Но его можно прочесть и иначе, увидеть в нем скорбную иронию и в целом весьма печальный сюжет: поэт бесплодно растратил дары небес и предчувствует (к сожалению, безошибочно) скорую смерть. Не предугадал он только скоропостижной кончины Чайковского, они ушли почти одновременно. Стихотворение вполне серьезно, и, следовательно, термины играют здесь не только декоративную роль. Все вместе они составляют развернутую метафору "жизнь - музыка", по отдельности же каждый из них служит точной образной характеристикой того или иного поворота судьбы: юность - это увертюра, ошибки и заблуждения автора сравниваются с детонацией, т.е. взятием неверного тона, развитие дружбы с адресатом уподобляется фуге, т. е. полифоническому жанру, который строится на повторении темы с ее постоянным усложнением и т. д. В итоге складывается концепция стихотворения. Она не формулируется явно, однако суть ее прозрачна: автор убежден, что мир существует по законам музыки, гармонии которых человек не может разрушить, даже если он не очень гармоничен сам.

Все использованные автором музыкальные термины семантически однотипны (это метафоры), но, скорее всего, функционально неоднородны. Там, где автор сетует, что музыка в его душе затихает (она есть, но ее заглушают шумы житейской суеты), он употребляет термины, которые можно трактовать расширительно - не только в музыкальном смысле: "минорный тон", "диссонансы", "гамма", "финал", "детонировал". По крайней мере" первые четыре слова традиционно употребляются и в других контекстах ("минорное настроение", "дурной тон", "цветовая гамма", финал пьесы и т.д.) - это как бы не музыкальная, а общежитейская лексика, ее первоначальный смысл не исчезает, но едва улавливается. И напротив, когда музыка владела героем - в юности, - или когда смерть, уничтожив все мелкое и наносное, возродит эту музыку, - такие состояния описываются терминами, в которых, несмотря на метафоричность, отчетливо сохраняется музыкальная семантика: "фуга", "увертюра", "марш", "доминанта в аккордах", "ноты", "бекар" (знак отмены). Таким образом, в данном тексте специальная лексика не декоративна и не автономна, а связана с динамикой сюжета.

Конечно, в художественной литературе часто встречаются термины, значение которых само по себе не существенно. Так, злоупотребление сложной, тем более иностранной, терминологией обычно свидетельствует о невежестве говорящего:

Предмет моей лекции - плодотворная добротная идея. Что такое, товарищи, дебют и что такое, товарищи, идея? Дебют, товарищи, - это Quasi una fantasia. А что такое, товарищи, идея? Идея, товарищи, - это человеческая мысль, облеченная в шахматную форму. Все зависит от каждого индивидуума в отдельности

И.А. Ильф, Е.П. Петров. Двенадцать стульев

Речь Великого Комбинатора не просто банальна, она бессодержательна. Это в сущности, можно назвать стилистикой дьявола, который советовал будущему ученому:

Придайте глубины печать

Тому, чего нельзя понять

Красивые обозначенья

Вас выведут из затрудненья (...)

Бессодержательная речь

Всегда легко в слова облечь.

Из голых слов, ярясь и споря,

Возводят здания теорий.

Словами вера лишь жива.

Как можно отрицать слова?

И.-В. Гете. Фауст. Перевод Б. Л. Пастернака

Возможен и другой вариант использования терминологии, смысл которой не принципиален. Это стиль научно-фантастической литературы -например:

Жесточествует космос, как и люди.

Нет, человек классически жесток.

Как души заключенных в одиночках

Гнетет пространства каменный мешок!

И отвечает каменная мара:

- Здесь человек царит. Здесь - Аниара (...)

Летел на Лиру много тысяч лет Голдондер, превратившийся в музей сухих растений и земных лесов,

пожитков человеческих костей.

Вот он плывет, огромный саркофаг,

по морю пустоты, где свет ослеп

в безмолвной тьме и где прозрачный мрак

накрыл стеклянным колпаком наш склеп.

Вокруг Мимы мы лежим, заполнив зал,

преображаясь в чистый перегной,

который не боится звездных жал.

