– Да что выговорите! – изумилась она.

Я пояснил:

– Зукерман. Рикки. Христоф. На сегодня это три лучших скрипача мира! Этого мира… Прошедшей ночью Найла выступала с Национальной симфонией перед президентом Соединенных Штатов.

– С Национальной симфонией?

Я кивнул.

– О Боже! – воскликнула она. – Я всегда мечтала… вы проклинаете меня, мистер Де Сота?

Я покачал головой.

– В моем времени вы замужем за торговцем недвижимостью в Чикаго. Прошлой ночью вы исполняли скрипичный концерт Гершвина, дирижировал Ростропович. Два месяца назад ваша фотография была на обложке «Пипла».

Она одарила меня взглядом, немного озадаченным, немного недоверчивым:

– Но Гершвин никогда не писал концертов для скрипки, – сказала она. – И что такое «Пипл»?

– Это такой журнал, Найла! Вы знамениты!

– Это правда, сержант! – подтвердил полковник, внимательно прислушивающийся. – Я сам слышал, как вы играли.

– Да? – она по-прежнему сомневалась, но была как зачарованная.

Я кивнул.

– Как насчет этого, Найла? – спросил я. – Вы играете на скрипке?

– Я учу этому! Учила до призыва в армию, во всяком случае.

– Вот видите! – сияя, воскликнул я. – И…

– И это закончилось.

– Сержант Самбо! – сказал стоявший у экрана капитан. – Приготовьте их!

Это был конец. Она занялась делом, моя Найла. Если она и смотрела на меня, это был безличный интерес молотобойца на бойне, который управлял восхождением к смерти.

– Пойдемте, пожалуйста! – сказала она всем нам, но в этот момент «пожалуйста» ничего не значило.

– Послушайте, сержант! – начал полковник Мартино, но она дернула карабином.

Полковник взглянул на меня и пожал плечами. Мы двинулись в путь, выстроившись в одну шеренгу вдоль желтой линии, недавно нарисованной на полу. Местами она была еще липкой, тянулась к зловещей тьме, так напоминая линию ожидания в аэропорту. Капитан следил одним глазом за нами, другим – за смутно знакомым штатским.

– Когда я скажу, – произнес он, – вы должны по одному пройти через портал. Ждите, пока вас не позовут! Это очень важно! Вы найдете на другой стороне точно такую же разметку – ни о чем не беспокойтесь: вам поможет наш персонал с другой стороны. Помните, проходить строго по одному!

– Капитан! – полковник Мартино сделал последнюю попытку. – Я требую!..

– Прекратите! – сказал капитан не грубо, а так, словно вы вмешиваетесь во время неотложной работы. – У вас будет возможность предъявить претензии на той стороне… сэр!

Слово «сэр» он добавил после некоторого раздумья. Тон ясно доказывал, что все это несерьезно. Капитана более интересовало, что скажет стоявший у консоли гражданский.

Он и на самом деле был очень любопытным: несомненно, он делал что-то вроде комплексной коррекции балансировки. Было похоже, он старался удерживать красную точку на одной шкале, точно напротив зеленой на другой. Когда красная точка удалялась, он поворачивал ручку, до тех пор, пока она не возвратится на место. Когда они совместились, он крикнул через плечо:

– Видите их?

И доктор Валеска, выглядевшая так, будто молилась, бросила нам через плечо умоляющий взгляд, задрожала и шагнула в темноту, где просто растворилась.

Оставшиеся разом перевели дух.

– Следующий? – крикнул капитан.

И туда же последовал полковник Мартино. Тьма поглотила его, оставив не больше следов, чем при уходе Эдны Валески.

Следующим был я. Тогда я стоял уже не более чем в шеста футах от загадочного штатского. Он резко обернулся.

И я узнал его? Тощий, более беспокойный, но все же тот самый человек

– никаких вопросов.

– Лаврентий! – воскликнул я. – Вы посол Советского Союза Лаврентий Джугашвили?

Его охранник вскинулся:

– Ты что, с ума сошел? Не беспокой доктора Дугласа!

Доктор раздраженно посмотрел на меня.

– Моя фамилия не Джугашвили! – сказал он, повернувшись к монитору. Он дернул ручку настройки, прежде чем сделал знак капитану. – Но это фамилия моего деда! – прибавил он, когда я сделал шаг в темноту.

Когда я был ребенком, я много мечтал – и мои фантазии концентрировались на двух объектах. Первым объектом были космические путешествия, вторым был секс. Основной причиной того, что я хотел стать ученым, было то, что я мог бы посещать иные миры. Я никогда не оставлял этой надежды, просто она медленно испарилась с годами.

Другую фантазию я не оставлял никогда. У меня была самая лучшая коллекция непристойных книг. Порносеансы тогда еще не были легальными, но были места, где за два доллара вы могли пройти в комнату с платным кинопроектором и посмотреть грубые черно-белые фильмы Тайдхуаны и Гаваны (длительное время я был убежден в том, что мужчина не мог заниматься любовью с женщиной, иначе чем в черных чулках и в маске). Я обменивался своими фантазиями со сверстниками из шахматного клуба и теннисной команды. Каждую ночь, когда ложился спать, я воображал сценарий идеального соблазна: тонкая ткань женской ночной рубашки, пьянящая прохлада постели, шелковая простыня…

Потом наступило четвертое июля. Пегги Хофстадер!

Ее дом находился около озера. Мы стояли вдвоем на крыше и наблюдали фейерверк. Я умудрился тогда выпить две бутылки теплого, отвратительного на вкус пива. И когда фейерверк взорвался, заполнив все небо, я ощутил, как рука Пегги тянется к моему члену, и понял, что меня провоцируют. Фантазия внезапно стала реальностью. Без всякой подготовки я исполнил дебют, делал то, что сделали бы и вы на моем месте руками и ногами, различными частями тела.

К счастью для меня, Пегги хорошо разбиралась в этом деле, и я получил необходимую помощь.

Но здесь мне не сможет помочь никто…

Я боролся против предательской дрожи, жуткого возбуждения. С той стороны был совсем другой мир.

Я сделал глубокий вздох, закрыл глаза и шагнул внутрь.

На что это было похоже?

Я ничего не почувствовал. Как-то я был на научной выставке, где демонстрировались воздушные двери. Струи поднимающегося воздуха соединились с водяными парами. Это выглядело так, словно в коридоре висели облака; на них проектировались различные картины и реклама, а вы шли прямо по небесам. Но это впечатляло больше, чем перемещение через пересеченные миры. В один миг я находился в подвале здания в сиянии мерцающих флуоресцентных ламп…