– Хочешь, я соображу что-нибудь перекусить перед сном?

– Н-нет, не надо, – мотнула она головой. – Господи, такое ощущение, словно закинулась какой-то очень мощной дрянью. Рэйф, что такое с нами стряслось?

– Понятия не имею. – Почему-то он ощутил приступ робости. – Ты… ничего не ела в лесу? Может, какие-нибудь фрукты?..

– Нет. Я помню, что положила глаз на какие-то плоды, очень они мне приглянулись, но в последний момент что-то остановило… Я только воду пила.

– Нет, не то. Воду Джуди проверила давным-давно, с водой все в порядке, так что это отпадает.

– Но что-то это должно было быть, – не сдавалась Камилла.

– Трудно не согласиться. Только, пожалуйста, на сегодня хватит. Можно так еще сколько угодно переливать из пустого в порожнее, и с места не сдвинуться. – Он погасил фонарь. – Постарайся поспать. Мы и так уже потеряли день.

– Будем надеяться, – произнесла в темноте Камилла, – что насчет бурана Хедер ошиблась.

Мак-Аран промолчал. «Может, мне послышалось? – думал он, – может, она сказала не „буран“, а просто „погода“? Может, здешний безумный климат как-то связан со всем, что случилось?». Снова у него появилось жутковатое, едва ли не болезненное ощущение, что он как никогда близок к разгадке, а та неуловимо ускользает – но Рэйф смертельно устал и, не переставая слепо нашаривать ускользнувший-таки ответ, провалился в сон.

Целый час они тщетно бродили по лесу, выкрикивая: «Марко! Марко!», и в конце концов нашли Забала – уже окоченевшего, вытянувшегося, как струна, у сероватых корней неизвестного дерева. Легкий снег присыпал его тонким саваном, невесомым слоем не толще четверти дюйма; а рядом с ним на коленях застыла Джудит Ловат, недвижная и мертвенно-белая за пеленой неторопливо кружащих в воздухе снежинок. В первое мгновение у них мелькнула ужасная мысль, что и Джудит тоже мертва.

Но тут она шевельнулась, подняла на них затуманенный взгляд – и к ней бросилась Хедер, укутала плечи теплым покрывалом, стала что-то шептать на ухо, пытаясь привлечь внимание. Но за все время, что Юэн и Мак-Леод тащили Марко назад, к поляне, Джудит не проронила ни слова, и Хедер пришлось направлять ее шаги, словно бы та была одурманена или в трансе.

И пока маленькая скорбная процессия петляла между деревьями сквозь мельтешащий снег, Хедер казалось – или, правильней сказать, грезилось – что в голове у нее по-прежнему вихрятся чужие мысли; беспросветное отчаяние Юэна: «Хорошенький же я врач, валяю дурака, а тем временем пациент у меня на глазах впадает в буйное помешательство, сбегает и умирает…» Конфуз и смятение Мак-Леода, странным образом переплетающиеся с ее собственной фантазией, старой сказкой о лесном народце, что запомнилась ей с детства… «не должно герою брать женщину или жену из рода человеческого или эльфийского, и соткали для него женщину из цветов… это меня, соткали из цветов…»

Оказавшись в палатке, Юэн опустился на корточки и недвижно замер, буравя взглядом оранжевый шелк. Джудит же продолжала пребывать в трансе.

– Юэн! – тряхнула его за плечо Хедер. – Марко уже ничем не поможешь, но Джудит-то жива! Пойди, посмотри, может, у тебя получится вывести ее из ступора.

Устало подволакивая ногу («Господи, – промелькнуло в голове у Хедер, – такое впечатление, что черные мысли так и роятся вокруг него»), Юэн склонился над Джудит, посчитал пульс, выслушал стетоскопом.

– Джуди, – негромко произнес он, посветив ей в глаза маленьким фонариком, – это вы уложили Марко так, как мы нашли его?

– Нет, – прошептала она, – не я. Это был один из Прекрасных. Сначала мне показалось, что это женщина… пение, словно птичье… и глаза… его глаза…

– Она все еще бредит, – отрывисто произнес Юэн и, безнадежно махнув рукой, повернулся к Хедер. – Приготовь ей поесть – и, главное, заставь хоть что-нибудь проглотить. Нам всем надо бы подкрепиться, и чем основательней, тем лучше – подозреваю, с сахаром крови у нас все не лучшим образом… и если бы только с сахаром крови.