Сквозь мир Нирвана движется волной

X. Мартинсон. Аниара44. Перевод И. Бочкаревой

Поэма написана за 15 лет до знаменитого романа А. Кларка "Космическая Одиссея 2001", экранизированного С. Кубриком. Ее фабула состоит в следующем. На Земле происходит глобальная катастрофа, связанная с фотонотурбами - не совсем ясно, что это такое, известно только, что они более разрушительны, чем атомная бомба. Последние земляне спасаются на космических кораблях - голдондерах. Один из них - Аниара - держит путь к созвездию Лиры, но получает серьезные повреждения из-за столкновения с астероидом Хондо (Хондо, или Хонсю, - название острова, на котором расположена Хиросима). Единственной надеждой землян оказывается умная и даже тонко чувствующая электронно-вычислительная машина Мима - техногенная материализация человеческой души. Когда выходит из строя и она, люди оказываются беззащитными. Они бесцельно блуждают в космосе. На звездолете происходит бурная социально-культурная жизнь: делаются открытия, создаются учения, происходит сексуальная революция (жриц ее Мартинсон остроумно называет "либиделлами"), даже устанавливается фашистская диктатура. Поэма написана в 1953 г., в середине века, и Аниара как аллегория заблудившегося человечества - образ, не требующий комментариев. В конце концов, люди на этом корабле, очень далеком от Ноева ковчега, постепенно впадают в анабиоз. Столь пессимистический финал был автору не по душе, и Мартинсон задумал вторую эпопею - "Дориды", в которой будущее человечества рисовалось не таким беспросветным. Итак, Мартинсон, "Гомер XX в.", создает не просто антиутопию, а почти эзотерический эпос, необыкновенность которого требует необыкновенного языка. И поэт в изобилии, с явным удовольствием интеллектуала-самоучки, с какой-то обаятельной наивностью сочиняет диковинные слова, дегустируя их. Они откровенно символичны и вполне этимологически прозрачны, хотя некоторые приходится комментировать. Многие из них происходят от греческих, реже - латинских корней, а это не только следование нормам научного словообразования - Мартинсон как бы вдыхает новую жизнь в язык древних эпопей. Слово "Аниара", видимо, происходит от греческого "аниарос" - т.е. "скорбный", но есть и другая мотивировка "(пространство) без никеля и аргона", т.е. космический вакуум, в котором движется корабль. "Мима" произведена от слов "минимум" и "максимум", а также "мимесис", т. е. подражание: Мима - это копия человека в его слабости и величии. Либиделлы - это "объекты вожделения", жрицы "вселенского разврата" и т.д. Термины в этой поэме в основном условны. Мы не знаем, как устроены фотонотурбы и голдондеры, как работает Мима и т.д. Это поэма о далеком будущем, данные слова - его знаки. Мартинсон сосредоточен на универсальном, общечеловеческом.

В русской литературе трудно назвать адекватное произведение (известны духовно близкие к Мартинсону личности - напр., В.В. Хлебников или Д.Л. Андреев), но есть образцы хорошей научной фантастики - в частности, "Звездные корабли" и "Туманность Андромеды" И.А. Ефремова. Второй роман изобилует терминами, характеризующими науку будущего: "ионно-триггерные моторы", "бомбовые маяки", "силиколл", "тиратрон" (искусственные сердце и печень) и т.д. У Ефремова встречаются и другие термины, не связанные с отсутствием в современной нам реальности денотатов, порожденных технологией будущего. Иногда писатель придумывает названия для явлений, в принципе возможных уже в его время - напр., "флюктуативная психология" - изучение массовых исторических изменений в сознании людей. Иногда у Ефремова как фантастические неологизмы функционируют традиционные термины, которые обозначают вещи, по-новому утилизированные будущей наукой - напр., микроскопическая водоросль хлорелла используется для получения белковой пищи. Терминология Ефремова тоже в достаточной степени условна, однако правдоподобна. Стилистика терминов Мартинсона ориентируется на художественно-философское мировосприятие, Ефремова - на технико-математическое. То и другое почти одинаково виртуально, т.е. не существует в реальной действительности, но термины Мартинсона выглядят как аллегории, термины Ефремова - как "реалистические" детали.