сознания.

У горных вершин собирались облака; начал подниматься туман. Ветер затих, и принялся моросить мелкий холодный дождик, постепенно превращаясь в мокрый снег – вначале на высокогорье, а потом и в долине. Закрывались синие колокольчики-навершия на белых звездообразных цветах; пчелы и прочие насекомые прятались по своим щелям в древесной коре или по норкам среди корней кустарников; а пыльца, сделав свое дело, оседала на землю…

Камилла очнулась в полумраке; голова у нее-шла кругом. Она ничего не помнила с момента, как очертя голову, с дикими криками, понеслась между деревьев, в ужасе от безмерности межзвездного пространства, от того, что ничего нет между ней и разбегающимися звездами… Нет; это был бред. А все остальное – тоже бред? Медленно, на ощупь она принялась исследовать окружающую темноту и в конце концов была вознаграждена лучиком света; вход в пещеру. Выглянув наружу, она внезапно содрогнулась; холод пронизывал до костей. А на ней была только хлопчатая рубашка и тоненькие брючки, изорванные и мятые… нет, слава Богу, на плечи наброшена пуховка, и рукава обвязаны вокруг шеи. Да, конечно; это сделал Рэйф, в траве, рядом с ручьем.

Рэйф. Где он? И, кстати, ее-то куда занесло? Что из удержавшихся в памяти рваных обрывков правда, а что безумные фантазии? Очевидно, она подхватила какую-то местную заразу, какое-то жуткое заболевание, только ждавшее своего часа. Ну и планета! Ну и местечко! Сплошной ужас. Сколько прошло времени? Почему она тут одна? Где ее приборы, где рюкзак? Где – и это самое главное – где Рэйф?

Камилла натянула пуховку и до самого горла застегнула молнию; дрожь немного утихла, но девушке было зябко, она хотела есть, ее мутило, а многочисленные синяки и царапины стали заявлять о себе во весь голос. Может, Рэйф укрыл ее в пещере, а сам отправился за помощью? Как долго она лежала в бреду? Нет – наверняка он оставил бы какую-нибудь записку на случай, если она придет в себя.

Снег падал густыми хлопьями; девушка огляделась, пытаясь понять, где она может быть. Над головой возвышался темный склон. Должно быть, она забежала в пещеру, чтобы укрыться от безумного ужаса открытых пространств в благословенной темноте и тесноте. Может быть, как раз сейчас Мак-Аран ищет ее посреди бушующей непогоды, и они будут часами бродить так в темноте, проходя друг от друга в нескольких футах, но видя только бешено вихрящийся снег?

Логика требовала, чтобы Камилла никуда не срывалась с места, а попыталась спокойно разобраться в сложившейся ситуации. Она тепло одета и до рассвета могла бы спокойно переждать в пещере. «Но если Мак-Аран тоже заблудился где-то на склоне? Если этот неожиданный ужас, эта паника обрушились на них одновременно? И откуда взялись предшествовавшие ужасу восторг и самозабвение… Нет, потом; сейчас вспоминать об этом слишком больно».

Где Мак-Аран стал бы искать ее? Разумней всего, пожалуй, было бы карабкаться наверх. Да, конечно – там остались рюкзаки; оттуда они смогли бы как-то сориентироваться, когда утихнет снегопад и взойдет солнце. Значит, она полезет вверх и будет надеяться, что Мак-Аран, логически поразмыслив, придет к тому же выводу. Если же нет, и до рассвета Мак-Аран не появится – тогда она одна спустится к базовому лагерю, и они вместе отправятся на поиски… или вернутся к кораблю.

На ощупь, в темноте, посреди снежного мельтешения девушка принялась карабкаться по склону. Через какое-то время у нее появилось ощущение, что именно по этой тропинке они взбирались несколько дней назад.

«Да. Так оно и есть». Ощущение быстро переросло в уверенность, и Камилла ускорила шаг, ничуть не удивившись, когда через какое-то время впереди замелькал оранжевый огонек, а попадающие в луч света снежинки принялись вспыхивать яркими искорками; и вот уже по тропинке устремился навстречу Мак-Аран и крепко стиснул ее ладони.

– Откуда ты знал, где меня искать? – спросила она.

– Интуиция… или что-то в этом роде, – отозвался он. В оранжевом свете карманного фонаря Камилла разглядела, что брови и ресницы у него опушены снегом. – Просто знал, и все. Камилла… давай об этом как-нибудь потом. Нам еще карабкаться и карабкаться – туда, где мы бросили приборы и рюкзаки.

– Думаешь, так они там нас до сих пор и дожидаются? – скривив губы, произнесла Камилла; воспоминание о том, как лямки рюкзака слетели с плеч, резануло горечью.

– Об этом не беспокойся, – сказал Мак-Аран и взял ее за руку. – Пошли… Тебе надо отдохнуть, – мягко добавил он. – Обсудим все как-нибудь в другой раз.

Камилла расслабилась и доверилась Мак-Арану. Тот же, молча прокладывая дорогу сквозь снежную мглу, мысленно исследовал возможности своего нового дара и пытался понять, откуда что взялось. Ни на секунду же у него не возникало сомнения, что в темноте он движется прямым курсом к Камилле, он чувствовал, что она впереди; но если так и сказать – примут за психа.

Крошечная палатка ждала их, установленная под прикрытием скал. Камилла тут же с радостью забралась внутрь, благодарная Мак-Арану, что не пришлось возиться в темноте. Тот же пребывал в замешательстве; когда это успели они поставить палатку? Он ведь точно помнит: утром, перед спуском, он сворачивал ее и упаковывал в рюкзак. Когда они могли вспомнить о палатке – до или после того, как лежали в траве у ручья? Смутное беспокойство не переставало грызть его, но он приказал себе не обращать на это внимания – в любом случае, к тому моменту что он, что она были уже изрядно улетевшие, они могли сделать все, что угодно, ни в чем не отдавая отчета. Рюкзаки их оказались аккуратно сложены внутри палатки, и у него словно гора с плеч свалилась: «Бог ты мой, нам еще повезло, могли ведь и потерять все результаты наблюдений…»