— Но нового ничего?

— Никак нет.

— Жаль.

И вслед за рядом посетителей появился еще один господин, на котором стоит остановиться.

Этот вел себя и более развязно и более таинственно.

— Наш агент явился, — сказал он.

— И что же, — вопросил директор, рассеянно поглядывая на пальцы.

— Погибшего никто не видал, и ничего о нем никто не знает.

— Очень неприятно.

— Но здесь выяснилась одна маленькая подробность…

— А именно?

— Этим делом интересуется не только наша фирма, вот в чем дело.

— Вот как? — сказал директор с интересом, который показался агенту немного наигранным, так что он заподозрил параллельный розыск другой конторы по тому же делу, а потому немного снизил тон.

— Вот как, — повторил директор, будто бы овладев собой, — это требует рассмотрения.

— Совершенно справедливо, — угодливо лизнул его агент, — я так и решил, что вам это дело пригодится.

— Да, да, — сказал директор нетерпеливо, и агент подумал, что его подозрения неосновательны.

— Пока мы не смогли выяснить точно, — одно можно сказать: там денег не жалеют и…

— Насколько я знаю, вы не стеснены в средствах.

— О нет, — согласился агент, — но вы бы не стали, к примеру сказать, заказывать экстренный поезд и держать его под парами день и ночь, покуда не очнется Никольс.

— Чей же поезд.

— Дело сделано очень ловко, поезд привез целую компанию играть на скачках, но, поскольку люди, приехавшие весело провести время, или, лучше сказать, некоторые из них, не вылезают из вагона и держат живую связь с госпиталем, трудно не заподозрить. Еще кое что, мелочи, но в ту же сторону у прислуги госпиталя. И еще одна деталь, очень важная — там остались очень довольны результатом разговора с Никольсом.

— Естественно, — процедил директор.

— Да-с: то есть — или все или ничего, но это что-нибудь да значит.

— Это все, — спросил директор и отпустил агента, добавив, что если тому будет нужен экстренный поезд или целая дюжина таких поездов, то он может не стесняться, однако должен вести дело так, чтобы не возбуждать своими поездами подозрений.

Затем директор позвонил по телефону. Через полчаса к нему впрыгнула в кабинет очень милая женщина, одетая с большим вкусом, безо всяких претензий и ужимок, и сказала, протянув руку для поцелуя:

— Я надеюсь, Эпсор, что у вас осталась хоть чуточка совести и что сегодня есть что-нибудь важное, — милый мой, я из за вас бросила конференцию «Капли молока», это чего-нибудь да стоит…

— Ну, — одна капля, стоит ли… Садитесь.

— Не шутите моей каплей, она стоит капли ваших крокодиловых слез, Эпсор.

— Да, это дорогая вещь, — признался директор, — стоит она, моя слеза… не меньше, чем ложку горчицы.

— Так, — сказала она, — а все таки?

— Все таки, — едем гулять, вот что.

— Ужас, — сказала она поднимаясь и ища глазами по комнате зеркало, — зачем я только вас послушалась! ну, едемте… мягкость характера — мой основной недостаток, и вы, кажется, знаете это.

— Я знаю ваш характер, — кратко ответил он, взяв шляпу.

— Это, кажется, намек — ответила она, выходя, — но у меня ужасно тугой разум па такие вещи.

Глава фирмы Варфалло К-о, оливковый толстый человек с явной примесью цветнокожей крови, сидел в весьма располагающем к приятному времяпрепровождению месте. Плетеная качалка среди пальм, гаванна с полметра длины и какая-то анилиноподобная алкогольная смесь поддерживали его бездыханное настроение. Пробыв некоторое время в приятной неподвижности, он сдвинул ногой качалку, свернул короткую шею и достал пухлой жирноватой рукой письма со столика, вскрыл одно с европейской маркой и штемпелем воздушной почты.