– Как-то раз, – кривовато усмехнулся Мак-Леод, – я закинулся хорошей дозой альфианского эйфорического сока. Ощущение было очень похожее. Так что с нами все-таки случилось, Юэн? Вы врач, вам виднее.

– Бог свидетель, не имею ни малейшего представления, – отозвался Юэн. – Сначала я думал, что все дело во фруктах, но мы же принялись за них только после того. А воду мы берем из ручья вот уже три дня, и все было нормально. Да и в любом случае, ни Джуди, ни Марко к фруктам и не притрагивались.

Хедер вручила ему миску горячего супа и устроилась рядом с Джудит, попеременно то кормя ее с ложечки, то прикладываясь к собственной порции.

– Ума не приложу, с чего все началось, – произнес Мак-Леод. – Мне показалось… я не уверен, но было такое ощущение, словно… словно бы налетел порыв ледяного ветра, и меня затряс озноб… и я будто открылся, до самого дна. Тогда я и понял вдруг, что фрукты годятся в пищу, и попробовал один…

– Безрассудство, – пробормотал Юэн.

Но зоолог, все еще открытый чужим эмоциям, понимал, что на самом-то деле молодой доктор клянет себя за преступную халатность.

– Почему? – спросил Мак-Леод. – Фрукты ведь действительно годятся в пищу, иначе мы давно заболели бы.

– У меня не проходит ощущение, – нерешительно протянула Хедер, – что все дело в погоде. Что-то изменилось…

– Психоделический ветер! – фыркнул Юэн. – Призрачный ветер, навеявший временное помешательство!

– Ну, это еще не самое странное, что могло бы случиться, – отозвалась Хедер и ловко скормила Джудит очередную ложку супа.

Доктор Ловат неожиданно вздрогнула, тряхнула головой и непонимающе огляделась.

– Хедер? – неуверенно проговорила она. – Как… как я сюда попала?

– Это мы привели тебя, родная. Успокойся, все в порядке.

– Марко… я видела Марко…

– Он умер, – тихо произнес Юэн, – убежал в лес, пока мы сходили с ума; больше мы его не видели. Должно быть, не выдержало сердце – я ведь предупреждал, что ему даже садиться опасно.

– Значит, это сердце? Ты уверен?

– Насколько я вообще могу быть уверен без вскрытия – да. – Юэн проглотил остатки супа; в голове у него постепенно прояснялось, но ощущение вины лежало на душе тяжелым грузом. И он понимал, что никогда от этой тяжести-полностью не освободится. – Послушайте, давайте сравним, кто что помнит, пока воспоминания еще свежи. Должен ведь быть какой-то общий фактор; что-то, что делали мы все. Съели или выпили…

– Или вдохнули, – добавила Хедер. – Наверняка это было что-то в воздухе, Юэн. Фрукты, например, ели только мы втроем. Джуди, ты ведь ни к чему не притрагивалась в лесу?

– Нет, почему – я пробовала какой-то сероватый древесный гриб…

– Но из нас троих, – продолжил Юэн, – древесный гриб не пробовал никто, кроме Мак-Леода; мы ели фрукты, но ни Марко, ни Джуди к фруктам и не притрагивались. Джуди нюхала цветы, а Мак-Леод раскладывал их по контейнерам, но ни Хедер, ни я цветов не трогали – пока все не началось. Мы с Мак-Леодом лежали в траве… – краем глаза Юэн заметил, что лицо Хедер заливается краской, но продолжал тем же тоном, – и по очереди занимались любовью с Хедер, и все трое галлюцинировали. Если Марко встал и убежал в лес, то могу предположить только одно: ему тоже что-то померещилось. Джудит, а с чего все началось у вас?

– Не знаю, – покачала та головой. – Я помню только… что цветы стали ярче, а небо, небо расщепилось, словно бы на множество радуг. Радуг и призм. Потом я услышала пение; наверно, птичье, хотя точно не уверена. Я отправилась в самую гущу теней, и они были абсолютно сиреневые, лилово-сиреневые и синие. Потом появился он…

– Марко?

– Нет. Он был очень высокий и с серебряными волосами…

– Джуди, это же галлюцинация, – врач с жалостью посмотрел на нее. – Мне, например, казалось, будто Хедер соткана из цветов.

– Четыре луны… – продолжала Джуди, – …я видела их, несмотря на то, что был день. Он не говорил ни слова, но я слышала его мысли.