— Матерь Божия, — сказал он через минуту с негодованием, — опять этот ирод надоедает мне со своими письмами. Стоило пилоту ставить рекорд и гореть, чтобы привезти мне из Европы этакое добро! Клянусь ореолом святого Онуфрия, земля еще не носила подобного олуха… Сто раз говорил… сообщил через… сказал… не дам… не дам ему… ни полушки… кажется… кажется… Н-да, это не безынтересно… в конце концов… его отец, мой дорогой братец был не дурак… правда мать — стерва, но… но… но… Чрево господне, но ведь это пахнет хорошим делом… хорошим делом, я говорю… Я хотел бы разузнать, что это такое!

И оливковое тело снялось с качалки. Рыло оливкового тела выражало живейший интерес и пальцы сами собой щелкали.

— Давно бы так: я ему всегда говорил… да и вообще — мальчик не дурак.

Барин проследовал в дом.

А через двадцать минут оттуда выбежал мальчишка негр, пустил камнем в птицу и понесся через улицу. Он вбежал в телеграфную контору и кинул служащему деньги и телеграфный бланк. Телеграмма была адресована правлению Банка «Бразильский Флорин» и исходила от фирмы Варфалло К-о. Кончалась она словами: «Подробности почтой».

Через два часа тот же негритенок стащил на почту ценный пакет по тому же адресу.

А ночью в четыре часа двадцать минут глава местного отделения синдиката «Трипль-Ойль» принял от пары бродяг отчет и содержимое несгораемого шкапа основателя фирмы Варфалло К-о, который к этому времени лежал в своем кабинете с простреленной головой.

Это был первый дебют только что открытого отделения «Трипль-Ойля» и дебют этот был удачен. Реализуемых ценностей было захвачено не менее чем на двадцать тысяч долларов золотом. Кроме того были расписки и бумажки, ценность коих выяснят в центре. Деловые люди редко держат в несгораемых шкафах негодные вещи. Правда дело было — «мокрое», с кровью, но кто же виноват, что эта свинья Варфалло вздумал ночью прогуляться и напоролся на них, когда они уж расплавили стенку шкафа.

Среди захваченного находилось и письмо, полученное Варфалло в этот день.

Они вылетели на светло-серой машине за город, Эпсор и его дама, и, промчавшись с полчаса, достигли совершенно пустынного шоссе. Эпсор правил и замедлил ход. Шоффера с ним не было.

Эпсор вынул свои маленький бумажник и передал телеграммы ей.

— Что вы скажете, Дэзи.

— Сейчас, — сказала она, хмуря брови.

— Не хмурьтесь.

— Не буду. Дайте карандаш.

Она взяла третью телеграмму, прочла ее еще раз:

«Иллинойс отделывается незначащими отписками подробно лично».

Она взяла у него карандаш и подчеркнула в первом слове первую букву, во втором третью, в третьем последнюю, в четвертом вторую и в пятом вторую, а в шестом первую. И по буквам прочла:

— И-д-и-т-о-л… Идитол… недурное словечко… Можно переделать, например, в — Тиолид или Иолдит… Так называется, да?

— Да.

— А что это?

Эпсор пожал плечами.

— Скаковая лошадь, новая туманность, средство для бюста?

Он улыбнулся:

— По-видимому… то есть, так мне кажется: взрывчатое вещество. Но с совершенно особыми качествами.

— На что же вам эта пудра?

— Разорю всех пушкарей и динамитчиков, их тресты и банки.

— Вы ужасно как жестоки, Эпсор… Но ведь, если ваши предложения о «Циклопе» правильны…

— Сегодня подтвердились еще раз.

— Так, если они правильны, дело до чрезвычайности серьезно?

— Очень серьезно.

— Вы уверены в служащих?

— Нет.

— Что же вы делаете?

— Три частных конторы следят за банком и друг за другом. Две наши, враждующие, одна французская.

— И все благополучно?

— Пока да, если не считать одного мелкого случая.

— А что случилось?

— Выкрали одну мелкую переписку, пустого свойства. Неприятно здесь то, что из нее узнают, что мы интересуемся Идитолом… меня дернула нелегкая сунуть эти бумажки в сейф, в кладовую. Но, сказать по правде, думаю, что это то обстоятельство — что мы интересуемся — им и раньше было известно.

— Кому им?

— Не знаю.

— Фу, — сказала она, — я уже задала вам триста три вопроса, ужасно тяжелая работа. Ну, продолжаем. Вы уверены в ваших конторах?